Королевство

Это я Пойман в твою сеть, Подойди ко мне поближе. Умереть, дай мне умереть, Дай мне выжить, Дай мне выжить.

После ночи, проведённой с королём, Микки так и не заснул. Он лежал подле него и вглядывался в его лицо, боясь пошевелиться или вздохнуть лишний раз. Вдруг проснётся? Солнце осторожно пробиралось в покои через разноцветные стёклышки слюды в окнах. В первых робких его лучах яркие кудри отсвечивали золотом. Худая безволосая грудь мерно вздымалась от сопящего дыхания. Запах спиртного ещё витал, но уже почти растворился в утренней прохладе. Вчера король опять пришёл к нему пьяным. Микки знал, что он не откажется от ещё одной порции вина, и подлил ему три капли яда в бокал на всякий случай. Да и вообще, вся эта история начала ему надоедать. Поскорее бы покончить с этим. Микки не любил марать руки чужой кровью в принципе. Что-то стибрить из кармана или развести на сотню золотых — вот это было по его части. А когда Говард давал такие поручения, ему всегда было не по себе. Король что-то промяукал во сне, уткнулся в подушку и засопел чуть громче. Микки всё разглядывал это юное конопатое лицо, и ему вдруг показалось, что места в груди стало ещё меньше, что оно вот-вот закончится. Чувство, которого он ранее не знал, переполнило изнутри. Король ведь приходил ночью, а сейчас было утро, и впервые Микки так ясно рассмотрел круглый нос в конопушках, мягкие черты рта и сурово, по-альфачьи выступающий широкий лоб. Брови и ресницы в лучах просыпающегося солнца отливали медью; у Микки в животе что-то сводило от того, как по-дурацки и в тоже время мило всё это сочеталось в одном лице. Было в нём что-то не от альфы, что-то плюшевое, и этого было даже больше, чем всего остального. Несколько раз за остаток ночи король открывал глаза, и каждый раз Микки невольно задерживал дыхание. К горлу подкатывал комок — так же, как и несколько часов назад: он сосал королю, а тот вдруг ни с того ни с сего погладил его по голове. Смотрел на него влажными, блестящими сквозь полумрак глазами, ласково гладил лоб; от взгляда этого Микки стало тепло и в то же время страшно. Он аж поперхнулся хуем. Никто из альф так не делал. Микки мог бы привыкнуть к таким приятным странностям. Но дело было гиблое: всё равно король помрёт. От его руки помрёт. От яда, что сработает в какой-нибудь двунадесятый раз. Сейчас, когда он лежал рядом с Его Величеством — да каким там Величеством, обычным несчастным мальчишкой, — ему вдруг стало ещё больше не по себе и вовсе не от страха. Жалко его. Микки глотал застрявший в горле ком, а он всё не сглатывался. Бутылёк с ядом вспотел в руке, крепко сжавшей его под подушкой, и виделось, как длинная тощая фигура с рыжими кудрями на затылке складывается пополам, падает и растекается по полу кровавой пеной… Так хотелось забыться сном, но раннее летнее солнце уже почти встало, а Микки не спалось. Он всегда спал один; если кто-то из господ засыпал в его постели, он уходил в комнатушку за стенкой и стелил себе на сундуке. Микки пытался найти в себе силы подняться и уйти, но никак это не выходило: король так хорошо и совсем не заразительно спал, что он оставался и дальше пялился в конопатое лицо. Ничего ведь не случится, если он полежит и посмотрит? Совсем чуть-чуть. Микки казалось, он не смыкал глаз. Хорошие, тёплые видения унесли его из покоев на террасу в южном крыле, а потом дальше, за стрельбище, в поле, заросшее высокой травой. Микки вёл под уздцы ладного каурого коня; Его Величество сидел верхом и смеялся чему-то. Микки посмотрел вверх; солнце окружало яркую кудрявую голову слепящим ореолом, но он, вопреки всему, сквозь глазную боль и слёзы смотрел на улыбку, которой ни разу не видел, и чувствовал добрые руки, прочёсывающие его волосы, нежные пальцы на своём лбу… Что-то выдернуло его из полудрёмы, и он подпрыгнул на постели. — Да что ты… Чего ты? — король резко убрал руку с его головы и, кажется, растерялся; глаза у него были с пятифунтовую монету. Микки понял, что всё-таки заснул. — Простите, Ваше Величество. — Который час? — Кажется… Кажется, около девяти. Его Величество перевернулся на спину, тяжело вздохнул и протёр глаза. Встать, чтобы подать воды, помочь умыться и одеться, Микки не решался. Может, ещё заснёт? Может, ещё хоть час, хоть несколько минут солнечных снов. Ему редко такие снились. Но нет, не повезло: король рывком поднялся с постели и начал озираться. Сонно пыхтя, он поднял исподнюю шёлковую рубашку и панталоны с бриджами. Пока он натягивал на себя одежду, Микки так засмотрелся на его костлявую белую спину в рыжих крапинках, что забыл обо всём на свете. Даже о том, что хорошо было бы подлить ещё каплю в лекарство. Мысль эта хлестанула его так, что он едва не вскочил. Кровь прилила к щекам; он судорожно соображал, как удержать короля и добыть лекарство из его одежды. Вино с тремя каплями Его Величество принял вчера из его рук, но лекарство от падучки время от времени заканчивалось; наверняка пьёт уже новый бутылёк. Оно же там, в кармане дублета? Микки поднялся с постели, застегнул на себе рубашку, которую не снимал с вечера, натянул исподнее и подвязал чулки. Представ перед хмурым королём, он учтиво спросил: — Изволите умыться, Ваше Величество? Король только больше нахмурился. Микки невольно вспомнил вчерашнюю ночь. Мокрые глаза, полные пьяной страсти. Приоткрытый рот, касающийся его шеи и плеч. Тощие, большие, похожие на костлявые лопаты руки, что мнут его тело. Нежность пальцев, касающихся лба. Наутро это всё ушло, но Микки привык. Король не первый и не последний, кому он нужен лишь ночью. Не первый и не последний, кто, получив своё, холоден, как лёд из кухаркиного погреба. Уйдёт, коротко кивнув на прощание, а потом, как порядочный альфа, замолит в церкви свой грешок. — Я принесу воды, — сказал Микки и удалился в уборную. Блядь, лишь бы не слинял. Прикрыв двери, Микки метнулся к деревянному бидону с водой, взял ковш и налил оттуда в серебряный таз; кинул на плечо чистое полотенце из серванта, в другую руку захватил самодельный табурет с резными позолоченными ножками. Мельком взглянув в зеркало, выругался про себя. Помятое опухшее лицо с синяками под глазами — ещё одна причина тому, почему он всегда засыпал один. Его Величество, казалось, спокойно ждал: сидел с каменным лицом, опустив глаза в пол. Надо же, умел одеваться — даже рукава к дублету сам подтянул. Микки поставил тазик с водой на табурет; тот сразу же опустил сложенные лодочкой ладони в воду. — Я помогу… — Не надо, — буркнул Его Величество и ополоснул лицо несколько раз. — Дай полотенце. Микки выполнил просьбу и, не зная, куда деться, стоял и смотрел, как король трёт лицо и волосы. Бледные щёки чуть порозовели от воды и полотенца; сразу вспомнилась румяная попрыгушка Деб. — Ваше Величество, а что значит… Вы говорили вчера про Вашу сестру. — Ну, говорил, — король бросил на него раздражённый взгляд исподлобья, и только тут Микки заметил, что глаза его сквозили усталостью. — С ней всё будет хорошо? — Это уже от неё самой зависит. Не выкинет ничего… Микки вспомнил разговор с Дебби и то, как она говорила, что сама «выкрутится». Наворотит ведь чего. «Выкинет». — Ваше Величество, я уверяю Вас, она невиновна. — Не лезь в это. Микки прикусил щёку. Нет, он должен что-то сказать, что-то, что поможет вытащить Принцессу из башни. Брат, очевидно, ей не верит. — Я понимаю, это всего лишь слухи, но вдруг… Вы правда выдадите Её Высочество замуж за сына Председательницы? Король замешкался на миг: губы его дёрнулись, он посмотрел куда-то вбок и промолчал. Значит, правда; всё так, как и болтают служки по закуткам. — Я знаю, что не вправе вмешиваться, но я всего лишь хочу обратить внимание Вашего Величества на то, что злые языки могли оговорить Её Высочество, — осторожно проговорил Микки, поглядывая на карман королевского дублета, к которому наискось была прикреплена золотая цепочка. В прошлый раз он вынимал лекарство именно оттуда. — У Вашей Семьи могут быть недоброжелатели, Ваше Величество, — добавил Микки и едва об этом не пожалел, потому что король резко поднял голову и прищурился. Глаза его запылали гневом. — Да? — сдержанно процедил он. — И кто же это? Блядь, что ты несёшь. Закрой рот, замолчи. Микки почувствовал, как по спине скатилась капелька пота. — Не мне судить, Ваше Величество. Но Её Высочество не виновна, я уверен. Король уставился на него неморгающим взглядом. Затем встал и сделал два медленных шага вперёд. Микки едва не попятился — так близко он подошёл. — Может, и ты тоже за повстанцев, раз так её защищаешь? — тихо произнёс он, впиваясь взглядом в лицо Микки. Вторая капля пота защекотала кожу на спине. — Ни в коем случае, Ваше Величество. — Тогда не лезь, куда не просят. Микки опустил глаза ещё ниже, хотя, казалось, ниже уже некуда. И правда, надо бы помалкивать; ни к чему это — впрягаться за Принцессу. У него другая задача. Главное сейчас — совсем не это… Его Величество чуть-чуть отстранился, выпрямив спину, и вздохнул. Микки сквозь воздух между ними почувствовал, как напряжение спало, и краем глаза заметил, что взгляд короля немного смягчился. — Спасибо за ночь. Микки почувствовал, как внутри что-то зашевелилось, замурчало и свернулось клубком, и лёгкая улыбка сама выпросилась наружу. Он поднял глаза. Его Величество вглядывался в его лицо, и взгляд этот так искрился, что Микки даже нашёл в себе дерзость пофлиртовать. — Помнится мне, что я не очень хорошо справился. — Это я… Не справился. Сегодня вечером жди меня трезвым. Микки с улыбкой кивнул и опустил глаза. Мурчащий клубок внутри разбушевался и взорвался тысячей мурашек, когда Микки показалось, что король наклонится к нему; мгновение — и прошёл мимо. Обойдя его, направился к выходу из покоев. Микки сам не понял, почему ему стало так досадно. Досаднее даже, чем то, что он так и не изловчился пополнить ядом королевский бутылёк. И вдруг одна догадка внезапно свалилась на него, как снег на голову. Он давно размышлял над тем, кто и зачем топит Принцессу, а теперь, когда он узнал, что слухи правдивы, кусочки мозаики встали на свои места, сложившись в чёткую и яркую фреску. Это Сэмми. Вот кто стоял за странными обвинениями. Вот кто оговорил Деб: не Говард, не Сеймур, а Председательница Парламента, внебрачная дочь покойного Фрэнка. Ведь, как ни посмотри, ей очень даже выгодно убрать короля с дороги. Королева до сих пор не принесла наследника, а Его Величество загулял по омегам. Кому достанется трон, если бездетный король откинется? Омеги, конечно, не наследовали трон, но Дебби может родить ребёнка. А ребёнок этот может оказаться альфой, и альфа этот с обеих сторон окажется голубых кровей. Мать — чистокровная принцесса, а бабка, хоть и бастардица, всё едино права имеет. Чем не наследник? У Микки помутилось в глазах, пока он зашнуровывал туфли Его Величеству. На второй туфле ещё одна мысль пронзила голову. Значит, если Сэмми подставила Принцессу, то, скорее всего, она же дала Говарду на лапу и наобещала с три короба, чтоб он устранил мальчишку-короля. Они точно в сговоре, иначе и быть не может. Интересно, а Фицрой, о котором весь дворец трещит, тоже подставной? Сотня мыслей, перебивая одна другую, зароились в голове, и Микки на какое-то мгновение впал в ступор. Шнурок выпал из люверса, узор испортился, и пришлось всё перевязывать заново. Его Величество терпеливо ждал. Только молчи, молчи, не проболтайся — уговаривал себя Микки; теперь картина ясна, и ты служишь Говарду, а не наивному рыжему мальчишке, что по иронии судьбы сделался королём. Как бы тот ни улыбался, волосами своими ни светил и что бы ни говорил: «я твой господин, служи только мне» — да сейчас, разбежался. Микки не настолько глуп. — Значит, так, — сказал король, когда Микки, покончив со шнуровкой, поднялся с корточек. Руки его мяли одна другую, глаза беспокойно забегали. — Ключи от твоих покоев где? Микки удивился, но не подал виду. — Вот здесь, — он указал Его Величеству на связку, что висела на крючке за картиной, от всех трёх замков. — Я заберу, — с этими словами король взял ключи. — Закрою тебя до вечера. Поесть тебе принесут, я распоряжусь. Микки оторопел. — Могу я спросить Ваше Величество, зачем? Король бросил на него тяжёлый, усталый взгляд. Микки уже знал, что взгляд этот ничем не грозит, но спина всё равно покрылась мурашками, и третья капелька пота промочила ткань рубашки. — Чтобы никто тебя не трогал больше, — хрипло проговорил Его Величество. — Только я буду трогать, — он отвёл взгляд, снова посмотрел на Микки, и луч солнца блеснул в его глазах; конопатые щёки подёрнулись румянцем. Микки сглотнул, едва подавив приступ неловкого смеха. Какой же ребёнок. — Мне пора на богослужение. Вечером свидимся. Никуда не выходи, — протараторил король и вылетел из покоев, оставив дверь распахнутой. Микки на несколько мгновений оцепенел, не зная, смеяться или недоумевать. Он подошёл к двери, и тут же король — красный, как вареный рак, — чуть не сбил его, влетев обратно. — Забыл тебя закрыть. Дверь захлопнулась прямо перед носом. С минуту за ней звякали ключи, видимо, Его Величество искал подходящий к одному из замков. Ключ повернулся три раза, потом ещё три — во втором, и ещё три — в третьем. Ещё бы на цепь посадил. А что, Говард так с Сэнди делал первое время: она по мелкости лет всё порывалась сбежать. К успеху пришла, однако. Это всё было так нелепо, что Микки невольно засмеялся. Прислонившись лбом к холодной чугунной двери, он потёр виски пальцами и попытался переварить всё, что только что произошло. А король, оказывается, умеет смущаться, когда трезвый, и это даже мило, как сказала бы его сестра, но какой же он всё-таки недалёкий! Как будто у Микки одна связка ключей. Пара запасных лежали в серванте и под матрасом, и ещё одни были у Говарда. Прошлая ночь закралась в его ум воспоминаниями. Грубые объятия и неумелые ласки с порога, нежность на пальцах, треплющих его голову. Рассвет. Невинное спящее лицо на соседней подушке. Микки невольно, сам того не желая, улыбнулся. Но вскоре улыбка медленно сошла с его лица, когда он вспомнил наказ Говарда. Яд. Помни, кто твой господин. «Помни, зачем ты спишь с королём, мальчик», не поддавайся ничему и ни за что и всегда будь начеку… Утренняя сказка растворилась в тишине покоев, и птицы за окном замлели в июньской духоте, замолчали. Солнце поднялось выше окон, оставив за собой только серую с синью прохладу — пыльную, пугающую, полную будущей неизвестности.