Олень

Русский определенно научился использовать эвфемизмы. Ну или оставался все таким же непроходимым тупицей, как и месяц назад. Другого объяснения Наполеон придумать был совершенно не в состоянии. Последняя неделя выдалась для агентов весьма напряженной, сил хватало разве что на быстрый душ и короткие объятия перед тем, как провалиться в сон. Американец был доволен и тем, что Курякин позволяет просто спать рядом с собой. И вот задание подходит к своему логическому завершению, далее в игру вступает уже Уэверли со своей тяжелой артиллерией. Им остается только упаковать вещи и ждать дальнейших распоряжений. Соло, разумеется, рассчитывал на секс. Желательно долгий и горячий, чтобы отыграться за неделю воздержания. Но, как выяснилось, у его напарника были несколько другие планы. Или же русский решил освоить навыки использования эвфемизмов. Наполеон предпочитал делать ставку на второй вариант. Иначе становилось крайне подозрительно, что сначала Илья предложил американцу посидеть в баре и выпить, затем пройтись по магазинам, а еще лучше найти себе кого-то. Какого черта американец должен себе искать кого-то, когда в его распоряжении есть два метра русской неуемной тяги к исследованию всевозможных горизонтальных и не только позиций? Именно с такой мыслью Соло тихо вскрывал замок двери чужого номера. Чем же там таким интересным занимается его коллега, раз столь настойчиво на что-то намекал американцу? Наполеон был искренне уверен в том, что понял все намеки правильно. В конце концов, он целый месяц вертится вокруг этой русской задницы, всякий раз делая первый шаг. В случае с Ильей ожидать чего-то подобного так скоро было по меньшей мере глупо и весьма самонадеянно, но американец был вполне удовлетворен пусть и весьма странными попытками Курякина пригласить его в номер. Беззвучно заперев за собой дверь, мужчина замер и прислушался. Разумеется, ему совершенно не нужно было скрываться, ведь Илья и так его ждет, но гнетущая тишина номера заставляла немного напрячься. Русский, конечно, умеет быть бесшумным, но ведь сейчас в этом нет никакой необходимости. В голову закрались мысли о том, что, возможно, американец пришел слишком рано, а Илья еще убалтывает Теллер, чтобы создать видимость того, что они ни в коем случае не вместе. Наивный большевик. Из спальни послышалось тихое сопение. Неужели русский вознамерился проявить инициативу? Соло тихо подкрался к приоткрытой двери, чувствуя себя как главный злодей детского мультика: весь такой в костюме с иголочки, но крадущийся на цыпочках. Американец ожидал увидеть розы, шампанское и прочую чушь, которую пропагандируют по телевизору. Наверняка Илья выбрал нечто подобное, в конце концов, в этом не было ничего такого. Ведь во всех своих романтических порывах суровый русский агент находился где-то в пятнадцатилетнем возрасте, что и подкупало каждый раз. Наполеон заглянул в спальню с замиранием сердца. Никаких роз. Или бутылки шампанского. И уж точно никаких шелковых простыней. Не говоря уж о чем-то более интригующем. Только несколько смятое покрывало на котором расположился его русский любовник. Со спущенными к щиколоткам штанами и бельем, а также задранной водолазкой. Одна рука довольно ритмично скользит по налившейся кровью плоти, наверняка сильно сжимая, неспроста же бедра то и дело сами дергаются вверх. Какие занимательно зрелище — пионеров такому в лагере явно не учат. Вторая рука заведена куда-то за спину, пальцы не видно. И Наполеон начинает из-за этого сильно злиться, пока до него не доходит, что именно Курякин делает в этот самый момент. Американец сжимает кулаки до побелевших костяшек. В голове лихорадочно проскальзывают тысячи образов. Кажется, правильный советский гражданин не смог устоять перед искушением и решил попробовать прямой массаж простаты. Наполеон нашел это неимоверно оскорбительным. И почему на этот невероятный праздник ему не было выслано приглашение? Было понятно, что Илья и правда хотел, чтобы Соло не беспокоил его какое-то время. Видимо, он весьма тщательно планировал свой первый раз в подобном отношении. — И чем это мы тут занимаемся, товарищ? — Соло не мог сдержать ехидной ухмылки, заходя в спальню и прикрывая за собой дверь, наблюдая за тем, как Илья резко замирает и переводит ошарашенный взгляд в его сторону. Незабываемая реакция, при этом она совершенно не облегчает его вину. — Ты ведь должен был быть в баре? — голос еще более хриплый и томный. Конечно, ведь у Ильи так стоит, что Соло бы с радостью запрыгнул на этот ствол прямо сейчас, чтобы усилия не пропали даром, ведь воздержание вредит здоровью. Хотя что-то подсказывало американцу, что сегодня у него будет несколько другая роль. Мужчина подошел к кровати, присаживаясь где-то на уровне чужих бедер, стараясь не смотреть на напряженный член русского. — Теперь я понимаю, что это был не твой чудаковатый способ пригласить меня на банкет, — с некоторым сожалением выдохнул Соло. Ему ведь казалось, что пусть и несколько зажато, но Илья способен с ним разговаривать на подобные темы, озвучивать свои желания. — Мне уйти? — Наполеон, послушай… Я не хотел тебя обидеть, — Курякин выглядел несколько подавленно, хотя его возбуждению совершенно не мешал факт появления постороннего в спальне. Такой робкий потупленный взгляд и невинный румянец — любимое зрелище американца. — Просто было интересно, я понимаю. Вот только, почему я в этом не участвую? — Соло ведь всерьез рассчитывал в какой-то момент побывать в этой упругой заднице первым. Возможно, одними только пальцами, ведь его коллеге может просто не понравиться подобное действо. Наполеон был к этому совершенно готов. К чему он оказался совсем не готов — это к тому, что от него подобное решат скрыть. — Я не думал, что тебе будет такое по душе, — пробубнила двухметровая невинность, аккуратно и постепенно во время всего этого диалога убирающая свои руки из красных зон. — Скорее всего, ты просто не думал. Все? Момент упущен? — американец давно уже не чувствовал себя столь уязвленным. От него спрятали то, чего он столь страстно желал, да еще и попытались возразить, что ему самому это и не сильно-то нужно было. Вот уж дудки! — Какой момент? — длинные светлые ресницы непонимающе захлопали, а Курякин окончательно растерял всю свою холодность и непоколебимость. — А… ты про это. Да я толком и не успел еще… — бубнящее, растрепанное и огорченное очарование в лице русского агента способно было растопить любой лед, даже самый твердый. — Значит, ты мне позволишь показать тебе эту сторону процесса? — настроение снова стремительно поднималось. Наполеон ощущал небывалый прилив сил и энергии. Он был готов расстараться так, чтобы в этот раз уже русский демонстрировал чудеса акробатики в постели. — Если тебе это точно не будет неприятно, — да и как вообще можно было охарактеризовать этого непроходимого и стеснительного тупицу. Соло стянул с себя галстук еще до того, как этот детский лепет прекратился. Следом на пол полетели пиджак, рубашка и брюки, ботинки немыслимым образом оказались под кроватью, а мужчина с видом голодного волка сдернул со своего стеснительного любовника остатки одежды. — Ты мне еще ответишь за все то, что я пропустил, Большевик, — Наполеон с жадностью впился поцелуем в чужие губы, очерчивая пальцами рельефную грудь и поглаживая полуопавший член любовника, который под его прикосновениями быстро возвращал себе былые габариты. Илья же пока не спешил возвращать себе былую удаль, поэтому Наполеон потратил еще какое-то время на то, чтобы мужчина расслабился окончательно. Сигналом послужили неуверенно разъезжающиеся в стороны длинные ноги. — Просто скажи, если тебе станет неприятно, и мы вернемся к привычной расстановке, — русский только кивнул, в предвкушении закусывая губу. С их самого первого раза он всегда находился в активной позиции, изучая тело американца, которому приходилось тратиться лишь на контроль своего излишне бурного проявления восхищения. Теперь же и Илье предстояло постараться не переполошить своими стонами весь отель. По крайней мере, Наполеон очень рассчитывал именно на такую реакцию. Дыхание быстро из глубокого и размеренного стало рваным и немного хриплым. Соло до сих пор не переставал умиляться тому, как же тело его русского любовника было отзывчиво на самые простые прикосновения. Наполеон поддавался тому азарту, которым горели глаза Ильи в момент, когда тот наконец добивался заветных неприкрытых реакций на свои действия. Американец осторожно надел на пальцы уже открытый презерватив, на всякий случай добавил еще немного смазки и толкнулся пока что одним пальцем в девственное отверстие. Скользило легко, пусть напряжение мышц и наталкивало на мысли, что русский все еще не может расслабиться. Наполеон нежно поглаживал рукой напряженную плоть, чувствуя пальцем, что практически добрался до того самого места, к которому так стремился подобраться сам русский. — Расслабься, это ведь всего лишь я, Илья, — русский натужно засопел, все еще очаровательно краснея, но сопротивление мышц несколько ослабло, что позволило пальцу скользнуть глубже и достичь заветной цели. Протяжный стон разрушил вакуум тишины номера. Курякина выгнуло на кровати, а на лице растянулась довольная улыбка. — Ты никогда не говорил, что это так приятно, — уже более спокойно прошептал русский, чуть подаваясь бедрами назад, пока Наполеон медленно, с паузами, повторял столь желанное прикосновение. — Ты никогда и не спрашивал. Да и мне казалось, что мои кульбиты говорят сами за себя, — Соло то и дело наклонялся, чтобы собрать языком выступающую на кончике члена смазку мужчины и поцеловать кожу, покрытую солоноватой испариной. Илья шептал что-то неразборчивое, то и дело ерзая и возмущаясь, почему ощущений так мало, хотя их было много больше, чем то, что мужчина получал изначально. Наполеон старался не спешить, максимально осторожно касаясь пальцами Ильи изнутри. Он уже и забыл, какое это странное ощущение, когда вокруг все пульсирует и горит. В голове сами собой начали возникать ассоциации с собственным членом, который должен оказаться на месте тех самых пальцев, из-за чего американцу пришлось закусить губу, чтобы не позволить себе сорваться раньше времени. — Я хочу почувствовать это, — на выдохе сдавленно прошептал Илья, бросая робкий взгляд на вальяжно устроившегося между его ног американца. Он уже искусал себе все губы, которые теперь по цвету напоминали неспелые вишни, а румянец на щеках и не думал спадать. Соло потребовалось все его самообладание, чтобы не сорваться в этот же самый момент. Сам он любил резкие движения, но с Ильей следовало быть осторожным. Мужчина раскатал по изнывающему члену презерватив и осторожно толкнулся головкой вглубь, стараясь заглушить неприятные ощущения поцелуями и поглаживаниями. Курякин тихо всхлипывал и скулил, но остановиться не просил, хотя Наполеон видел, что все шло не слишком гладко. Пришлось потратить еще какое-то время на то, чтобы подобрать правильный угол проникновения. И вот тогда уже русский впервые издал тот самый восхитительный звук. Зажатый между кроватью и тяжелым телом американца, Илья застонал в голос, когда головка члена проехалась по вожделенной области удовольствия. Все тело резко сжалось, а затем по мышцам начала разливаться приятная легкость. Ощущения были невероятными, совершенно новыми и удивительными. Наполеон все смотрел и смотрел на довольное лицо, стремясь запечатлеть в памяти каждую мелочь, каждую морщинку. Губами он очерчивал линию чужого подбородка, соскальзывал к шее, а затем снова возвращался к губам, которые с жадностью отвечали на поцелуи. Илья изнеженно и лениво скользил рукой по своему члену, который явно не был готов к обрушившемуся на него удовольствию. Сладкие ритмичные пульсации во всем теле не давали возможности ни одной связной мысли родиться в голове, оставляя блаженную пустоту в сознании и чужой член в заднице. Оргазм подобрался совершенно внезапно, утягивая русского в водоворот с головой, заставляя Наполеона двигаться быстрее, чтобы поспеть за чувствительным партнером. Они лежали рядом на кровати, осторожно касаясь друг друга пальцами, легко поглаживая, отходя от новых впечатлений. — А может быть еще лучше? — осипшим голосом выдохнул Курякин, поворачивая голову в сторону американца, который все еще до конца так и не смог поверить в то, что его допустили до самого святого. — Может, если на столе или в позе наездника. Там самый правильный угол, — Илья выглядел таким довольным и умиротворенным, что Наполеон и предположить не мог, что его ждет теперь. И как теперь их разнообразие в постели увеличивается в два раза. — Соло, — русский решительно даже для самого себя садится на кровати, резво окидывая глазами комнату в поисках чего-то, только ему известного. — Ты сможешь еще два раза?