В мечту. Я (не) живу

— Похоже, у вас скоро будет пополнение. — Голос Мельсима. — В городе новые Вбирающие? — А это Вершет. — Один. Юноша лет двадцати, недавно пришел в наш город. Поселился в одном из пустующих домов. Достойный молодой человек, жители говорят, что он помогает им и не требует за это ничего. Иногда он приходит в храм молиться. Я говорил с ним — добрый, вежливый, как будто бы мягкий на первый взгляд, но внутри чувствуется сила и достоинство. Единственное... — Что такое? — Ходят слухи... что он из Защитников. И пришел сюда выследить вас. Пауза. — Что за слухи? Они подкреплены чем-нибудь? Может, его заметили за переговорами с Защитниками, или убийством других Вбирающих? — Нет, ничего такого. Но кто-то отметил, что он... как бы сказать... симпатизирует Защитникам. Как будто бы в одном разговоре он поддержал ужасный геноцид, что они творят. Но, по правде говоря, я не верю, что Эйк — так его зовут — работает на Защитников. Я видел много Вбирающих, страдающих из-за своей сущности, сомневающихся, желающих порой покончить с собой, чтобы дать миру прожить чуть дольше. Вряд ли этих мыслей достаточно, чтобы примкнуть к самым ужасным зверям нашего времени. — Но при этом существуют Вбирающие, работающие на Защитников. — Но в основном в лабораториях, добровольцы, что жертвуют собой во имя поиска лекарства. Порой вообще думается, что Защитники просто получают удовольствие от истребления Вбирающих и прикрываются словами о добрых намерениях. Словно порождение Пустого Моря, что когда-то желало уничтожить Природу… — Гм. Да. В любом случае, слухов недостаточно. Нужны более веские доказательства. — Конечно. Поговорите с ним. Выясните, почему он поддерживает Защитников. Возможно, он такой же запутавшийся, как многие запутавшиеся до него. — Поговорю. — Пусть замысел Природы ведет вас. Всех в вашем лагере, всех Вбирающих, и в особенности тебя, Тлирина. Дабы ты двигалась вперед сама, следуя намерениям Судьбы, принимая все ее решения, и своим примером вдохновляла других. — А другие, конечно же, не разберутся без меня, — раздраженно пробормотала Тлирина, и Миц поняла, что на последних словах Мельсим перешел на родной язык этой страны. Странное это было чувство. Миц четко слышала знакомые слова, но так же четко осознавала, что Мельсим и Вершет говорили на другом языке. Иногда голоса вдруг искажались, посреди русской речи проскакивали незнакомые фразы — резкие, как будто угловатые, похожие на немецкий. Словно ПВМ не понимал их значения и поэтому не мог перевести. Забавно, что подобного при разговоре с жителями лагеря не происходило. Вершет и Мельсим говорили не только про парня-Вбирающего, но остальной их разговор тоже был не особо интересным. Вопросы о делах в лагере и городе, ответы в стиле «да все как обычно», беспокойство Вершета за задержавшийся вертолет с припасами и уверения Мельсима, что с ним все в порядке — команда выходила на связь и уверяла, что уже в пути, а задержка вызвана затянувшейся возней с документами. Когда Миц пересказала Тлирине содержание разговора, та разочарованно прикрыла глаза: — Значит, они говорили всего лишь о Вбирающем... Прости, что заставила тебя переводить. Я надеялась, будет что-то более полезное. — Все хорошо, — машинально ответила Миц. В данный момент ее беспокоило кое-что другое. — Эйк... Тлирина, ты слышала когда-нибудь это имя? Оно мне кажется знакомым. У нас в лагере так никого не зовут? Тлирина озадаченно нахмурилась: — Кажется, нет. Во всяком случае, я не помню никого с этим именем. Это важно? — Я... я не знаю. Наверное, нет. Может, просто показалось. Эйк... у Миц было чувство, что она уже встречала это имя, когда читала «Мы (не) умрем». Только какого персонажа звали так?.. — Может, ты читала книгу, где так звали одного из героев? — словно угадав ее мысли, проговорила Тлирина. Миц невольно вздрогнула и кивнула. В этот момент Тлирина осторожно изучала ее лицо, стараясь не встретиться с ней взглядами, и наверняка что-то заметила. Во всяком случае, Миц показалось, что ее глаза едва заметно сощурились. — Или ты вспомнишь потом... прибор, — резко переключилась Тлирина на другую тему. Перевела взгляд на цилиндрик (сдвигателя пространства, искривителя, как его назвать?) в своей ладони, потом на ладонь Миц. Вообще оба цилиндрика подняла Миц, но Тлирина захотела подержать один. — Что он здесь делает? — проговорила Тлирина. — Это была куртка Вершета. Зачем Вершет взял… этот… — Искривитель, — помогла Миц с названием. Ей надоело стоять, и она присела на ближайшую скамейку; куртка лежала рядом. — Искривитель, да, пускай будет так. Зачем Вершет взял его? Хотел отдать Сэтлу? Показать служителям? Неуловимо изменившийся на последней фразе тон показал, что второе предположение Тлирина считает куда менее вероятным. Миц задумчиво перекатила цилиндрик в ладонях. Гладкий, тяжелый, на поверхности оставались следы пальцев. По коже расходилась едва-едва уловимая вибрация. Миц даже не была уверена, что эта вибрация ей не мерещится. — Не знаю, ничего не приходит в голову, — призналась она. — Еще и оставил так, в куртке с незакрытым карманом… А если бы нашел кто-то из служителей? Мельсим?.. Тлирина будто окаменела на миг. — Наверное, Вершет просто ее забыл, — предположила она слишком спокойно для настоящего спокойствия. — Но просто так забыть прибор, который искажает пространство и из-за которого Сэтла и… и Шергу преследовали… — Имя умершей Защитницы до сих пор давалось Миц с трудом. — Это верно, — проговорила Тлирина. — Но у меня больше нет предположений. В любом случае, их стоит положить обратно. — Она кивнула на цилиндрики. — Да… Миц потянулась было к ней, желая взять вторую половину искривителя, но отвлек внезапный стук чего-то небольшого о пол и непривычная легкость в переднем кармане. ПВМ каким-то чудом выполз из него и упал. — Ну почему вам всем вздумалось устраивать побег из карманов, — пробурчала Миц, поднимая перемещатель. Послышался смешок Тлирины: — Свободу сложным, уважающим себя устройствам! ПВМ, — без перехода произнесла она. Странное выражение мелькнуло на ее лице. — Значит, он и правда способен переводить… — Похоже на то, — пробормотала Миц, обескураженная сменой темы. Либо ее способность понимать языки этого мира связана с тем, что «Мы (не) умрем» написана на русском, подумала она. Хотя... наверное, все-таки переводит ПВМ. — Вещь, способная переносить в другие миры... — Тлирина не отрывала взгляд от перемещателя. — Переводящая другие языки. Рассказывающая о других мирах. И даже неизвестно, откуда она... Миц давно уже рассказала ей и другим ребятам о том, что в их мире о ПВМ что-то вроде забавной легенды, как сама Миц нашла его на подушке и, узнав, воспользовалась. И что она понятия не имеет, откуда он взялся. — Да... — кивнула Миц. Хмыкнула: — Хотела бы я найти того, кто подсунул его мне, и спросить, зачем он это сделал. Почему я, почему ваш мир... — Когда-то ты говорила — ПВМ считает, что в нашем мире ты должна найти ответ на вопрос. — Тлирина подперла подбородок ладонью, катая в другой цилиндрик искривителя. Свет из окна над алтарем падал ей на щеку, и пальцами она прикрывала от него глаз. — Да, но... — Миц вздохнула, опираясь на спинку скамьи. — Не знаю. Иногда мне кажется, что это правда, а иногда нет. И в любом случае — почему я? Столько людей в мире, а он появился именно у меня. Тлирина улыбнулась. — Сделаю банальное предположение, но, может, ты как-то связана с ним. — Создала в приступе гениальности, а потом мне стерло память правительство, — хмыкнула Миц. Тлирина поднесла сжатые пальцы ко рту, и Миц услышала ее хихиканье. Какое-то время их негромкий смех плыл по залу, а потом Тлирина с непонятным выражением лица покосилась на ПВМ. — Миц… я давно хотела спросить. Ты мне напомнила про это. Как расшифровывается «ПВМ»? Вопрос обрушился на Миц, как поток холодной воды за шиворот. Черт. Черт, черт, черт. Зачем ей понадобилось знать именно это?! Что ответить? Соврать? А если Тлирина захочет посмотреть в глаза? Сказать правду? Что этот мир и все плохое в нем выдуманы? Миц захлестывала паника. На Тлирину она не смотрела, но ощущала ее взгляд. Пристальный. Насторожившийся. — Тлирина. Голос Вершета. Никогда Миц не была так рада ему. Черт, искривитель! Как ее рука с цилиндром-половиной юркнула в карман, Миц не запомнила. Ладонь Тлирины со второй половиной тоже мгновенно оказалась в кармане шорт. Правда, прятать уже было поздно: стоящий сбоку от алтаря Вершет посмотрел на Миц так, будто спрашивал: «Ты серьезно?». Потом перевел взгляд на Тлирину. У него было странное выражение лица. Морщины на лбу стали глубже. — Это правда, что вы нагрубили Мельсиму? Что?! Ярость захлестнула Миц чернотой: — Мы не грубили ему, это он!.. — Хочешь сказать, это я нагрубил вам? — Мельсим вышел из-за спины Вершета. Его голос наоборот, был спокойным, в нем слышалась лишь укоризна. — Да, я повысил на вас голос и раскаиваюсь в этом. Я принес извинения. Но и ты повысила голос на меня, Миц. Оскорбила мою веру. Сделала намек… на некие поползновения. И твоих извинений я не услышал. Равно как и извинений Тлирины. Пальцы Тлирины сделали движение, как будто ломали чью-то шею. — Так, — сказал Вершет. — Давайте успокоимся и разберемся. Я хочу услышать конкретные примеры оскорблений. С точки зрения вас, девочки, и вас, Мельсим. — Свои примеры я привел, — тут же отозвался Мельсим. — Тлирина неожиданно начала выпрашивать у меня протезы, хотя я повторял много раз, что у нас не хватает средств… Теперь это называется «выпрашивать»?! — …и разозлилась, когда я повторил это вновь. Миц оскорбила нашу веру, веру в то, что инвалиды сильные люди, и здоровые люди должны учиться у них силе воли. Не знаю, по какой причине она считает свою подругу слабой, но мне кажется, Тлирина, тебе стоит задуматься… Также Миц сделала намек на то, что я… прости Природа… лапаю Тлирину. «Вы это и делаете!». Но Миц не успела это выкрикнуть, потому что ее шокировал шепот Тлирины: — Миц, не надо. Пожалуйста. — Я не знаю, что происходит с восприятием этой девочки, — продолжал Мельсим, — но, Вершет… Вера учит всепрощению, но я начинаю сомневаться, что Миц сможет прижиться в нашем храме. Не знаю, примут ли ее другие люди. Если только она не докажет, что умеет признавать собственные ошибки и не принесет извинения. Что касается Тлирины, то я удивлен, что она не сделала никаких замечаний своей подруге. Понимаю, дружба — прекрасное явление человечества… но она не должна застилать глаза. Когда кто-то оскорбляет тех, кто принес ей и вам столько добра… это расстраивает, очень расстраивает. — Миц услышала зловещий намек в последних словах. — Я закончил. Вершет переместил руки из-за спины в карманы. Он явно был рад, что монолог Мельсима закончился, чем вселил в Миц надежду. — Гм. Хорошо. Вашу точку зрения я выслушал. Теперь очередь девочек. Миц хотела высказаться, очень хотела, но недавние слова Тлирины жгли мозг. — Все так и было, — тихо сказала Тлирина. — Простите, Мельсим. Изумление и возмущение смешались в Миц… и холодом окатило понимание. Тлирина не хотела проблем лагерю. Она боялась, что служители откажутся помогать! Тлирина посмотрела на Миц. Она не смотрела прямо в глаза, но все же Миц прочла на ее лице мольбу. — Точно? — спросил Вершет. — Миц? Миц взглянула в глаза Мельсима: — Да. Извините. От мелькнувшего в глазах служителя торжества ей захотелось запустить искривитель ему в лоб. — Я принимаю ваши извинения, — сказал он. — Что ж, думаю, конфликт исчерпан и… — Подождите. Мельсим уставился на Вершета: — Я не совсем понимаю… — Конфликт не исчерпан. И в данный момент мне ясно одно: Тлирина и Миц боятся говорить правду. Надежда вновь расцвела в душе Миц. — Также не думайте, — продолжил Вершет, — что я не заметил ваших… завуалированных угроз. Отказ помогать Миц найти дом. Намерение из-за конфликта с Тлириной перестать помогать нашему лагерю. Мельсим, я не дурак. Миц и Тлирина тоже. Они понимают, что мы находимся в зависимом от вас положении, они сделали вывод из ваших угроз и теперь пытаются замять конфликт во благо лагеря. Мельсим попытался что-то сказать, но Вершет с нажимом продолжил: — Также я прекрасно помню, как вы сами обещали Тлирине протезы. И как через некоторое время сказали, что вам не хватает средств. Хорошо, не хватает, я понимаю. Тлирина тоже понимает. И, зная ее характер, я ни за что не поверю, что она сама начала их выпрашивать. Также я замечал другие вещи. Какой Тлирина возвращается из города. С какой неохотой она летит сюда. И… вы думаете, она не жаловалась мне? О том, что вы трогаете ее без ее разрешения? — Наша вера предполагает, что… — Ваша вера предполагает, что вы должны спрашивать у человека разрешения, прежде чем прикоснетесь к нему. Здравый смысл в принципе предполагает, что трогать человека, невзирая на его протесты… ну, знаете, тянет на домогательства. — Вы… — А также мне известно, что вы обещали Тлирине протезы взамен того, чтобы продолжать к ней прикасаться. — И, выражаясь вашим языком, получил таким образом от нее разрешение, — гневно вскинул голову Мельсим. — Мельсим, — очень мягким тоном сказал Вершет. — Мельсим… а если бы вы приставили к голове человека пистолет и поставили условие — или вы получаете от него желаемое, или выпускаете пулю. Такое вы бы тоже называли «получить разрешение»? Мельсим всплеснул руками в притворном (Миц в этом не сомневалась) ужасе: — Ваши сравнения!.. Я не грозил отобрать у нее жизнь! — Напрямую — нет. Но вы донесли мысль, что если лишитесь возможности прикасаться к Тлирине, то это пошатнет ваше желание помогать лагерю. Протезы — это так, для подслащения пилюли. Дополнительный способ заставить ее замолчать и ничего не сказать мне. — Вершет коротко оглянулся на Тлирину. Бледная, она прижимала ладонь ко рту, но ничего не говорила. И Миц, помимо паники и шока, увидела в ее взгляде торжество. — А, — нарочито беззаботно добавил Вершет, — и я слышал ваш разговор. Возвращался за курткой и стал, так сказать, свидетелем. Мельсим выпучил глаза. Вершет явно наслаждался произведенным эффектом. У Миц возникло четкое ощущение, что он специально не говорил об этом до последнего. — Как итог. Вы заставляли Тлирину терпеть ваши поползновения. Вы прямо сказали ей, что ей стоит лишиться надежды на полноценную жизнь ради вдохновения других. Вдохновение — это замечательно, но только не за счет благополучия других. Помимо того, вы потянули руки к Миц. — В голос Вершета прорвалась внезапная ярость. — Когда девочки закономерно возмутились, вы заткнули им рты, запугали и представили мне искаженную версию событий, зная, что они не раскроют правду под страхом подставить лагерь под угрозу. Поздравляю, Мельсим, у вас не получилось. — Вершет с саркастическим видом сделал два хлопка. — Вы забываете, Вершет. Забываете, что ваш лагерь существует за наш счет. — То есть вы признаете, что мои слова — правда? — Даже если так, и что? — Скрытая злость сделала вкрадчивый голос Мельсима еще более пугающим. — Эта страна перестает помогать Вбирающим. Этот храм — ваша последняя надежда выжить. В одном вы определенно правы — ваш лагерь зависит от нас. И что бы вы себе ни надумали, как бы вы ни были несогласны с нашими… методами, у вас лишь один путь — сми… Вершет ударил его в нос. Тлирина вскрикнула, у Миц перехватило от неожиданности дыхание. Удар казался слабым, однако Мельсима мотнуло назад, и он едва не упал. С трудом удержавшись, закрыв лицо рукавом рясы, он с каким-то детским изумлением смотрел на Вершета. — Вы пожалеете об этом, — наконец сказал он. И ушел. Какое-то время в зале царила тишина. — Бить людей — плохо, — сообщил Вершет куда-то в пространство. — Конфликты надо улаживать словами. Внезапно он с тяжелым вздохом привалился к колонне: — Тлирина, Миц, вы в порядке? — Зачем вы это сделали? — горько прошептала Тлирина. — Он был прав: у нас нет выбора. Без них мы лишимся шанса выжить. — Это не стоит твоих страданий. Я и так слишком долго закрывал на это глаза. Даже жалею, что этот разговор не состоялся раньше. — Но другие люди в лагере… — Все будет хорошо, — мягко прервал ее Вершет. — Мы найдем выход. Я найду. Тлирина хотела что-то сказать, но вместо этого глубоко вздохнула и провела по лицу ладонями. Снова устало сутулилась. Миц видела окутавшую ее тревогу, но и облегчение, и благодарность, и усталость. — Миц? — Вершет посмотрел на нее. — А ты как? Миц почудилось что-то странное в его голосе. — Я тоже в порядке, — ответила она. — Спасибо, что… что прекратили это. Вершет горько усмехнулся в ответ: — Не за что. Действительно не за что. Я не должен был вообще позволять этому начинаться. Меня ударить надо, а не благодарить. Подумав, Миц сказала: — Возможно. — Миц! — с укором произнесла Тлирина. — Надо сразу искать другие выходы, а не позволять… такое. Может, я говорю это, потому что не в полной мере понимаю ситуацию, но, по-моему, это в любом случае ужасно. После паузы Тлирина издала что-то среднее между новым вздохом и смешком: — Но… я… господи, мысли путаются. — Она откинулась на спинку и положила ладонь на лоб. Миц внезапно пришло в голову, что Тлирина и остальная тройка всегда использовали имена добрых и злых сил только из христианства. — Вершет, извините… можно, я прогуляюсь по городу? Такое чувство, что мне не хватает воздуха в этом месте. — Да, конечно, — кивнул Вершет. — Можете даже идти вдвоем. Думаю, вы обе сыты этим местом по горло. — Спасибо! — выдохнула Миц с облегчением. На нее в самом деле начал давить этот дурацкий храм. — Только… я еще не закончила. Можно сказать? — Миц… — мягко начала Тлирина, но Вершет остановил ее: — Ничего, я понимаю. Да, можно. — Спасибо, что ударили Мельсима, ничего лучше за этот день я не видела. Изумление на лице Вершета сменилось почти мальчишеским самодовольством. Наверное, он сам это почувствовал, потому что тут же смущенно кашлянул: — Гм. Спасибо, но бить людей плохо. Правда. Только для самозащиты. — Это была защита нас с Тлириной, все правильно, — решилась улыбнуться Миц. Тлирина засмеялась. Это был ее первый искренний смех за день. *** Как получилось, что Миц осталась таскать припасы, а не ушла с Тлириной, до сих пор оставалось тайной. Они вышли на улицу, собираясь уйти, и столкнулись с двумя пилотами. Довольно быстро двор храма заполнился остальными Вбирающими. Миц лавировала между ними, когда зацепила краем глаза фигуру Ринка, какого-то черта застыла и чуть в кого-то не врезалась. — Марина, мать твою! И этим кто-то, к несчастью, оказался Левк. Он проследил за ее взглядом и протянул: — Ага. — Угу, что, — буркнула Миц. Она осознала, что потеряла из виду Тлирину, и пришлось спрашивать Левка, не видел ли он ее. — Видел. Почему она расстроена? — О-о-о, ты такое пропустил! Миц пересказала историю с Мельсимом. В какой-то момент она увидела в Левке отражение себя и своих эмоций в тот момент — шок, ярость и мрачное удовлетворение на моменте, где Вершет ударил Мельсима. — Мудила, — четко выразил Левк чувства Миц насчет настоятеля. — Так вы с Тлирой уходите? Марин, можно… — он вдруг растерялся и начал перетаптываться на месте, — можно, я пойду с ней? Не то чтобы мне нужно твое разрешение, просто… — Просто ты ее друг и волнуешься? — Именно! — с облегчением подтвердил Левк. Миц ощутила легкую горечь. Да, Левк друг Тлирины, а она непонятно кто. Наверное, и правда будет лучше, если Миц останется. — Окей, меняемся. Только имей в виду, что у Тлирины было очень плохое начало дня. Не расстраивай ее. — Да что ты говоришь, а я и не знал. — Ехидство Левка можно было есть ложками и зарабатывать язву желудка. — Не переживай, мы как-нибудь разберемся. Иди к своему Ринку и сама только попробуй его расстроить. — Лева, ты солнечной энергии пережрал, — отреагировала Миц резче, чем хотела. Но Левк уже растворился в толпе из Вбирающих и служителей. Его «спасибо», возможно, только почудилось. Спустя некоторое время Миц чувствовала себя слегка… не на своем месте среди более крепких людей, таскающих коробки. Некоторые бросали на тонкую, без видимых мышц девушку-подростка удивленные взгляды. Миц начинала раздумывать, не бросить ли ей действительно переносить припасы и перестать путаться под ногами. Шедший рядом Ринк, судя по его взглядам, думал примерно так же. Но Миц пересказывала ему историю с Вершетом и Мельсимом, поэтому пока не могла уйти. — Я правда надеюсь, что Вершет знает, что делает, — услышала Миц шепот Ринка под конец рассказа. — По крайней мере, мы перетаскиваем коробки с припасами, и пилотов того вертолета не отправили домой. И то, что произошло, лучше того, что происходило с Тлириной! — Миц отчасти была недовольна своим сердитым тоном. Почему-то замаскировать чувство неловкости и смешанность мыслей ее гортань решила именно так. Солнечные лучи жгли кожу. Мельсим, стоящий вместе с пилотами, Вершетом и другими служителями, отвлекся от («перепалки») разговора и посмотрел на Миц. Его взгляд окатил холодом, и Миц, подхватив коробку, поспешно зашагала в сторону лагерного вертолета. — Я же не говорю, что хуже! — Ринк последовал за ней, и возмущение в его шепоте успокоило Миц. — Я и Левк только за то, чтобы это все прекратилось. Просто… судя по твоему рассказу, все произошло спонтанно. Хотя не исключаю, что Вершет еще до этого обдумывал другие варианты, а сегодня подвернулся повод. Мимо них проходили другие Вбирающие с коробками. — Ты боишься, что если Вершет не найдет выход?.. — То лагерю придется плохо. Да. Внезапно, хотя слова были нерадостными, Ринк улыбнулся. — Что такое? — спросила Миц, невольно улыбнувшись в ответ. Она гнала эту мысль, но… у Ринка была приятная улыбка. Уходи, мысль, уходи. — Мне все равно приятно думать о том, что Мельсим получил по носу. — Ринк повел плечами, словно собирался потянуться, и мини-башенка из коробок у него в руках качнулась. Другой человек такое количество наверняка нес бы на полусогнутых ногах, у Ринка же разве что чуть дыхание громче стало. — А как было приятно на это смотреть. Я бы еще добавила. — Ты сказала это с таким мечтательным выражением лица, что мне стало страшно. — Я могу еще и зловеще посмеяться. — Попробуй. Миц сымитировала злодейское хихиканье. Ринк в притворном ужасе отшатнулся, и ему тут же опять пришлось перехватывать коробочную башню: — Черт. Миц, в следующий заход не бери ничего. Коробки тяжелые. Злодеи сами ничего не таскают. Миц хихикнула уже нормальным тоном, пытаясь почувствовать себя злодейкой. Забота Ринка тронула. Пытаясь придержать растущее тепло в груди (как будто жары снаружи не хватает), она пошутила: — А ты добрый герой, получается? Раз таскаешь припасы? — Очень добрый герой из темной сказки про конец света. На последних словах Ринк помрачнел. Миц тоже покинуло шутливое настроение. Предсказание Шерги колоколом пророкотало в голове. Лагерный вертолет возник как из-под земли, и в молчании Миц и Ринк занесли припасы. Повернули обратно. Миц понадеялась, что не столкнется опять с Мельсимом, и воспоминание о нем дернуло за еще одно. — Слушай — После паузы слова прозвучали вымученно. — А как Тлирина потеряла ноги? Она никогда не говорила. Ринк споткнулся. При виде его лица Миц мгновенно пожалела о вопросе. — Она... просила не рассказывать без ее разрешения, — после паузы проговорил Ринк. По его тону чувствовалось, что он совсем этим не огорчен. — Ей хочется самой контролировать количество людей, которые знают об этом. Можешь... просто знать, что это было жутко и мы едва не погибли. Желание расспрашивать пропало у Миц напрочь: — Х... хорошо... Дальше они опять шли в молчании. Добрались до вертолета с припасами, Ринк отобрал у Миц коробки, и она пошла за ним налегке. В воздухе витала знакомая неловкость. Можно было от нее избавиться — просто замедлить шаг, отстать от Ринка и уйти гулять по городу… городу-призраку, где все напоминает о войне и смерти. Наверное, поэтому Миц хотелось остаться и продолжить разговор. А может, потому, что помнила со времен озера, как легко они с Ринком могли общаться... В поиске темы Миц выпалила: — А… как вы все познакомились? Странно, но за месяц она ни разу об этом не спрашивала. Знала только, что Ринк и ребята знакомы со школы, а с Тирри встретились уже в лагере. В детстве ее с Левком разделили, и они оказались в разных странах. Тирри прожила этот период бок о бок с отцом Шерита, и впоследствии они вместе пришли лагерь, заброшенный после смерти маленького могущественного Вбирающего. Ринк улыбнулся. Грустно, но улыбнулся: — В столовой Тлирину начал задирать какой-то парень, и Левк ему врезал. Неординарное начало знакомства. Хотя для мира произведения даже нормальное, кажется. — Нормально. То есть… — Миц стала подыскивать более подходящие слова, — бить людей плохо, но в целях защиты нормально. Особенно если идиотов всяких. Она что, почти процитировала Вершета? — А из-за чего ее начали задирать? Из-за?.. — Из-за чего еще могут задирать Вбирающего, — беззлобно фыркнул Ринк. — Они втроем разгромили пол-столовой. Не совсем втроем, конечно, кто-то пытался бить их, кто-то — того парня, я тоже пытался вмешаться. Потом их вызвали к директору. — Парня-то побили? — Ты и правда кровожадная, как злодейка. Миц подтвердила это новым зловещим «хе-хе»: — Нечего задирать других. Так что с ним было? — Он выставил это как то, что… Левк начал первый, поэтому избежал наказания. Но без синяков он не ушел. — М-да. Хоть это радует. — Мы с Тлириной ждали их у кабинета директора. Я просто познакомился с Левком еще раньше, а она… — Ринк не договорил. — Директор вызвал родителей в школу, они обещали провести воспитательную работу… и кажется, на этом все кончилось. Родители все поняли правильно. И домой мы уже шли вчетвером. Сначала немного стеснялись, больше всего Тлирина. Левк болтал без остановки, я пытался его сдерживать, было неловко… а потом вдруг стало очень легко. Мы болтали, как будто давно знаем друг друга. Я даже не могу вспомнить переломный момент, помню только, что… Ринк оборвал себя. Только что он светился от воспоминаний, и вдруг его улыбка померкла. — Как-то так, — неловко закончил он. Они шли домой вчетвером, хотя Тирри с ними тогда не было. С парнем-задирой дрались двое, но Тлирину не вызвали к директору. Подруга. Месяц назад, у озера, Ринк упоминал о подруге. Ну конечно. Как можно было забыть? И судя по тому, что весь рассказ Ринк избегал ее упоминать, расспрашивать о ней не стоит. И снова они дошли до вертолета. Тень машины отрезала жар солнца. Пара человек налегке прошла мимо, вежливо обойдя. Миц остановилась. Хотелось отдохнуть. Переварить все услышанное сегодня, потому что груз чужих горестей в придачу к своим был тяжелее, чем самая тяжелая коробка в этом чертовом самолете. — Миц, ты вернешься? – услышала она чуть позади голос Ринка. Глуховатый, как будто... — Или уже нет? Да вы надоели уже с этим вопросом. Дети умирающего ненастоящего мира с ненастоящими горестями, более горестными, чем ее... Может, это она ненастоящая? Или вообще все они.... — Я не знаю, — прошептала Миц. Очередное молчание достало ее окончательно, и она развернулась. Ринк невидяще смотрел вперед: — Ты боишься к нам привязываться, потому что через несколько месяцев мы можем умереть? Ох. Хорошо, ладно, она тоже помолчит, соберется с мыслями. — Да, ты прав, — наконец ответила Миц. — Дело в этом. Хоть раз она побудет честной, в том числе и с самой собой. ...И когда-нибудь они не будут делать паузы после каждой реплики. Когда-нибудь. — По крайней мере, если мы действительно умрем, — проговорил наконец Ринк, — ты останешься жива. — Не очень это радует без тебя и остальных, — ляпнула Миц, прежде чем до нее дошел смысл слов как Ринка, так и своих. Видеть перед собой выражение своего лица — непередаваемое ощущение. А Миц была уверена, что у нее точно такое же лицо, как и у Ринка. Ошарашенное, пытающееся осознать услышанное... блин, она что, тоже краснеет? Но неожиданно лицо Ринка стало злым. — Вселенная как будто издевается, — яростно прошептал он. — Как будто ей хочется нас прикончить. Миц уже второй раз показалось, что ей за шиворот вылили ведро холодной воды. Чувство вины радостно воспрянуло и вгрызлось в сердце зубами. Она отвернулась, от души надеясь, что Ринк не заметил перемены в ее настроении. — Э… да... Только вот не заметить этой перемены было невозможно. Особенно тому, кто стоит близко и смотрит прямо на тебя. Но Миц отвернулась и поэтому не увидела, как на миг во взгляде Ринка вспыхнуло подозрение. *** Тлирине хотелось чего-нибудь умиротворяющего. Неба, моря, шума волн и ветра. Чего-то, не имеющего ничего общего со стенами храма, проповедями служителей и лицом настоятеля. Настоящей природы, а не из религии. Поэтому она и Левк направлялись к Утесу. Официального названия у него не было — все говорили просто «Утес». Любимое место Тлирины в городе. Особенно сейчас, когда оно соответствовало всем ее желаниям. Разве что в звуки ветра и волн теперь вплетется голос Левка, но если он не будет творить глупостей, так даже приятнее. Почему Миц решила остаться у храма, думать не хотелось. Они шли по пустынной улице. Дома бросали на нее тень, темнели окнами — одинокими, без тепла за собой. Впереди маячили полуразрушенные остовы, нависая над землей искореженными призраками. Порой на пути попадались жители и оживляли пустую тишину. Они приветливо улыбались и кивали двум Вбирающим, кто-то, узнавая Тлирину, махал ей рукой, и она махала в ответ. Левк отворачивался и подчеркнуто не обращал внимания. Он шел впереди, хоть и не знал дороги, и в то время, когда не оборачивался к ней, Тлирина глядела на его золотящийся на солнце затылок. Иногда поднимала голову и смотрела на серое небо. Небо… светящийся лес, конечно, прекрасен, но когда небо видишь раз в месяц, начинаешь скучать даже по такому, бесцветному. В этой мысли что-то тревожило Тлирину, всякий раз, когда она проносилась в голове, за ней следовала еще одна, едва-едва заметная, тень мысли — «а почему дома под открытым небом нельзя гулять из-за спутников и самолетов Защитников, а здесь можно?». — К Тирри задрали ходить, — говорил Левк, пиная подворачивающиеся под ноги камешки. — Всем срочно нужна ее способность успокаивать. Она болеет, блин — нет, все равно находятся одаренные, которые к ней припираются. Я утром одного такого уже пинками под зад гнал: ну серьезно, моя сестра им антидепрессант, что ли? Тирри даже не возражала, ты видела, чтобы Тирри когда-нибудь отказывалась от помощи другим? Да она б раньше даже больная орала на меня громче Рессен, когда я склянку с лекарством разбил! Ну разбил, ну подумаешь, случайно локтем дернул и ударился об чертов шкафчик, когда в ложку это лекарство капал, нечего было его вешать туда. Тлирина рассмеялась от последней фразы, но все предыдущие вызвали у нее грустное чувство солидарности. Из-за слов Шерги Тирри в последний месяц задергали просьбами успокоить своей силой. — Им нужна надежда. В погоне за надеждой люди порой слишком… — она вздохнула, подбирая слова, — настойчивы. — Ага, — угрюмо пробормотал Левк. — «Настойчивы»… Он уже пытался расспросить подробнее, что произошло в храме, но Тлирина оборвала его словами: «Я не хочу это обсуждать, давай поговорим о чем-нибудь другом». Сейчас хотелось забыть обо всем, что происходило там, а не растравливать опять душу. Левк плохо улавливал настроение других и слабо понимал грань между «еще можно» и «уже не стоит», но прямые просьбы на него действовали. Вот и сейчас он насупился, явно желая развить тему (и наверняка обругать Мельсима последними словами), но боясь обидеть Тлирину. Тлирина, в свою очередь, очень хотела забыть о настоятеле и довериться Вершету, поэтому поспешила отвлечь друга: — Как думаешь, что значит аббревиатура «ПВМ»? — Э-э… — Левк обернулся с озадаченным выражением лица. Похоже, Тлирина застала его врасплох. — С чего вдруг ты этим заинтересовалась? — Я заинтересовалась давно, но постоянно забывала спросить у Миц. Попыталась узнать сегодня, но Вершет и Мельсим пришли не вовремя… — Тлирина мотнула головой, вновь отгоняя воспоминания о храме. — Я все думаю… «П», наверное, значит «путеводитель» или «помощник». «М», очевидно — «миры». Путеводитель по мирам. Но что означает «В»? — «Вселенские»? — предположил Левк. — «Всемирные»? Хотя «всемирные миры» как-то убого… О! — Он щелкнул пальцами. — «Все»! «Путеводитель по всем мирам», нормально же звучит. Тлирина наклонила голову, соглашаясь: — И правда, вполне логично. Я еще уточню у Миц, но… думаю, ты прав. Но все же что-то ее беспокоило. Если все так просто, что же встревожило Миц?.. Левк самодовольно выпрямился: — Обращайся! Кстати, Маринка так и падает тебе на голову в кровать? Тлирина хихикнула: — Да, буквально сегодня повторилось. — За… — Левк вдруг закашлялся. — В смысле… Может, это последний раз будет. Тлирина вздрогнула, вспомнив. Точно. Миц может не вернуться. Она не ответила утром на вопрос, вернется ли, значит, вполне допускает этот вариант. Наверное, не стоило ждать, что гостья из другого мира останется в месте, которое может скоро исчезнуть? Она потеряла брата — логично бояться сближаться с теми, кто обречен на смерть. Но… Тлирине так хотелось обрести в ее лице подругу. Снова, спустя годы… Призраки домов остались позади, под колесами коляски зашуршала трава. Тлирину слегка вдавило в спинку кресла, и она была вынуждена сильнее наклониться вперед: они двигались по небольшому склону. Левк шагал впереди, и Тлирина была благодарна ему за это. Другие обычно стремились помочь, удерживая коляску во время спуска или подъема. Без просьбы самой Тлирины, что раздражало ее. Левк в этом плане был идеален — всегда этой самой просьбы дожидался. — Давай быстрее! — Словно прочитав ее мысли, Левк развернулся и со смехом помахал рукой. — Черепашка! Если бы она его не знала, это показалось бы грубым. А так… Тлирина усмехнулась и наклонила сильнее рычаг управления скоростью. Коляска вздрогнула, пейзаж быстрее двинулся навстречу. — На ровной дороге я дам тебе фору, скороход. — Да ладно? Не замечал таких способностей у твоей коляски. — Левк шел задом наперед, насмешливо-весело смотря в лицо Тлирины. Невольно она попыталась поймать его взгляд, но опомнилась. Постаралась как можно суровее нахмурить брови: — Ты оскорбляешь моего железного коня недоверием? «Последнюю разработку, с повышенными мобильными возможностями»… что еще про нее писалось в том магазине, откуда вы с Ринком украли ее? — Что-то про открытие новых горизонтов. Я не оскорбляю, я бросаю вам обоим вызов, Тлира! Давай наперегонки! Перебрасываясь шутливыми колкостями, они летели вперед. Возможно, гонки на склоне нарушали какие-то правила безопасности для инвалидных колясок, но Тлирину это не волновало. Трава, пестрящая цветами, неслась навстречу, ложилась под колеса и шуршала, шуршала, шуршала. Небо застыло над головой, и казалось, они несутся к нему. Левк скоро выдохся, но все равно оказался на Утесе быстрее Тлирины. Тяжело глотая воздух, пропитанный ароматами цветов и соли, друг довольно выдохнул: — Я первый! Смерив взглядом его дрожащие плечи, Тлирина хмыкнула: — Зато я не запыхалась и не вспотела. И кто из нас в выигрыше? — Отмазки! — весело фыркнул Левк. — Ты дыши, дыши. Все же Тлирине было немного грустно, что выиграла не она. — Люблю, когда ты на меня не кричишь, — внезапно заявил Левк, сделав еще один глубокий вдох. — Хоть ощущение, что я все правильно делаю. — Не твори чушь, и не буду кричать, — пообещала Тлирина, улыбнувшись. На самом деле кричала она на Левка редко, но вот выговаривала часто, и не только она. Многие в лагере удивлялись, как Ринк и Тлирина продолжают дружить с этим задиристым эгоистом, для которого в порядке вещей было попросить сварить ему пельмени, уже таща по направлению к дому, к ждущей переносной плите. (И который постоянно за это получал). Обычный их ответ был: «Нас многое связывает». И это было правдой. Когда несколько лет вы скитаетесь вместе, между вами просто не может не образоваться связь, сплетенная из общих чувств и воспоминаний. И нельзя не узнать глубоко каждого, в том числе и на что способен, казалось, самый невыносимый из вас. Хотя других это знание скорее испугало бы. Солнце пекло, но ветер уменьшал силу его лучей. Далеко внизу лежало сизое море, и его волны с размеренным шумом накатывали на скалы. Тлирине захотелось сесть на траву, и она осторожно сползла на землю. Ее окружили цветы, живые и приятно пахнущие. Вбирающие бывали здесь слишком редко, чтобы высушить их… Левк опустился рядом, и Тлирина порадовалась, что развеваемые ветром волосы скрыли ее улыбку. Она снова вспомнила кое-что — в последний месяц почему-то именно это всплывало в памяти. Одновременно светлые и мучительные воспоминания… Отчасти поэтому Тлирина избегала упоминать Левка в разговорах с Миц. Те воспоминания вспыхивали ярким пятном, и со временем эти вспышки происходили все чаще. Одновременно Тлирине хотелось пережить те моменты вновь и не хотелось. Они вызывали в ней чувство тепла — но и горечи, и стыда. Она и Левк сидели и смотрели на бледно-коричневые оттенки горизонта, волн, пляшущих на воде бликов. На природу, которой было плевать, поклоняются ли ей люди, строят ли ради нее храмы и какие повороты судьбы приписывают ее воле. Идет ли война и сколько осталось времени этому миру… Левк, нелюбитель молчания, рассказывал какую-то забавную историю, но Тлирину слишком занимали собственные мысли. Она смотрела на воду и небо, и — странно — в памяти воскрешались совершенно не связанные с ними образы. Тлирина вспоминала детство. Школу. Игры во дворе и ночевки дома у друзей. Позже они уже не ночевали друг у друга, потому что жилище стало общим. Много жилищ — где только не ютятся Вбирающие, когда прячутся от все растущей ненависти людей и ищут лагерь для своих… Постоянное нахождение внутри убежищ рождало тоску по простору снаружи, но во многом благодаря этому они стали ощущать себя семьей. Тлирина, Левк, Ринк и… — Ты помнишь Пелю? — спросила Тлирина. Замолчав на полуслове, Левк быстро оглянулся на нее. Все было ясно по его погрустневшему лицу и мелькнувшей боли во взгляде. Конечно, он помнил. Они все помнили. — Да… Пелин. Пеля. Подруга детства их всех. Озорная, мечтательная, любившая рисовать. За неделю до пятнадцатилетия — Тлирине врезалось в память именно это — ее убил Защитник. — С чего ты вдруг про нее вспомнила? — спросил Левк, невидяще смотря на море. — Просто. В последнее время я вспоминаю… всякое. Детство. Папу. Нас. И ее… — А я боюсь вспоминать. — Левк помотал головой, словно вытряхивая образ Пели. — Сразу вспоминаю и ее смерть. Кто в этом виноват. И… и что потом случилось. По коже Тлирины прокатилась дрожь: — Да. Я… понимаю. Неизвестно, кому пришлось тяжелее потом. Ей ли — потому что Пеля за годы дружбы почти стала ей сестрой. Левку ли, что терзался тогда чувством вины — он был ближе всех, он мог бы, по собственному убеждению, спасти ее, и он узнал, на что способен в состоянии аффекта. Ринку ли, потому что… — И еще я вспоминаю, что было потом. После твоего «потом». Тлирина услышала свой голос и испугалась. Стоило ли поднимать эту тему? Стоило ли это вспоминать? Но ветер уже унес слова, и Левк посмотрел на нее… странно. — Ты… какое «потом» имеешь в виду? — Когда мы с тобой встречались, — прямо ответила Тлирина. Смерть Пели бросила ее в водоворот тех самых чувств, что испытала она и при гибели отца. Неверие. Желание пробудиться от кошмарного сна. Сосущий страх — а если за подругой последуют другие близкие? А если она сама?.. Мир стал хрупким, призрачность их существования, существования группки пытающихся выжить Вбирающих, стала безжалостно очевидной. Тоска и страх смерти сводили Тлирину с ума. Ей нужно было что-то, что заглушило бы их, напомнило, что жизнь продолжается. И она уцепилась за… любовь? Симпатию? Робкое чувство, зародившееся после смерти Пели, подстегнутое книгами для девочек-подростков с милыми любовными историями. Направленное на Левка. — Гм… Понятно… До этого расслабленно полулежащий, Левк резко стал беспокойным. Завозился на траве, то выпрямляя, то складывая ноги; как будто перестал понимать, куда деть руки. Тлирина наблюдала за ним краем глаза, вдруг потеряв способность глядеть на него прямо. Ей было неловко. И… — Я тоже помню. — Нарочитая небрежность в тоне Левка так и шла трещинами, просвечивала смущением. — До сих пор не знаю, хорошая это была идея или плохая. Тлирина перестала улыбаться. Она улыбалась? Смущение Левка ей было… приятно. — Да, — проговорила она старательно ровным тоном. — Я понимаю. Не лучшая идея — предлагать встречаться от тоски по подруге. Особенно тому, кем при согласии двигали жалость и любопытство, но не романтические чувства. Их отношения продлились меньше месяца. Они устраивали свидания в укромных уголках убежища, там же учились целоваться. Тлирина замкнулась на Левке и отдалилась от Ринка, потому что именно Ринк больше всего напоминал о Пеле. Много, много чем… И тогда Ринк пришел сам и задал простой вопрос, которого избегали они оба. «Вам и правда хорошо вдвоем?» После этого они расстались, осознав. Тлирина пряталась от горечи, отгораживалась от смерти Пели. Левк жалел ее — и хотел узнать, каково прикасаться к девушке не с дружескими намерениями. Оба использовали друг друга, и обоим было стыдно за это. Грустный опыт. Но в этой грусти было и другое. Тепло. При касании рук, при объятиях, при осторожных неумелых поцелуях. При прикосновениях ладони к коже спины и смеси паники с желанием продолжения. Именно эти образы всплывали в памяти Тлирины, заглушая те, что были до и после. — Это было странно, — озвучил ее мысли Левк. — Странно и… не знаю. Грустно? Хотя нет, не грустно, то есть, грустно тоже, но и… Последнее слово прозвучало едва слышно. Заставив как будто мир замереть на мгновение: — Хорошо. И резко, без перехода, Тлирина услышала его хмыканье: — Ты целовалась приятно. Ей вдруг тоже захотелось заерзать по траве. Скрестить на груди руки, или положить их… туда, где раньше были колени. — Ты тоже. Дул ветер, шумел в ушах. И хорошо. Потому что вдруг стало жарче. Она знала, почему из забытья выныривает тот месяц и то неловкое, трепетное тепло. Каждый раз, вспоминая, что мир скоро исчезнет, Тлирина думала, что так толком и не насладилась жизнью. Ни спокойствием, незнакомым ни одному Вбирающему. Ни полноценным телом. Ни возможностью смотреть людям в глаза. Ни дружбой, не отравленной смертью. Может, поэтому ей хотелось хотя бы полноценной любви… Левк вдруг повернулся; мгновение Тлирина смотрела ему в глаза, видела в них озорной огонек. Машинально зажмурилась. Шорох травы показался оглушительным, а в следующий миг она ощутила на губах тепло других губ. Это было лишь секундное прикосновение. Когда Тлирина от неожиданности распахнула глаза, Левк уже отпрянул, но сидел рядом и смотрел, лукаво улыбаясь. — Что? Ты же сказала, что я хорошо целуюсь. Тлирина моргала, пытаясь осознать случившееся. Дыхание сбилось. Она открывала и закрывала рот, пытаясь сказать… что? Что он болван? Или что-то другое? Хотелось накричать на него и рассмеяться. Ударить и обнять. Она думала, что после… тех моментов в храме ей будут неприятны другие прикосновения, но… — Спроси. В следующий раз. Разрешения, — наконец выдохнула она. Нарочито размеренно и с паузами, чтобы скрыть дрожащий голос. — «В следующий раз»? — хитро прищурился Левк. — Ладно. Давай повторим? Он рассматривал ее лицо все с той же озорной улыбкой. Разве что чуть поблекшей, ставшей немного напряженной и совсем чуть-чуть… испуганной? Тлирина была в смятении. Он шутит? Левк мог, его чувство юмора являлось прямым отражением слабого чувства такта и злило многих в лагере. Но это испуганное ожидание в улыбке, спрятанное за нарочитой смелостью… Мысли путались, смешивались с ворохом чувств и клубком воспоминаний о тепле того давнего месяца. И вдруг сознание прояснилось. Успокоилось. Стало прозрачным, как горное озеро. И в его глубине Тлирина увидела свое желание — такое четкое и определенное. — Да, — сказала она. — Давай. Спрятаться в тепле. Забыть о том, что мир погибает и в этом виноваты она, Левк, Ринк, Тирри, лагерь. Забыть, что Миц скоро уйдет. Если получится… если еще есть время… Тлирина успела увидеть растерянность на лице Левка. Смущение. И испытать укол этих чувств самой — «что мы делаем? как вдруг все так обернулось?». А потом за щумом ветра они услышали шаги. *** — Я устала, — пожаловалась Миц. — Я тоже, — с глубокой солидарностью ответил Ринк, подкладывая под голову руки. После получаса таскания коробок и повсеместных жалоб на жару Вершет разрешил первой группе — и себе в том числе — отдохнуть. Облегченно выясняя, кто в каком гробу видал груз и солнце, двенадцать человек (включая экипаж второго вертолета) уползли в храм, и теперь за оградой слышался топот новых одиннадцати. Сэтла и Бинека не было видно: они из храма вообще не выходили, и Миц подозревала, что с ними разговаривают служители. А она и Ринк внутрь не пошли. Сели в тени дерева, оперлись на его ствол, дали напряженным мышцам расслабиться. По крайней мере, Миц точно расслабилась, за Ринка сказать она не могла. Руки побаливали, немного ныла спина — не надо было все-таки злодейке продолжать пытаться помогать. Миц рассеянно слушала шаги за оградой: туда, сюда, туда, сюда. — А почему ты здесь, а не в храме? — внезапно спросил Ринк. — Там прохладнее. Прохладнее-то прохладнее, это верно. Но… — Не хочу туда, — поморщилась Миц. Бросила опасливый взгляд на двери. — Там Мельсим, я ему не обрадуюсь, он мне тоже. С другими служителями Миц тоже совершенно не хотелось сталкиваться. При мысли о них она вспоминала злые глаза Тлирины и чувствовала прилив отторжения. — Понимаю, — проговорил Ринк с еще более глубокой солидарностью. — А ты почему здесь? От, казалось бы, невинного вопроса Ринк напрягся и усиленно заинтересовался веточкой над головой. — Я… Да так. Просто. Тут… листья. И вообще, какая разница? — внезапно буркнул он и отвернулся. — Да… да никакой, — растерянно пробормотала Миц его спине. — Ясно. Понятно. Она принялась разглядывать ограду, буквально чувствуя повисшую неловкость. Вот поэтому они с Ринком и старались общаться, когда рядом была Тлирина или Тирри, или обе. И то перебрасывались едва ли несколькими словами, потому что буквально с каждой репликой между ними нарастала эта самая неловкость. Те свобода и легкость при их разговоре, они остались у светящегося озера. А может, произошедшее там и породило эту проклятую неловкость... — Мне тоже не нравится находиться в храме, — неожиданно услышала она Ринка. Тот, правда, так и сидел к ней спиной, но все равно Миц почему-то испытала облегчение. — То, что происходит из-за служителей с Тлириной… Хоть они и помогают лагерю. И помогли нам троим, когда мы пришли сюда. Мы тогда жили дома у одного из служителей, дожидались вертолета с еще несколькими Вбирающими… А потом они пообещали снабжать лагерь большим количеством еды, продавать самые ценные иконы, если Тлирина будет прилетать к ним каждый месяц. Учитывая то, что буквально каждый месяц в лагере появлялся кто-то новый, нам действительно это было нужно. Забавно, что до этого, как говорил Вершет, они уже клялись делать все, что могут, мы же посланники Природы, не поддержать нас — грех. А едва появилась Тлирина — начали шантажировать. Благословение им надо, видите ли. Знают же, что без них мы не выживем. Лицемеры… — Да уж. И «поклоняются» они Тлирине только пока она им улыбается и машет. А когда пробует возмущаться на те же упоминания про ее ноги — злятся и говорят, что она ничего не понимает. Давайте вам отпилим ноги и вот тогда поговорим, кто тут ничего не понимает! — Добро пожаловать в ряды тех, кто хоть раз покушался на их ноги, — хмыкнул Ринк, обернувшись. Миц невольно улыбнулась в ответ. — Клуб анонимных отрезателей ног… хотя по отношению к Тлирине это как-то некрасиво звучит. Ох! Разговор о служителях и Тлирине вызвал в памяти Миц еще одну вещь. Резко и тревожно она пощекотала сознание. — Слушай… Ты не знаешь никого, кого зовут Эйк? — Нет. — Ринк нахмурился, обескураженный резкой сменой темы. — А что? Миц рассказала, как Тлирина записала на диктофон разговор Мельсима и Вершета. — Они упомянули Вбирающего по имени Эйк. Он пришел в город и хочет присоединиться к лагерю. И у меня такое чувство, будто я где-то слышала это имя. Ринк растерянно наклонил голову: — Но у нас в лагере никого так не зовут. И в нашей компании вроде бы никто не вспоминал никаких Эйков. Ты не могла это имя прочитать в книге? — Тлирина тоже это предположила. Не знаю… Не помню, чтобы оно мне в ваших книгах попадалось. «Вот не в ваших…» — Эй! — внезапно раздался прямо над головой веселый женский голос. — Чего сидите на жаре, шли бы внутрь. Пить хотите? Эльси, одна из тех, кто носил сейчас груз, протягивала им бутылку воды, утирая другой рукой пот. Усталый вид девушки говорил о том, что она сама бы была не против оказаться в прохладном храме и упасть на скамью в зале. — Я хочу! — С загоревшимися глазами Ринк подхватил бутылку. — Спасибо. Как раз хотел сходить за водой. Миц, ты будешь? Миц?.. Вода. Миц завороженно смотрела на бутылку. Вода… ну конечно! «Ты не могла прочитать это имя в книге?» О да. Могла, очень даже могла. И еще вспомнить, кажется, так давно, при самом первом попадании в этот мир, идя по лесу с завязанными глазами, выуживая из памяти знания о Вбирающих. Вспомнить Эйка. Вбирающего, способного высасывать воду из тел живых существ. *** — О, красивое место, — восхищенно сказал мужчина лет двадцати пяти. Извиняющееся улыбнулся. — И мы, кажется, вам помешали?.. Женщина рядом с ним очарованно рассматривала Утес и море за ним. Люди. — Не кажется. — Если бы напряжение Левка можно было увидеть, наверняка оно бы выглядело как грозовое облако, озаряемое светом множества молний. Друг вскочил и шагнул вперед, как бы невзначай загораживая Тлирину. Все же, наклонив голову, она могла видеть людей. Незнакомые лица. После сброса бомбы в городе осталось мало жителей, и за годы, что Тлирина летала сюда, она запомнила их всех. Откуда эти двое? Ритм сердца вдруг участился. Резкое, колючее ощущение растеклось по мышцам, призывая к чему-то, стимулируя. — Простите тогда. — Женщина наконец посмотрела на них, одарив смущенной улыбкой — в такт спутнику. — Мы не хотели. Тлирина ощутила страх. *** — Где Вершет?! — Миц вскочила, едва не сбив с ног отпрянувшую Эльси. — Т… там. — Та, не отрывая от нее круглых глаз, махнула в сторону храма. — Я его в зале видела. — Что случи?.. Не слушая Ринка, Миц сорвалась с места. Спустя миг затормозила и обернулась к ошарашенным Вбирающим: — Если Эйк придет, не пускайте его сюда! Ясно? Не пускайте! — В чем дело, Миц?! Кто он?! Но Миц уже неслась к храму. *** — Вот и отлично, что не хотели мешать. Спуск прямо за вами, ну, если забыли, — уже с откровенной враждебностью проговорил Левк. Его слова долетали до Тлирины как сквозь стекло. Шум ветра, запах цветов и соли, прикосновение травы — все это отдалялось, уплывало. Стало трудно дышать. Стук сердца отдавался в ушах. Беги. БЕГИ. Предчувствия никогда не обманывали. Разве что могли запоздать. Женщина что-то ответила, и выражение ее лица вдруг изменилось — едва-едва, практически незаметно, но обостренные чувства Тлирины уловили. Взгляд женщины скользнул по ней. Отстраненный, холодный... угрожающий. Тлирина поймала этот взгляд. — Вы Защитники? — шепнула она. Для получения ответа — и чтобы услышал Левк. Несколько действий произошло одновременно. Женщина, попавшая в ловушку ее взгляда, выдохнула: «Да». Мужчина выхватила пистолет — Тлирина едва уловила движение краем глаза. То же движение сделал Левк.