***
Ноу-Нек заскрипел входной дверью. Он только что вернулся с задания. Крыса была довольна своей работой, что она проделала. Похоже, несет благие вести команданту. Но что-то было не так. Военачальник это чувствовал. Он боялся заходить к обессиленному тирану в лабораторию. Не хотел видеть своего идола настолько жалким и беспомощным. Поэтому всю заботу о Кене он предоставил Зитзи, который больше знал о том, как можно вылечить больного. Сам же, чтобы не ударить в грязь лицом, решил, во что бы это не стало, защитить империю свалок, не проиграть сопротивлению. И пока дела идут более чем хорошо, крыса хочет порадовать лидера их армии, чтобы тот улыбнулся и позлорадствовал. Навстречу военачальнику бежит Зитзи, выскочив из коридора, ведущего из лаборатории. — Что такое, Зитз? — обратился Ноу-Нек к своему приятелю. Ученый остановился возле собеседника и начал откашливаться. — Ты знаешь, где сейчас Эйб и его команда? — задал встречный вопрос запыхавшийся изобретатель. — Знаю. А зачем они нужны? — Надо срочно идти к ним. У меня есть приказ кое-что им отдать. Ноу-Нек кивнул и достал откуда-то свою рацию. — Крысы, задержите Эйба где-нибудь. Скажите, что у нас к нему есть очень важный разговор. Если будет сопротивляться, то не дайте ему уйти. Проговорил военачальник и убрал прибор обратно. Он понял, что дело обретает очень серьезный оттенок.***
Лидер повстанцев столкнулся с небольшой проблемой. Мало того, что он позволил свою команду выследить какой-то армии крыс, так еще и окружить. Бежать больше некуда. «Что здесь вообще происходит? Сначала совершенно никак не реагировали, а теперь решили, что нас стоит схватить?» — не понимает енот. Он раздумывал, куда нужно отступить. — Тебе не кажется, что это несколько странно? — спрашивает Коко Эйба, явно тоже понять не может происходящее. — Я тоже так думаю. Интересно, что крысы от нас хотят, — ответил парень в камуфляже, выжидая действий со стороны противника. Неожиданно для ФОС, из круга вышла вперед крыса, которая была заместителем Ноу-Нека и собирается что-то озвучить. — По приказу военачальника Вы задержаны, — четко и спокойно начала она, — попросил сообщить, что Вам нужно остаться здесь и дождаться его. К Вам есть один серьезный разговор. Четверо солдат из сопротивления выпучили глаза. Удивлению не было предела. Какой еще разговор? О чем он хочет с ними поговорить? — А вдруг это их очередная продуманная ловушка, чтобы поймать нас? — занервничал черно-белый скунс Мэдмен, который явно что-то подозревает. — Не нравится мне все это, — прокомментировал ситуацию невозмутимый на первый взгляд Найджел, который также волновался. Действительно ли стоит дожидаться приспешников Кена, чтобы узнать, какой к ним разговор? Просто сбежать и не бояться за свою жизнь куда проще, чем томительное ожидание судьбы. Эйб пораздумывал над этим вопросом и понял, какой здесь правильный выход из ситуации. — Хорошо, мы подождем, — сурово и громко сказал старший Шпротски и присел на асфальт в некой позе лотоса. — Ты серьезно?! — с удивлением и эмоционально выдала девушка-механик. — Да. Ноу-Неку я могу доверять. Он честный, в отличие от моего братца, — озвучил причины парень, чтобы другие не подумали, что он свихнулся. Возражать другие члены команды не стали. Как-никак, Эйб их лидер, и он понимает, что делает. Возможно, и стоит немного потерпеть, пока не придет приспешник Кена и не объяснит что к чему. — Кстати, мы вообще его не видели в последние недели, будто испарился, — рассказала Коко о своих мыслях по поводу исчезновения диктатора из их жизни на долгое время, — может что-то случилось? — С Кеном-то? Единственное, что может с ним случиться, так это то, что его может отлупить Пенелопа и не более того, — отшучивался Эйб как мог. Представить себе не может, что что-то могло произойти с младшим братом. Время покажет, что в действительности хотел от них Ноу-Нек.***
Не прошло и десяти минут, как на другом конце улицы привиделись знакомые фигуры военачальника и ученого из крысиной армии. Повстанцы заметили, как спешили эти двое, судя по тому, что они бежали со всех ног. Не удивительно, что прибыли очень быстро с базы Кена сюда. Приспешники зла остановились возле крыс отдышаться. Ноу-Нек тяжело вздыхал, Зитзи схватился за колени и немного наклонился вперед, чтобы отдохнуть после пробежки. Не привыкшие к марафонам, естественное дело, что выдыхаешься очень быстро. Тем временем Эйб и его команда жадно всматривались в них. Можно было увидеть, что двое приятелей были не только уставшими, но и очень чем-то опечалены. Говорили за них глаза, полные грусти и сожаления. Что-то у них явно случилось. Кен, наверно, отчитал — подумалось повстанцам. Также внимательные грызуны и хищники увидели, что ученый пришел не с пустыми руками. У него был какой-то листок бумаги, сложенный напополам два раза. — И зачем вы таким изощренным способом нас задерживаете? Или это действительно такой хитрый план, чтобы схватить сопротивление и принести к ногам Кена? — с лету задал несколько интересующих вопросов енот в камуфляже. Ноу-Нек взглянул на товарища по работе, затем на повстанцев. — У нас серьезный разговор по поводу одной темы, — неуверенно начал военачальник. В голосе была дрожь, словно он готов уже расплакаться. Коко цокнула языком. — Это понятно, что разговор важный и все дела… Только о чем, вы нам скажете? — деловито пробурчала она. Зитзи набрал полную грудь воздуха и громко выдохнул. Он собирался с силами, чтобы высказать несколько неприятных вещей. — Хоть сегодня это прозвучит неожиданно, как и в другие дни, но… Мы бы хотели попросить у вас прощения. Мы намеренно скрывали данную информацию, хотя не должны были бы. Вы, наверно, задавались вопросом: «Куда делся командант?». На самом деле, он уже как месяц тяжело болен… — ученый остановился. Шмыгнув носом, продолжил, — врач, который любезно помог нам в осмотре, сказал, что эта болезнь находится на последней стадии и что её невозможно вылечить, если в ближайшее время не изобретут от неё лекарство. Я целый месяц бился, искал нужную формулу, что поможет команданту, но ему становилось все хуже и хуже. И сейчас даже пошевелить рукой не в состоянии. Мне казалось, что Кен продолжит бороться за жизнь, но сегодня он хотел…чтобы я его…усыпил навсегда, — Зитзи не мог дальше рассказывать, так как чувствовал, как слезы пеленой появились на глазах и мешали четко видеть кого-либо. Если сказать, что все были жутко удивлены, то это ничего не сказать. Даже Ноу-Нек как-то обеспокоенно покосился на изобретателя, что рассказал это. — Какой кошмар! — воскликнула девушка-механик. — Кен и вправду исчез из-за того, что что-то случилось, — разочарованно произнес лидер повстанцев, — так почему вы этого не сказали раньше?! — Командант запретил это афишировать, чтобы все знали, особенно вы, — констатировал факт военачальник, который чувствует вину перед старшим Шпротски. Суровый порицательный взгляд Эйба столкнулся с печальным и виноватым взглядом Ноу-Нека. — Ну, вот так получилось. И сейчас мы исполняем возможно последний приказ команданта. Он попросил отдать это тебе, — закончил свою мысль Зитзи. Он подошел ближе к лидеру повстанцев и протянул к рукам листок бумаги. «Не думал, что он их использует еще в качестве почтальонов», — подумалось солдату, на автомате разворачивая письмо, чтобы прочесть содержимое. Он ожидал различных гадостей от Кена, и никакой эмоциональности. Но когда повстанец прочитал первые строки, то понял, что сильно ошибался. «Привет, братец. Знаю, что для тебя будет неожиданно. Получить от меня какое-то письмо. Но ты и не получил бы, если бы не то, что со мной происходит сейчас. Не думаю, что ты даже задавался вопросом, куда я подевался. Не подумал о том, что со мной что-то могло серьезное произойти. Какой же ты жестокий и равнодушный по отношению к родственникам, братец. Мне даже обидно стало. Но это не важно. Я долго скрывал эту информацию. Почти целый месяц. Запретил Ноу-Неку и Зитзи что-то говорить тебе или кому-то другому. Думал, что все обойдется без лишнего вмешательства извне, но сильно ошибся. Теперь пришло время во всем признаться. Понимаешь, я серьезно болен. Никакие лекарства до сих пор не помогли. Зитзи, конечно, пытался, из шкуры вон лез, чтобы помочь мне выздороветь, но все попытки тщетные. Врач поставил мне неутешительный диагноз — последняя стадия развития болезни. Её уже ничем не выведешь. Единственный выход — это умереть естественной смертью или же усыпить себя прежде, чем страдать в агонии. Мне так одиноко. Так холодно. Так страшно. Сидеть неподвижно на стуле в лаборатории одному, ждать последние секунды своей жизни. Умирать, зная, что меня все ненавидят, и, возможно, они вздохнут с облегчением, когда такого тирана не станет. Никто не поддержит больного, не скажет добрых слов, не успокоит перед смертью. Но, видимо, так сказала судьба. Вероятно, я заслужил подобное наказание. За все грехи и плохие поступки. Я приму это, но сейчас мне хочется лишь одного… Сегодня ведь прощенное воскресенье. Я бы мог и в другой день это сделать, но теперь нет иного выбора. Возможно, что ты воспримешь, как шутку или злобную иронию. Мне все равно. Я лишь хочу сказать тебе… Прости меня! Прости меня, Эйб, твоего бестолкового брата за все. Я знаю, что это невозможно, потому что я много сделал для тебя плохого. Да еще и эта война за мусорные свалки… Даже в детстве вел себя как маленький вредный эгоист, каким являюсь и сейчас. Несмотря на эту внешнюю ненависть к тебе, я все равно в глубине души понимал, как ты мне дорог. Как только мне была нужна помощь, раньше всегда ходил к тебе за поддержкой. Но иногда гордыня не позволяла всегда полагаться на чужую помощь. На протяжении всей войны мы щадили друг друга, я это чувствовал. Если бы мы действительно друг друга ненавидели, то давно бы кто-нибудь из нас убил другого, и война бы закончилась. А так этого не произойдет. Не думаю, что у меня поднимется рука лишить жизни любого животного, что уж говорить о собственной семье. Я бы хотел увидеть тебя в последний раз, попрощаться. Но, боюсь, мне недолго осталось существовать. Возможно, пока ты читаешь эти строки, я уже бьюсь в агонии или умер в полном одиночестве. Я буду рад, если ты простишь меня и отпустишь. Даже если я сейчас одинок, мне будет греть душу то, что ты и все остальные будете помнить обо мне и не вспоминать плохое. Я люблю тебя, Эйб. Ты самый лучший брат, который был у меня. Береги себя.Кеннет Шпротски, твой младший брат».
Эйб минуту другую перечитывал письмо. Он не мог поверить, что это написал именно Кен. На эгоистичного вредного тирана это не было похоже. Вероятно, кто-то за него написали строки письма и выдали это за его слова. Но с каждым новым прочтением, солдат понимал, что это точно его слова. Крик души рвался наружу у диктатора. Похоже, что тот наплевал на свою гордость и выложил чистую совесть и душу на бумагу, он напуган и не знает что делать. Он просит помощи у своего брата, как и раньше. Такая искренность тронуло сердце лидера ФОС. Он начал беспокоиться за Кена. Впервые за столько лет парень вспомнил то самое жуткое состояние, в котором пребывает диктатор мусорных свалок. Животный страх, безысходность, одиночество, без эмоциональной поддержки, отрешенность, будто на все уже плюнул и подготовка к собственной смерти. Желание стать ближе к родственнику пробудилось в сознании Эйба. Он поближе подошел к Зитзи. — Отведи меня к Кену, — попросил повстанец его, положив руку на плечо. Он ожидал лишь положительного ответа. Члены команды сопротивления переглянулись между собой и все вместе взглянули на их лидера. Они видели его решимость. Ученый крысиной армии обдумывал свое решение недолго. — Хорошо.***
Всей командой они пришли в лабораторию Зитзи. Эйб надеялся повидать живого Кена, поговорить с ним и тоже попросить прощения за его поступки, издевательства и подтрунивания. В сердце томилась боль и ощущение вины. Эйб чувствовал уже разочарование, ощущение того, что он может ещё успеть хоть что-то сказать. Каждый из членов своей стороны надеялись на лучший исход. Возможно, ещё есть шанс на спасение Кена. Если над лекарством будут работать двое учёных, то все сможет измениться. Так они думали перед тем, как войти в логово изобретателя крысиной армии. Но было поздно. Хищники и грызуны, подошедшие ко входу лаборатории, сразу заметили неестественно вывернутое тело диктатора на стуле в середине помещения. Глаза его были закрыты, одна из рук держалась за грудь, зацепилась за галстук и поэтому она не выпрямилась. Другая рука безвольно болталась в воздухе, как маятник слабо кружилась. Смерть в предсмертной агонии была ужасной, никто в этом не сомневался. Рядом со стулом можно было увидеть использованный шприц с обезболивающим. Похоже, что Кеннет не оставил попытки как-то облегчить свои страдания, даже может спасти свою жизнь, но уже все было кончено. Зитзи, аккуратно подошедший к команданту, дрожащей рукой коснулся шеи. Он надеялся на то, что его начальник ещё в коме и можно госпитализировать, откачать енота. Надежды опоссума были жестоко разрушены и растоптаны суровыми реалиями жизни. У тирана не чувствовался пульс. Сердце остановилось. Не слышно никаких признаков слабого дыхания. Всхлипывающий учёный посмотрел на остальных в помещении пустыми и безжизненными глазами, не выражающим абсолютно ничего, кроме чувства вины и утраты. Он кивнул в пустоту, словно подтверждая самому себе, что ему не привиделось. — Командант специально послал тебя относить письмо, он чувствовал, что скоро он умрёт. Не хотел, чтобы ты все видел своими глазами и винил только себя в этом. Как же благородно это с его стороны, — через дрожащий голос проговорил Ноу-Нек, пытаясь сдержать слёзы, чтобы не показаться слабым. Двое приспешников приблизились друг к другу. Несмотря на то, что на них смотрят повстанцы, они обнялись, думали, что только так они могут успокоиться. Им уже было все равно, что подумают другие. Они оба сильно скорбели по ушедшему из жизни начальнику. Пусть он был не идеален, но все-таки была у него собственная харизма, некоторая притягательность, которую замечали его приспешники. Сопротивление не знало, что и чувствовать. Ведь они не так сильно были привязаны к Кеннету, толком его не знали, но все равно чувствовали скорбь и печаль. Несмотря на все изъяны, он был достойным соперником для них всех. Возможно, что его им будет сильно не хватать. Один Эйб внешне был спокоен. Но только лишь внешне. Он не мог и глазком посмотреть на бездыханное тело младшего брата, хотел верить, что это лишь один кошмарный сон. «Мы ведь оба желали поговорить, простить друг друга…но я не успел. Не смог раньше прийти к тебе. Прости меня за это», — печальный внутренний голос Эйба передал его сожаление и горе одновременно. Он взглянул на рядом стоявший рабочий стол. Увидел дневник в твердом переплете. Сразу солдат узнал, что почерк в нем принадлежал умершему Шпротски. Разглядел пару строк недавно написанного монолога о жизни. «…Я рад, что мне довелось жить в этом мире…» «Даже если я сейчас одинок, мне будет греть душу то, что ты и все остальные будут помнить обо мне…» Эти строчки в голове енота прозвучали голосом Кена, умиротворенным и усталым с долей грусти. Эйб представил брата, сидящего на кресле, обесиленного, с еле открытыми глазами. Он печально улыбался. Тот Кеннет был разочарован, чувствовал себя покинутым и одиноким. Показывал скрытые эмоции, что старался держать при себе и не дать увидеть другим. Он был таким, каким его помнит лидер повстанцев в детстве. Воображение Эйба разыгралось ещё сильнее, когда он увидел на полях строки из какой-то песни:«Верни, верни Сердцу покой. Пусть медуза плывет. Усни, усни Глазки закрой Не бойся, сон не уйдёт…»
В глубинах разума послышалось тихое пение диктатора, который напевал себе песню под нос, когда чувствовал, что умирал. Из последних сил, с последними вздохами и предсмертным хрипением. Эйб больше не мог держать все в себе. Крокодиловы слёзы вырвались наружу. Такая картина не растрогала бы только бесчувственного сухаря. Но солдат не был таким. Он питал нежные чувства к Кену, как к брату, члену своей семьи. А когда его не стало, то весь мир растерял яркие краски, остались лишь чёрные и белые оттенки. Извечный соперник Эйба ушёл от него навсегда. Любимый младший брат больше не вернётся и не станет издеваться над кровным родственником. Не будет того духа, который объединял этих двоих енотов. Никакого соперничества, никакой агрессии, никаких больше острых ощущений. Лидер ФОС приблизился к стулу, где находился холодный труп тирана, присел на корточки. Взял его за руку. Холодок прошёлся по телу Эйба. «Я прощаю тебя, Кен. Надеюсь, тебе там будет хорошо», — мысленно сказал старший Шпротски. Он поднял взгляд на голову умершего енота и вздрогнул. Ответа он уже не услышит. Не скажет. Повстанец закрыл лицо рукой, чтобы скрыть ото всех слёзы горечи. В лаборатории по прежнему царствует тишина.***
«Покойся с миром, братец Кен», — последняя мелькнувшая мысль в голове Эйба. Кинув горсть земли прямо на крышку чёрного гроба, он отошёл на пару метров. Похороны были тихие. Слишком было молчаливо, что можно было услышать далекое щебетание утренних птиц. Все в черных нарядах медленно то подходили на место захоронения, то отходили. Никто не желал разговаривать, все предпочитали попрощаться с тираном мусорных свалок, и сказать пару слов именно умершему. Также был настроен и Эйб. После церемонии захоронения грызуны и хищники уже расходились кто куда. Даже сопротивление растворилось в этой толпе. Один лишь их лидер остался у могилы, тихо напевая песню Кена, которую он успел написать перед смертью.«Верни, верни Сердцу покой. Пусть медуза плывет. Усни, усни Глазки закрой Не бойся, сон не уйдёт…»
Тихий всхлип. Успокоение.***
А цветы продолжали увядать на могиле.А Эйб так и продолжал сидеть рядом с могилой и скорбеть, напевая одну и ту же песню.
А ветер все продолжал выть в самый горький день в жизни квартала…