Соевое молоко

— Фрэнк, я много думал о тебе сегодня. «Мистер Уэй, вы гнусный лжец», — искрой мелькнула мысль в моей голове, но озвучить её я, естественно, не смел. Я ненавидел эти болотные пьяные глаза, острый кончик носа, вздёрнутый кверху, наигранно виноватый тон. В школе, где учился Джерард, результаты профориентационного теста, должно быть, перепутали среди учеников, и мальчишке досталась бумажка «психотерапевт». Безответственные врачи — это страшная эпидемия, охватившая Штаты в последние годы, порождённая жаждой наживы. — Ты не веришь? — приподнял бровь Джерард, завидев мою скептическую ухмылку. Я не верю, что у Рокси Коллинз задержка месячных дней на сто из-за диет, ведь из её жира можно было бы сварить мыла на всю нашу семью. Должно быть, она просто залетела от бывшего чудовища. Я не верю, что Роберт Нотт стал священником, — ведь теперь его папа называет сына «отец Роберт». Идиотизм. Не верю, что Крису и его зеленоглазой компании претила моя новая жизнь сильнее, чем мне. Не верю, что они, не задумываясь, променяли меня на другого зеленоглазого мальчишку, как меняли когда-то таблетку экстази на грамм травы, вытолкнули меня из подвала с той же лёгкостью, с какой толкали кристаллы в Аптауне. Я не верю, что Джерарда Уэя волнуют мои проблемы, потому что болотные глаза выдают его плохую привычку. Когда я курил траву, то и меня тоже редко посещали мысли: тревога, сомнения, печаль, беспокойство, забота о других. Какие-либо мысли. Жаль, что теперь с фамилией Айеро мне нельзя сделать ни затяжки, выпустив с густым облаком дыма тот вихрь сводящих с ума терзаний. — И всё же я много думал о тебе сегодня. Думал и ужасался тому, сколько людей считают, что хотят умереть, когда на самом деле хотят начать жить, — в голосе парня слышалась забота, и, кажется, я начинал верить ему. Я виновато опустил глаза, будто слова Уэя за мягкостью скрывали упрёк. — Ты же понимаешь, что моё тело никогда не найдут болтающимся в петле или в ванной, полной крови. Я не смогу позволить себе такой роскоши, даже если очень захочу. Прохладный воздух забирался мне под рубашку, и я пытался хоть немного съёжиться, закрывшись от прибрежного ветра. Должно быть, вода в озере была не менее холодной, ведь я слышал, как закатное солнце, погружаясь в Мичиган, ворчливо шипит, как капля на раскалённой плите. — Ошибаешься. Ты привык держать всё под контролем: считать калории и граммы, быть любезным со всеми, успевать управляться с задачей в точности до секунды, не позволять себе слабостей. Если будешь продолжать в том же духе, надорвёшься от этой ноши. Я вдумывался в его слова, продолжая отрешённо смотреть вдаль и пресекая попытки Джерарда заглянуть мне в лицо. — Я не допущу этого,— прозвучал его пьяный голос. Страх одолевал от одной мысли столкнуться с ним взглядом и утонуть не в глубине его глаз, а во лжи, которая в них отражается. Не понимаю, как люди позволяют себя обманывать, ведь глаза выдают всё. — Почему ты так уверен, что я захочу продолжать общение с тобой? — спросил я, ужасаясь от собственного тона — непривычно уверенного и нахального. — Иначе бы ты не согласился встретиться со мной. Обычно я не разговариваю так с пациентами, но знаешь, кто показался на пороге моего кабинета этим утром? Совсем истощённый, уставший и едва живой мальчишка. Он был испуган, ждал мистера Бёрнса, а в глазах читалась мольба о помощи. Мне хотелось обессиленно упасть на поребрик променада и согнуться всем телом, прижавшись к острым коленям. Сжать кулаки и отчаянно завопить от раздирающей изнутри боли, от крепких оков, что держат меня, от собственной ненужности и бесполезности, от страха, наступающего на глотку и мешающего сделать жизненно необходимый вдох. Захлёбываться в слезах, осознавая, что я свой лучший друг и заклятый враг. Я — спаситель Фрэнка Айеро. Я — убийца Фрэнка Айеро. — Тебе показалось, — вместо этого тихо, но вполне убедительно промолвил я. — Может и так, ведь я только учусь, — любой другой психотерапевт попытался бы сделать натянутую грустную улыбку, но Джерард Уэй, напротив, казалось, усмехался. Эта игривость, пляшущая в пьяных глазах, и непринуждённость обижали меня, заставляя ещё яснее чувствовать пропасть между мной и всем человечеством. Ни за что Джерарду не понять моих стремлений к совершенству, бессонных ночей и урчащего живота, ведь ему, к удачи, не приходилось коренным образом менять жизнь за столь короткий срок. Обидно было от того, что я даже не мог поделиться с Уэем своими достижениями, ведь за этот год я ошеломительно преуспел, приблизившись к сверстникам из среды успешных и лживых. Ещё немного и я стану говорить, выглядеть и учиться, как они. Лишь тогда я смогу понемногу выбираться из плена собственных мыслей. Я осторожно ступил на песок, чувствуя, как чёрные кроссовки тонут в его мелких крупицах. — Послушай, Фрэнк, тебе надо сбавить обороты, — после долгого молчания проговорил Джерард, но от меня не последовало реакции, и спустя полминуты парень продолжил: — В универе нас достали лекцией о том, что типа всё хорошее сильнее плохого. Но, знаешь, в тот день я шёл домой с чувством, будто пережил полуторачасовое наебалово от мистера Грофа, понимаешь? Мне захотелось поснимать лапшу с ушей, и я начал просто узнавать у чужих людей, как идёт их жизнь. Я просил студентов рассказать об их последней любви, и все начинали истории с расставаний. Спрашивал о доверии, но они меняли тему на предательство близкими. И знаешь что? Я каждый день вижу, как эти люди смеются, трутся с подружками — старыми, новыми. Они чертовски счастливы, — в этом нет сомнений — и, соглашусь, их позитивные эмоции ярче негативных, но всё же откладывается в голове одно дерьмо. Хотя некоторые из них после подбегали ко мне и сами начинали рассказывать, какой примирительный секс у них был прошлой ночью. Поэтому не чувствуй себя таким обделённым, иногда чувствовать себя паршиво — это нормально. Главное уметь выпутываться из этого состояния, ведь только взгляни, сколько в тебе и вокруг прекрасного, а ты видишь только плохое, блин. Мелкий песок засыпался в мои кроссовки, но мне хотелось идти так ещё очень долго, слушая мягкий тенор парня. От его нескладной речи, грубости и искренности в голосе на моём лице загорелась улыбка, а в груди потеплело. Если моя теория правдива, то Джерард Уэй был лучшим лгуном и актёром из всех психотерапевтов, которых я посещал. Его талант и восхищал меня, и пугал одновременно. — Можешь объяснить, ради чего ты делаешь это? Удовлетворяешь эго, пытаешься добиться девчонки, кому-то угодить? — вопросы парня звучали грубо, но я понимал, что он был пьян и обидеть меня не хотел. И всё же я чувствовал давление с его стороны, недоверие к чужому мне человеку, отчего молчал. — Можешь кивнуть или покачать головой? — снова, но уже гораздо мягче спросил он, но в ответ я лишь нахмурил брови. — Очень важно разобраться в истоках. Мы были словно жители разных планет с отличной атмосферой, температурой на поверхности, почвой, составом воздуха и даже продолжительностью суток и времён года. На его земле дни сменяли ночи молниеносно, а сила притяжения и твёрдая почва под ногами позволяли не то что стоять — бежать, а я задыхался на своей планете, жадно хватая воздух губами, и ожидал наступления весны. Мне приходилось приспосабливаться под непростую среду, чтобы просто выжить в ней. — Все причины разом, наверное, — задумался я. — Ты обязываешь себя этим. Думаешь, твои друзья также издеваются над собой? — не унимался парень. — С детства им прививались иные, более тонкие ценности, высокие стандарты и едва достижимые идеалы. Они взрослели с пониманием того, какими должны стать, а на меня это свалилось внезапно. Думаешь, я раньше следил за пищевым составом еды, которую потребляю, говорил хоть на одном языке, помимо английского и знал правила столового этикета? Нет, Джерард, я курил траву дни напролёт, окружённый лучшими людьми, что я встречал за всю жизнь, хотя за последние годы я познакомился с тысячью человек, но не нашёл ни одного искреннего или честного. Со слезами на глазах ты смотришь на заброшенный загородный дом, где провёл беззаботное детство. Ты находишь плёнку из фотобудки, а твой товарищ на снимках, что клялся в вечной дружбе, сменил школу и позабыл тебя. После бутылки вина ты набираешь номер бывшей, томишься в ожидании и вскоре слышишь её испуганное «алло», ведь номер твой она удалила, а голос узнать уже не может. Ты прекрасно знаешь тягучее чувство тоски по прошлому.  — Когда в нашу компанию навязанных обстоятельствами людей попадает парень, не умеющий управлять яхтой, — продолжал я, — то из вежливости все сдерживают презрительный смешок, а потом обсуждают за спиной. Девушки мстят друг другу за молодых людей, которые ими не дорожат. Все отношения и старших, и младших поколений построены на вранье, которое считается нормой. Но я понимаю, что всего лишь живу жизнью, которой должен, но мне так тяжело. Мне так тяжело, Джерард, — с надрывом говорил я, переполненный отчаянием. — Всё наладится, Фрэнк. Я помогу выбраться тебе отсюда, к тому же ты ещё не так увяз, — улыбнулся он, обходя песочный замок, наполовину разрушенный волной. — Взгляни, где ты сейчас? Разве в Лирической опере со своими родными или в спальне в полном одиночестве? Нет, на Оак-Стрит, окружённый сотнями прекрасных людей. Возможно, ты сначала найдёшь их убогими, но я хочу, чтобы ты присмотрелся и разглядел красоту в их уродстве. В их несовершенстве, Фрэнк. Неслышно вздохнув, я отвернулся от парня и продолжил идти, озираясь по сторонам. Жизнь кипела вокруг. Конопатый мальчишка с копной огненно-рыжих кудрей жалобно хныкал, когда его тучная мамаша торопила его возвращаться домой, чтобы успеть к любимому телешоу. Темнокожая худощавая девочка в лёгком платье стояла по щиколотку в воде и забавно морщилась каждый раз, когда волна с новой силой накрывала её ноги. Группа подростков пила бутылочное пиво, развалившись на песке в самом непримечательном районе пляжа. Молодая пара шумно выясняла отношения, пока вокруг них носились маленькие дети, играя в догонялки. Жизнь кипела вокруг. Вдали горели огни небоскрёбов, и я знал, что где-то там мой отец разводил своих сотрудников на деньги. Где-то там, на ярмарке тщеславия, собрались все мои друзья. Но мне было плевать, ведь здесь и сейчас всё было иначе. Струящийся ото всюду детский смех сливался с гомоном туристов, музыка, раздающаяся из местных баров, перебивала шум моря и ужасную игру бездомного на укулеле. И мне не хотелось думать ни о чём. Хотелось, сбросив ботинки и ощутив прохладу песка, бежать, бежать, бежать вместе с этими детьми, не знающими забот, а лишь бесконечное беспричинное счастье. Я сам не заметил, как остановился, восторженно оглядываясь по сторонам, и лишь добродушная усмешка Джерарда вернула меня на землю. — Я напомню тебе о безумной, но прекрасной жизни, Фрэнки, — засмеялся он, приобнимая меня за плечи, будто я его давний друг, а не пациент. Почувствовав на мгновение тепло его сильных рук, я тут же согрелся, а на коже, отвыкшей от чужих прикосновений, завтра будет виднеться ожог. — Тебе, похоже, звонят, — улыбнулся Уэй. Пять пропущенных звонков от родителей. Ты вскрываешь конверт с результатами экзаменов. Ты проверяешь почтовый ящик, гадая: найдёшь письмо от неё или от налоговой службы. У тебя собеседование, и ты садишься на кожаное кресло перед директором. Сердце замирает на мгновенье от холодящего душу предвкушения. Закусив губу и посматривая на Джерарда, я набрал номер матери и готовился к выговору от неё: к безумному ору, топанью ногами и швырянием вещей, к домашнему аресту или иному неэффективному наказанию. — Фрэнк, ты где? — возмущённо закричала она. — Стоило Нине не напомнить тебе о сегодняшней встречи с семьёй Марлоу, как она вылетела у тебя из головы. Скажи, в ней хоть что-то задерживается? Надеюсь, ты понимаешь, как важна была эта встреча для нас всех. К тому же Оливия осталась дома только, чтобы познакомиться с тобой. Немедленно позвони и извинись перед ней. Где ты сейчас, Фрэнк? Тик-так. Тик-так. Я почувствовал, как начал плавно уходить вниз, словно проваливаясь в зыбучие пески, но выбираться из них даже не спешил. Я бы предпочёл скрыться в них с головой и умереть от удушья прямо на городском пляже среди играющих детей. По телу прошла дрожь, и я обнаружил, что никуда не погружаюсь, а продолжаю испуганно и печально глядеть на Джерарда, не произнося ни слова, не моргая и не дыша. — Мам, — выдохнул я. — Где ты, чёрт побери? — Меня сбила машина, — прошептал я, чувствуя, как слабею с каждым произнесённым звуком, — а сейчас еду в больницу. Я в порядке, обыкновенный шок, но сказали, что нужно остаться на ночь. Давай я дам моего врача. Мои руки едва заметно тряслись, когда я протягивал трубку шокированному Джерарду Уэю и умоляюще глядел на него, надеясь, что он окажется моим героем, а не предателем, окажется актёром и лгуном. Он сделал неуверенный шаг навстречу и забрал телефон, и в это мгновение сердце моё, итак функционирующее на четверть, вовсе прекратило свою работу. — Здравствуйте, меня зовут Генри Брэдфорд. Актёр и лгун.