Добро пожаловать на Игры, Энни Креста

ФИННИК

      Я не стал звать дежурного врача из Тренировочного Центра. Это было небезопасно по многим причинам: во-первых, всё, что знает персонал, знает и Сноу, а во-вторых, в маленьком мире, которым и был эти несколько недель небоскрёб, сплетни распространялись быстрее, чем создавались. Если менторы узнают, что Энни не способна справляться со стрессом, никто из трибутов, не станет заключать с ней союз или даже просто разговаривать на тренировках.       Пришлось соврать охране, что личный врач нужен мне из-за серьёзного похмелья, с которым не был в состоянии справиться специалист из больничного крыла, поэтому через полчаса на четвёртом этаже появился бодрый старичок с огромным чемоданом, по виду раза в два превышавшим вес своего владельца. Мужчина был приятелем Мэгги, чей номер она сама записала в моем ежедневнике, выделив красной ручкой фразу «крайний случай», поэтому я сам не знал его имени, а он вёл себя так, будто не знал моего, и это было всё, в чём мы нуждались сегодня.       Энни успела задремать в своей кровати, не смывая грима, но когда я привёл доктора в комнату девушки, она безропотно села, ни о чём меня не спрашивая и не возмущаясь, и спокойно показывала доктору любую часть тела, какую он просил. Глаза, язык, кисти рук. Всё было в норме.       — Милочка, вы не боитесь уколов?       — Наверное, нет.       — Вот и замечательно, тогда сейчас и узнаем — наверное или всё же нет.       Он посмотрел на меня, будто прося разрешения на процедуру и, когда я утвердительно кивнул, достал из чемоданчика несколько ампул.       Я проводил его до лифта и крепко пожал руку, зажав между своими пальцами несколько хрустящих купюр. Сумма была значительна даже для меня, но жадности подобные ситуации не прощают.       Когда я вернулся к спальням, в коридоре у комнаты Энни всё ещё пахло спиртом для обработки прокола. Нервное перенапряжение, так он сказал. Всего-то стресс. Я приоткрыл дверь в спальню девушки и прислушался к её дыханию. Новая порция успокоительного и снотворного помогут ей хорошо отдохнуть, но не сделают остальную работу. Уже завтра у трибутов начинаются общие тренировки, и Энни должна там быть при любом раскладе — именно на тренировках они находят команду для первого этапа или хотя бы учатся выживать, если не могут быть полезны для профи. В этом году нам нечего предложить профи. Разве что, если Аспен не окажется секретным боксёром или легкоатлетом. Сила не имеет на арене никакого значения, если в голове пусто, но на первых порах продержаться помогает.       Энни мирно посапывала в кровати. Вся её безмятежность — результат препаратов. Я мог бы каждый день накачивать её успокоительным или даже морфлингом, чтобы девушка была спокойна, не путалась под ногами и не мешала работать с её, кажется, радостным от предстоящего напарником. Велик ли соблазн? Безмерно. В состоянии ли я достать наркотики? Сделать это легче, чем купить туалетную бумагу. Пойду ли я на это? Нет. Что бы ни произошло, таблетки она не получит.       Мегз и команда вернулись, когда я смывал с себя липкий осадок вчерашней ночи под горячей водой в дýше. Это никогда не помогало — следы чужой похоти годами толстым слоем оседали на моей коже. Я всегда выглядел невинно и даже трогательно, поэтому мог пользоваться своей внешностью в любых целях — благодаря цепким лапкам обаяния жертва попросту не хочет смотреть дальше кудряшек и веснушек. Но когда-нибудь и они узнают. Когда-нибудь внутри меня попросту не останется места для всей этой грязи.       Пока я чистил зубы, по коридорам гулял недовольный голос Цимбелин. Я никогда не понимал, зачем с нами живёт капитолийка. Разумеется, она тянет бумажку, решает вопросы, к которым не хотим прикасаться мы с Мэгги, шпионит для распорядителей и собирает сплетни. Это всё очень важно, но не требует ночных бдений в Центре, хотя, спроси мы Цимбелин, она бы ответила, что её роль во всём процессе самая важная.       От неё было очень сложно избавиться. Будто в отместку за моё сегодняшнее поведение, Цимбелин гуськом ходила за нами с Мегз, создавая имитацию бурной деятельности, мешая обсуждать ситуацию с Энни. Начать работу удалось только после полуночи, когда зверь нацепил на лицо большую увлажняющую маску для сна и залёг в берлоге.       Распластавшись на диване в гостиной, как кот на солнцепёке, я пересказал Мегз всё, что произошло, пока они были внизу.       — Просто стресс и нервное перенапряжение? И что нам делать? Ждать, когда у девочки от трясучки руки отвалятся? — Мэгги покачала головой и отхлебнула чай.       — Угу, — из-за наркотика я практически засыпал, лежа на диване лицом в подушку, хотя и проснулся каких-то шесть часов назад.        — И что ты сказал охранникам, чтобы его пропустили?       — Что у меня похмелье, а местный врач не в состоянии помочь.       — Наверное, они решили, что у тебя ломка, поэтому не стали сопротивляться.       Я пожал плечами:       — Вполне может быть.       Морфлинг и прочие увеселительные вещества с такой лёгкостью циркулировали по столице, что все, чуть ли не дети, знали о сопутствующих наркотическому опьянению проблемах и трудностях их решения. Мне нужно было лишь добавить голосу слабости и встревоженных ноток во время разговора по телефону, чтобы охрана на посту приняла мой заказ на пропуск. Возможно, они и сами испытывали на себе это состояние, поэтому с такой лёгкостью разрешили войти на территорию Центра постороннему человеку.       — Как дела у..? — Мэгги подняла указательный палец к полотку и покрутила в воздухе.       — Жива. Пока. Но думаю, ещё полгода такого ритма убьют либо меня, либо её. Знаю, я говорю так уже четыре года, но…       Рука Мэгз легла на моё плечо, и я услышал, как хрустит ткань ночной рубашки. Она должна знать правду. Мэгги была сильным человеком, но я до последнего старался скрывать от неё проблемы, в которые втянул нас, потому что мне было стыдно за свою глупость и самонадеянность, ведь её разочарование было бы концом всего хорошего, что ещё осталось во мне.       — Помнишь, я ездил в столицу за пару недель до игр? Чтобы распорядиться насчёт квартиры и гардероба?       — Да.       — Я ведь не только из-за этого ездил.       — Так?       — Он позвал меня, ведь я, ну… Я устал. Просто устал, понимаешь? Начал отказываться от встреч, напивался до потери сознания, чтобы ничего не соображать в процессе, не принимал гостей. В один момент мне просто стало всё равно. Это не трусость, просто не осталось сил. Я слабак, ты же знаешь, — в горле образовался ком, и я зарылся лицом в подушку.       — Милый, что ты такое говоришь? — Мэгги поставила чашку на стол, и её ладонь легла на мои волосы.       — Я сказал, что хочу прекратить, — подушка заглушала голос, но Мегз не переспросила, поэтому я продолжил, — сначала он вёл себя так, будто согласен, поддакивал, даже будто бы сочувствовал. Это было так приятно слышать, будто он во мне человека видит; расслабился и приободрился, как последний идиот, а он с этой своей полуулыбкой сообщил, что мне надо найти замену. Сказал, они отправят на Игры Кристиана, а потом и всех остальных, пока я не вытяну хоть кого-то живым с арены, чтобы он был заменой на «рынке». Якобы им нужен кто-то с моим запахом или какое-то подобное мерзкое дерьмо. Запах, понимаешь? Запах ребёнка им нужен, боже!       У меня было три младших брата и одна сестра. Кристиан, Томилин, Май и Тилли. В отличии от меня, они были официальными детьми моего отца, разбогатевшего на рыбных консервах промышленника из Четвёртого. С моей матерью он познакомился в больнице, где она работала медсестрой, а он лечился от пневмонии.       Мистера Бондса, которого мне было мерзко называть отцом, я ненавидел, казалось, всегда. Ему не было дела до беременной женщины, которую он бросил, попользовавшись, и до нашей нищеты. Я заинтересовал его лишь в десять лет, потому что признание внебрачного ребёнка после смерти его матери — чертовски хорошая стратегия для выравнивания имиджа. Мне не дали надолго задержаться в их особняке, потому что у беременной вторым ребёнком жены Бондса началась аллергия, в которой обвинили меня, несмотря на её протесты. Казалось глупым, что взрослые люди, включая лучшего в дистрикте врача, поставили меня вровень с уличным щенком и изолировали от «семьи». Так я оказался в академии, где единственным моим посетителем и стала Сюзалинн, чьё здоровье якобы было угроблено мной.       Первое время я боялся и даже ненавидел женщину, считая её причиной своих бед, но подношения в виде апельсинов и шоколадных конфет постепенно растопили моё сердце. Она не стала мне матерью, да и не стремилась, но поддержка Сюзалинн помогла не свихнуться в академии. Я мало общался с братьями и сестрой, лишь по праздникам, когда мой отец, которого раздражало присутствие в доме «этого кучерявого ублюдка», убирался в Капитолий для обсуждений поставок в столицу. В эти дни мы с Кристианом до ночи играли в шахматы на ковре в гостиной, поедая торт прямо из сервировочного блюда, и спали в одной комнате, как настоящие братья. До этого момента у меня не было дней счастливее.       Сейчас Кристиану уже шестнадцать. Он гордится родством со мной и частенько захаживал в гости с кем-то из младших. Бондс не был против, ведь мой новый статус его более чем устраивал. Он и сам начал прикладывать усилия для налаживания отношений, но я не ответил ни на одно письмо или приглашение: консервный король знал, что со мной творят в Капитолии, но, будучи одним из самых богатых людей в Панеме, он не приложил и малой толики усилий для освобождения меня из рабства Сноу.       Я вскочил с дивана и замер. В комнате наверняка была прослушка, распиханная чуть ли не в каждую подушку. Наивно взяв в руки сахарницу с подноса, я приподнял её над головой и заглянул под основание, будто пытался найти там провода, бормоча:       — Использовать меня — это одно. Во мне было столько злости, обиды и желания признания, что я мог вынести всё, но Кристиан и остальные выросли в тепле и любви матери, такая жизнь их убьет. Разумеется, если кто-то действительно сможет победить, в чём я сомневаюсь.       — Финник, он, конечно, редкостная сволочь, — последнее слово Мегз произнесла шёпотом, — но это слишком подозрительно. Сам посуди — сразу четыре ребёнка из одной семьи за какие-то лет десять-двенадцать? Это слишком. Точнее, это попросту статистически невозможно. К тому же Капитолий в долгу перед твоим отцом. Его предприятие столько ссудило столице под минимальные проценты, что поступать так попросту неразумно, слишком уж много у него верных людей, включая столичную знать.       — Страх перед кредитором и верность — разные вещи. Сноу наверняка знает, что дети у Бондса содержатся в качестве статусного аксессуара. Я всё думал, как он объяснит это всё… Предположим, Кристиана они заберут в следующем году, через год Томилину исполнится одиннадцать, а Маю и Тилли по восемь, пока они в безопасности, но! — я поставил сахарницу на место и резко развернулся к Мегз. — Ровно через четыре года у нас что? Квартальная бойня, правила которой никто не знает, а это значит, что их можно либо изменить, либо придумать с нуля. Как тебе преемственность поколений? Дети, братья, сёстры, племянники победителей. И всё сходится в этой точке. Моим будет по пятнадцать и двенадцать, а живых родственников победителей подходящего возраста в Четвёртом не так уже и много. Никто ничего не сможет доказать, даже статистика.       Моё сердце бешено колотилось, когда я сел напротив Мэгги. Она около минуты обдумывала мои слова, кивая мыслям в своей голове, пока не подытожила:       — Ты прав, у него есть эта власть, успокоить мне тебя нечем. Получается, он лишь пригрозил тебе? Никаких карательных мер?       Я нервно хихикнул, прикрыв рукой рот, будто желая заставить слова замереть где-то в горле:       — А теперь мы приступаем к самому интересному — в этом году он хочет, чтобы у нас был победитель. Иначе он отрежет мне язык, посадит в клетку и подарит Эльзадоре. Так что думаю, пора мне учиться пить из миски, прямо как щенок, но без языка.