Тигрица и дракон

Ацуши знала о метках не так уж и много. Взрослые никогда ничего не объясняли ей, тем более про метки; почти всё, что Накаджима знала о мире, она почерпнула из книг. Хорошо хоть, её научили читать и не прогоняли из библиотеки, пропахшей пылью и запахом старых книг. Если бы не это, она стала бы совсем-совсем неприспособленной к жизни вне стен приюта. Учебник по базовой филиологии в библиотеке был, и только из него, продираясь через дебри сложных научных терминов, девочка смогла узнать хоть что-то о метках родственных душ — о теме, что, безусловно, была интересна каждому ребёнку её лет. Существовал далеко не один вид меток: родство душ может быть самого разного характера, как и сами души, и природа, словно предусмотрев это, отнюдь не ограничилась разными узорами, а создала несколько разных цветотипов. Красные — для тех, кому судьбой суждены романтические чувства. Изредка они появлялись и у людей одного пола; этому вопросу в книге был посвящён целый небольшой раздел, но его Ацуши тогда быстро пролистала: однополые отношения, даже предназначенные судьбой, мало где принимались, невзирая на то, что к отмеченным связью всегда относились лояльнее. Красные метки никогда не говорили ни о счастье в браке, ни хотя бы о том, насколько комфортными будут отношения между половинками; статистика разводов среди соулмейтов, если верить книге, была немногим меньше таковой у пар, не связанных узами, и Накаджима даже обрадовалась, что такой метки у неё нет. Зелёные — дружба, чистая и искренняя, без пошлого подтекста. Абсолютное доверие, взаимопонимание и взаимопомощь — такие метки могли связывать не одного человека, а сразу нескольких. Это встречалось очень редко и было настоящим благословением небес; но, как и в первом случае, метки ничего не гарантировали. Метки никогда ничего не гарантируют. Синие — партнёрские или рабочие отношения. Не всегда это значило наличие хоть каких-то дружественных чувств, но люди, связанные такими узами, наиболее эффективно работают вместе. Крупные корпорации, в чьём подчинении находились сотни и тысячи людей, могли позволить размещать людей согласно меткам, и — да, продуктивность работы это повышало знатно, особенно в масштабах целой компании. Метка всегда была узором разной степени сложности (никаких букв, цифр или знаков каны — только рисунок); она могла частично совпадать с другими (и это называлось неполным контактом), но идеально — только с другой точно такой же, меткой истинной пары; её цвет чаще всего был не абсолютно чистым, а с различными оттенками — настолько многообразными, насколько могут быть многообразными человеческие отношения. Метка могла быть не одна — например, у самой Ацуши их было две. И если первую — красивую шестилучевую розетку нежного травяного цвета, пристроившуюся на плече, — она любила и бережно лелеяла, то вторую тихо ненавидела. Второй меткой был чёрный, как уголь, знак Инь-Ян со сложным анималистическим узором по внешнему краю — огромный, на всю внешнюю поверхность левой ладони. Такой нельзя было спрятать; эта метка часто становилась поводом насмешек и избиений, и часто, очень часто Накаджима слышала пожелания, чтобы вторая её половинка уничтожила её, стёрла с лица земли и избавила этот мир от её существования. Будь у Ацуши выбор, она бы отсекла руку, лишь бы избавиться от знака — красивого, но не приносящего ничего, кроме боли. Однако метка душ исчезает только тогда, когда умирает половинка; если бы Ацуши отрубила руку и уничтожила её, та просто возникла бы на другом месте её тела. И это было всё равно что проклятием. Чисто чёрные метки встречались редко, этот цвет обычно был примесью к остальным трём. Чёрный — цвет избранных врагов; о таких смело можно говорить, что «ни один не может жить спокойно, пока жив другой». Ацуши не понимала этого — ей всегда казалось, что нельзя ненавидеть человека заранее, заочно… Как оказалось, Акутагава Рюноске, её предначертанный судьбой враг, чья метка была на правом его запястье, смог. Он возненавидел её за один факт её существования. *** За перчатки без пальцев Ацуши готова была вечно благодарить Агентство в целом и Рампо — умного, гениального, правильно всё понявшего в первый же момент Рампо — в частности. Она никогда не снимала их даже дома — стягивала только перед сном и надевала в первые же минуты пробуждения. Так можно было максимально ограничить визуальный контакт с рисунком на руке, отгородиться от его существования, забыть на какое-то время об избранном враге и их связи и просто — жить. Накаджима работала, веселилась с Танизаки — своим избранным другом, как они выяснили после двух недель общения; вместе с Агентством отгадывала, что же под бинтами Дазая (на гипотезу, что под бинтами всё сплошь и рядом усыпано метками, тот только ухмылялся); гуляла по Йокогаме с Кёкой, готовила с Наоми… Столкновения с Акутагавой были нечастым, но крайне неприятным дополнением к обыденной жизни. Первые три встречи с ним Ацуши вообще предпочитала не вспоминать: они дрались, как проклятые, не видя ничего, кроме друг друга, и метка легонько покалывала, будто подстёгивая, притягивая друг к другу и сталкивая изо всех сил два переполненных яростью и адреналином тела. Тогда девушка впервые в жизни избивала кого-то с мрачным удовлетворением — да что там говорить, вообще впервые кого-то избивала. И она бы соврала, сказав, что ей это не понравилось. Но повторять не хотелось. Акутагава в каждый их тех разов заслуживал хорошей взбучки: сначала он ранил Танизаки, потом — просто проткнул её Расёмоном, как насекомое препаровальной иглой, а затем едва не убил Кёку. Казалось бы, метка не ошибалась, сведя его и Накаджиму как избранных врагов. Вот только ненавидеть Ацуши не хотела. Она имела полное право ненавидеть многих: воспитателей в приюте, обижавших её детей, мафиози, долго пытавшихся отнять её жизнь или продать за награду. Но само это чувство, столь естественное для любого человека, ей не нравилось. Ненавидеть долго Ацуши не могла, и даже на Акутагаву она не держала зла — особенно после Моби Дика. Разумеется, за произошедшее с Кёкой она его так и не простила. Но если бы Накаджиму спросили, что она думает об Акутагаве, она бы ответила, что хочет его понять. Увы, сам Акутагава её стремлений не разделял. После разборок с Гильдией Мафия, конечно, поддерживала нейтралитет, вот только словесных перепалок он не касался. Как следствие — даже случайная встреча двух эсперов заканчивалась отборной, едкой словесной грязью со стороны Рюноске и практически звериным рычанием со стороны Ацуши. Метка словно бы не давала им жить; знак Инь и Ян идеально подходил им — две противоположности, которые не могут не противостоять друг другу. Белый и чёрный. Детектив и мафиози. Тигрица и дракон. Список можно было продолжать до бесконечности. Дазай иногда намекал на медленное установление гармонии между новым Двойным Чёрным, но Ацуши была уверена, что гармонией тут и не пахнет. Самым обидным было то, что от неё мало что зависело: Акутагава, раньше ревновавший её к Дазаю, ненавидел её даже не из-за метки, а просто так, и менять своего мнения явно не собирался. Хорошо хоть, свой Расёмон больше не распускал — раны хоть и зарастали моментально, хвала способности, но момент протыкания всё равно оставался крайне неприятным. Будь у Ацуши выбор, она бы отсекла руку, лишь бы избавиться от знака — красивого, чего греха таить, но не приносящего ничего, кроме головной боли и постоянных проблем. Но выбора не было, и оставалось только прятать чёрную метку за такими же чёрными перчатками. Ну и стараться не попадаться на глаза Акутагаве. Это было всё равно что проклятьем. Как Накаджима смогла сдружиться с Гин, не поняли ни они обе, ни кто бы то ни было ещё. Тем не менее, они обе начали общаться после случая с Таямой. Почему-то обеих совершенно не смущало ни то, что они вроде бы из враждующих организаций, ни то, что Гин была из тех, кто совершил не самую удачную попытку напасть на Агентство, ни то, что Рюноске и Ацуши друг друга не переваривают на дух. Они обменялись номерами после неудавшегося признания Катая; тем же вечером Накаджима отправила ей сообщение в духе «всё ли в порядке?». Гин ответила, и завязалась переписка. Они обе всегда общались на отвлечённые темы, никогда не касаясь работы; выяснилось, что у них одна любимая музыкальная группа, они часто посещают одну и ту же чайную, их обеих слегка раздражают собаки. В переписке Акутагава-младшая оказалась куда более разговорчивой, чем была в реальной жизни, и она отвечала Накаджиме не менее охотно, чем та — ей. И иногда при общении с Гин у Ацуши мелькала в голове странная мысль: а каким был бы в переписке её старший брат? Когда между девушками установились относительно доверительные отношения, Гин пригласила её к себе в квартиру. Регулярные встречи между мафиози и детективом были бы неправильно растолкованы с обеих сторон, поэтому за несколько недель они, невзирая на ежедневную переписку, пересекались всего дважды — в чайной и в торговом центре. На этот раз они решили встретиться в съёмной квартире. — Ты даже не задумалась о возможности ловушки, — вместо приветствия произнесла Гин, когда Ацуши появилась на пороге с пакетом, в котором был небольшой тортик. — Как только такие наивные люди, как ты, вообще выживают… — Но ведь никакой ловушки нет, — резонно заметила Накаджима, разуваясь. — Я тоже рада тебя видеть. Кухня встретила тигрицу одуряюще приятным запахом зелёного чая и тарелкой чазуке на столе. Сказать, что девушка обрадовалась, значит ничего не сказать; порцию она умяла в один присест под едва заметную улыбку Гин. — И снова ты не подумала о том, что в еде может быть яд…  — Я тебе доверяю, — пожала плечами Ацуши, проглотив последний кусочек. — И я без понятия, действуют ли на меня с моей регенерацией яды. — Может, проверим? — Нет, Гин!.. У Акутагавы-младшей была совсем лёгкая склонность к чёрному юмору, но в целом и общем она была очень приятным в общении человеком. Ацуши даже удивлялась тому, насколько она в этом непохожа на брата, — правда, недолго, в процессе беседы мысли об Акутагаве-старшем как-то затерялись. Сначала они пили чай с тортом, а потом Гин откуда-то притащила бутылку вина. На все попытки отказаться («Гин, ты что, я же несовершеннолетняя!») та только хитро улыбалась. «Мафии закон не писан, Ацуши-чан, поэтому сегодня мы нарушим один и расслабимся как следует!» Вино действительно расслабляло. Накаджима, не пробовавшая доселе ничего крепче кофе, захмелела с полутора бокалов; её собеседница явно оказалась более стойкой и потягивала третий без видимых признаков опьянения. А Ацуши было весело и хорошо. Она с подругой, забывает о всех заботах, так почему бы и нет? Накаджима рассказывала о смешных случаях с задания — чаще всего в них фигурировал Дазай, но над историей о том, как сама Ацуши, будучи на задании в Акихабаре в костюме горничной, отбивалась подносом от маньяка, Гин смеялась куда больше, чем над остальными. Сама Акутагава-младшая рассказывала о своих товарищах по работе, и чаще всего — о попойках Накахары Чуи («В Мафии есть легенда, что человек, который украдёт его шляпу и останется жив, обретёт вечную жизнь. Ацуши-чан, я серьёзно, Накахара-сан даже вдрызг пьяный никогда с ней не расстаётся»). И всё было бы неплохо, но разговор случайно повернулся в сторону меток. Кто их упомянул, они не поняли сходу, увлечённый беседой, а когда до обеих дошло, Накаджима тут же вспомнила о своей, чернильным пятном расползшейся по ладони. Гин не смогла не заметить, как её собеседница нервно потёрла левую ладонь и сникла. — Брат очень часто упоминает тебя, — после недолгого молчания осторожно произнесла Акутагава-младшая. — Я не думаю, что это только потому, что вы связаны. Он очень сильно хочет превзойти тебя. Как противника он тебя уважает. — Превзойти? Уважает? — Накаджима нервно рассмеялась. — Он всегда говорит, что я слишком никчёмная. Что я не заслуживаю даже быть побеждённым им. Он меня ненавидит… и вряд ли считает равной себе. — Я так не думаю, — Гин покачала головой. — Рюноске всегда завидовал тому, что тебе досталось внимание Дазая. А ещё он никогда не умел выражать свои эмоции словами. — И всё же… — девушка сжала ладони. — Я ведь не хочу эту метку. Почему я должна быть связанной с кем-то узами вражды? — Ацуши-чан… — Гин широко распахнула глаза, но та не отреагировала. — Я ведь не хочу ненавидеть! — голос Накаджимы сорвался на слегка истерические нотки. — Я не смогу простить то, что он сделал с Кёкой, но я хочу его понять! — Ацуши… — Но ему это ведь даром не сдалось! — девушка сжала кулаки и ударила по столу — несильно, но пустые бокалы громко звякнули. — Конечно, тигрица то, тигрица сё, тигрица виновата во всех земных грехах, а ещё тигрица — избранный враг. Зачем хотя бы пытаться прислушаться к ней? Проще сразу Расёмоном!.. — Ацу… — Гин, я устала, — выдохнула девушка. — Я так от этого устала. Я бы руку себе отрубила, чтобы этой метки никогда не было. Я не просила об этом. Я не хотела. Я всю свою жизнь терпела издевательства из-за того, что у меня есть избранный враг. А теперь Акутагава продолжает портить мою жизнь, стоило всему наладиться. К чёрту это всё. К чёрту! Ацуши слишком резво для своего пьяного состояния схватила со стола нож — тот самый, которым они резали торт пополам, жирный от сливочного крема. Гин бросилась вперёд с криком. Накаджима замахнулась. В этот же миг комнату заполнили чёрные тени. Знакомые уже ленты обвились вокруг запястий Ацуши, не давая сделать задуманное — вонзить нож в левую ладонь. Кончик лезвия подрагивал над перчаткой, но Накаджима не могла пошевелить руками. Расёмон. Акутагава. — Что за глупость ты пыталась совершить, тигрица? — эспер практически прорычал эти слова, подходя к Ацуши ближе. — Ты думала, хоть кому-то станет легче, если ты что-нибудь воткнёшь в свою метку? Накаджима, чувствуя небывалое опустошение, ничего не ответила. За грудной клеткой было холодно-холодно, а радость от встречи с подругой улетучилась полностью. Ха. Акутагава. Интересно, как много он слышал? Плевать. Ему же плевать, право слово. А Ацуши — нет. Почему-то ей совсем не всё равно. И из-за этого очень обидно. — Гин, объяснись, — Акутагава разжал ленты, и нож со звяканьем упал на пол из разом ослабевших рук Ацуши. Гин в ответ глянула нахмуренно, поджав губы. Накаджима посмотрела на свои руки, на Акутагаву, его сестру, затем молча развернулась и не совсем твёрдым шагом пошла к выходу. — Тигрица. Ты куда собралась? Я ещё не выяснил, что ты здесь делаешь, — ледяной тон подстегнул горькие эмоции, и Ацуши развернулась в сторону эспера. Развернулась и с чувством, глядя глаза в глаза, произнесла бесконечно усталым тоном: — Иди ты к чёрту, Акутагава. Лучше бы я никогда тебя не знала. Она ушла, даже не озаботившись тем, чтобы попрощаться с Гин. На душе было хреново, как никогда с момента вступления в Агентство. Гин не написала ей ни на следующий день, ни через один. Ацуши догадывалась о причине и не пыталась писать сама. Об отношениях между братом и сестрой она была не в курсе и боялась, что разрушит их, если продолжит переписку. Акутагава-старший хоть и был тем ещё ублюдком, но для его сестры он был дорог. А сама она была дорога для Ацуши. Только через полторы недели прямо посреди рабочего дня Накаджиме пришло короткое: «Он сожалеет». Она смогла набрать только ответное: «Мне нет до него дела». Разумеется, она не поверила Гин. Переписка на этом прекратилась. И в этот же вечер Ацуши проплакала полчаса оттого, что только что зародившаяся дружба оказалась разрушена. Будь у Ацуши выбор, она бы отсекла руку, лишь бы знак и эта больная, болезненная связь исчезли навсегда. Но даже если бы знака не было, Акутагава никогда не оставит её в покое. Жизнь почти вернулась в привычную колею — работа и общение с друзьями. Акутагава пропал с горизонта насовсем, и Ацуши впервые за долгое время ощутила облегчение — пополам с каким-то странным опустошением, но это были мелочи по сравнению с возможностью никогда не слышать его оскорблений. И всё было бы идеально, если бы метка не начала периодически жечь настолько сильно, что на коже оставались пузыри. И, хвала регенерации, ожоги проходили быстро, потому что к Ёсано Накаджима не хотела идти и под страхом смерти. Метка вела себя слишком странно. В книге, прочитанной Ацуши, не было ничего про горящие метки — только про их выцветание, если избранная половинка умирает. Девушка не знала, что и думать, и старалась не задумываться о том, ощущает ли Акутагава то же самое. Просто если бы ему было больно, она бы не смогла это оставить без внимания. Даже лучше, что Ацуши не видела его с достопамятной встречи у Гин — если бы Акутагаву скрутило от боли напротив неё, Накаджима точно забыла бы о собственной и кинулась помогать. А потом получила бы пробирающий холодом до кожи взгляд и несколько нелестных комментариев в придачу. И ей снова стало бы больно. Оно ей надо? Ацуши не была мазохисткой. Но боль в метке продолжала обжигать время от времени, и вычеркнуть мысли о нём из своей головы всё равно не получалось. Как оказалось, даже Акутагава Рюноске, её предначертанный судьбой враг, тот, кто ненавидел её всеми фибрами души, смог стать дорогим для Накаджимы человеком. *** На этот раз объединить Агентство и Мафию против единого врага оказалось в разы сложнее. Детективы не могли простить откровенное нападение на больницу, мафиози припоминали Танизаки с его неудавшимся покушением. Но после долгих раздумий и нескольких десятков жертв среди мирного населения стало ясно, что Достоевского можно победить исключительно объединёнными силами. У Мафии была огромная информационная сеть, у Агентства были те, кто мог анализировать эту информацию наиболее эффективно, и только вместе они смогли бы противостоять сумрачному гению Фёдора. По крайней мере, Ацуши была рада, что объединение произошло не слишком поздно, и «Каннибал» был обезврежен вовремя. Не рада она была тому, что из неё и Акутагавы снова собрали боевую двойку. Метка, жжение в которой только-только унялось перед конфликтом, теперь беспокоила снова. Ацуши игнорировала и боль в руке, и очередные оскорбления Акутагавы, но и то, и другое начинало сводить с ума. Особенно много проблем доставал напарник: его доводило до бешенства молчание Накаджимы. В один не очень прекрасный день он припёр её к стенке Расёмоном (даже не протыкая, что удивительно) и с бешеным выражением лица прорычал: — Тигрица, какого чёрта? Ацуши не успела испугаться, поэтому только моргнула и недоуменно выдала: — Ты о чём, Акутагава? Эспер схватил её за галстук и притянул лицом к лицу. — Не смей. Меня. Игнорировать, — отрывисто проговорил он. — Считаешь себя выше всех только потому, что ты заслужила уважение Дазая-сана? Ацуши зажмурилась, глотая слова о том, что сам он тоже, вообще-то, его уже заслужил. Действительно, на что она рассчитывала? Акутагава расценил её молчание по-своему и встряхнул за плечо. — Не смей молчать! — Акутагава, я не обязана потакать твоим желаниям, — Накаджима открыла глаза и посмотрела на него почти укоряюще. — Я не знаю, что ты там себе напридумывал. Можешь просто оставить меня в покое? Я не трогаю тебя, ты — меня. — Заткнись, — прошипел эспер. — Да чего ты от меня хочешь, Акутагава?! — воскликнула Ацуши. — Чего? Чтобы я говорила или чтобы заткнулась? Уж прости, но одновременно даже Дазай-сан не умеет! — Ты… Накаджима слитным движением частично трансформировалась и резко стряхнула хватку Расёмона. Акутагава отпрыгнул, готовясь атаковать, и на губах его промелькнула довольная ухмылка…, но девушка уже превратилась обратно. — Хватит. Хватит уже, Акутагава, — её голос прозвучал глухо, словно бы разом сел. — То, что мы избранные враги, не означает, что я хочу враждовать с тобой. Поэтому… просто оставь меня в покое. Пожалуйста. Она развернулась и двинулась прочь, уже не видя откровенно растерянного взгляда Акутагавы. Непонятно было только, отчего на глаза наворачивались слёзы: от очередной ссоры, от неприятия Акутагавы или оттого, что руку снова невыносимо жгло. На подземной базе, где временно разместились союзные силы, было достаточно укромных уголков, где можно было спрятаться. И тем удивительнее для Ацуши стало то, что Гин нашла её быстро — всего лишь через каких-то десять минут после ссоры с Акутагавой-старшим. Накаджима специально выбрала самое отдалённое и тёмное помещение, чтобы переждать приступ невыносимо острой боли в метке в одиночестве. Рука горела так, что на глаза наворачивались слёзы — и это у Ацуши, чей болевой порог после регулярных протыканий Расёмоном взлетел до небес. Гин влетела в кладовку в своей «официальной» одежде; из-за маски выражения лица было не разобрать, но взгляд у девушки был тревожный. Ацуши подняла глаза и моргнула. — Что ты здесь… Гин бесцеремонно схватила Накаджиму за руку и одним движением сорвала перчатку, вырвав у девушки сдавленный стон боли. Метка пузырилась волдырями; по её краям застыла сукровица. Рисунок на израненной коже было практически невозможно разобрать. — Давно это у тебя? — голос Акутагавы-младшей прозвенел почти жёстко, пусть и приглушался маской. — Гин, я… — Давно? Ацуши вздохнула. — После того, как меня застал Акутагава в твоей квартире, — тихо-тихо ответила она. — Но было не так… сильно. Гин нахмурилась. — Брат едва не потерял сознание от боли. Но раньше я не видела, чтобы метка его беспокоила, — она поднесла израненную ладонь Ацуши ближе к лицу и рассмотрела. — Я никогда не слышала о… таких случаях. — Я тоже… — тигрица выдохнула, старательно давя в себе желание сорваться с места и броситься к Акутагаве-старшему, чтобы… да чёрт его знает, зачем. — Это всё потому, что я пытаюсь идти против предназначения, да? Это… моя вина? — Глупая Ацуши, — Гин приобняла её за плечи. — Глупая, наивная и проблемная. И брат такой же. Вы с ним одинаковые… такие похожие… Накаджима едва слышно всхлипнула, устраиваясь в дружеских объятьях поудобнее. Она действительно скучала по ним, пусть даже девушка перед ней и не была её избранным другом. Метка никогда ничего не обещает, а для их дружбы она, как оказалось, была и вовсе не нужна. — То есть… мне нужно возненавидеть Акутагаву, чтобы ему не было больно? Следовать предназначенной эмоции? — растерянно прошептала она в чужое плечо. — Я… я не хочу, чтобы он мучился. Но и ненавидеть не могу. Что мне делать, Гин? Та только сжала руки чуть крепче. Вопрос остался без ответа. Будь у Ацуши выбор, она бы разорвала связь, вытравила метку чем угодно и вычеркнула себя из чужой жизни, лишь бы человеку на другом конце связи не было больно. Избранный враг, не избранный — дружба с Гин уже давно перечеркнула все стереотипы Ацуши о метках и связанных, и ей было плевать на уготованные судьбой эмоции. Она решительно не хотела ненавидеть только потому, что узор на её руках был угольно-чёрным. Только вот выбора не было. И судьба продолжала жестоко наказывать девушку за неповиновение, заодно отыгрываясь и на ни в чём не повинном Акутагаве. В самом деле, он-то следует предназначению… Наверное, она и правда проклята, и её карма — приносить несчастья всем окружающим. Даже тем, кто избран для неё свыше как враг. *** С Акутагавой Рюноске Накаджима не виделась вплоть до миссии, отданной Шин Соукоку, и это было не то чтобы странно — непривычно. Непривычно оказалось не видеть его в коридорах, не слышать его голоса, не переругиваться. С другой стороны, для Ацуши так было даже проще: эмоциональный раздрай плавно плавно сходил на нет, метка болела всё меньше и меньше, и можно было не думать о странностях их связи и том, почему же Дазай решил поставить в двойку двух избранных врагов. На собрании Акутагава старательно игнорировал присутствие Накаджимы, отвечал только на вопросы Дазая и Мори и даже не глядел в сторону напарницы. Почему-то это задевало, но Ацуши только чуть поджала губы, молча выслушивая детали задания и предполагаемую тактику. Необходимо было разобраться с небольшой группировкой эсперов, которая, скорее всего, находилась в подчинении у Достоевского. По возможности — захватить людей живыми. Ацуши не знала, как к таким заданиям относится её напарник, памятуя его дурную кровавую славу, но всё же надеялась, что на этот раз обойдётся без лишних смертей. До точки — заброшенного склада — они добирались в молчании. Танизаки, которого отправили прикрыть наступление, смотрел на Акутагаву волком, тот старательно игнорировал остальных, а Накаджиме, по иронии судьбы оказавшейся в одной группе с обоими её предназначенными, хотелось нервно рассмеяться и по-детски спрятать лицо. Вся ситуация — как кривое искажение первой встречи. Серьёзно, почему всё пришло именно к этому? Собственно, была ещё одна вещь, которую Ацуши хотелось сделать уже давно. Только случая не представлялось… — Акутагава. — Чего тебе, тигрица? Склад показался впереди, и Джуничиро, хмуро (и молча) посмотрев на Рюноске, активировал «Мелкий снег». Вокруг зарябило зелёным, и фигуры эсперов словно бы смазались, оставаясь видимыми друг для друга, но становясь незримыми для остальных. — Гин рассказала про твою метку. Это моя вина. Прости. Акутагава посмотрел на неё нечитаемым взглядом и почему-то промолчал. Если бы он нагрубил ей в ответ, это было понятнее и привычнее. А как понимать такую реакцию от избранного врага, Накаджима не знала. И это пугало. Танизаки, безупречно ощутивший перемену её настроения, молча похлопал её по плечу, приободряя. Девушка благодарно кивнула ему в ответ. Взгляд Акутагавы стал колючим, даже злым, но она не придала этому значения. Действительно, первый раз, что ли, она видит такой его взгляд?.. Как оказалось, был один пренеприятный факт, которого в разведданных не оказалось. В группировке, которую нужно было ликвидировать, находился эспер, который мог блокировать способности — не полностью, в отличие от Дазая, но его сил хватало, чтобы аннулировать половину Расёмона Акутагавы и проредить «Мелкий снег». Этот факт и стал роковым. Несколько человек с автоматами умудрились здорово отвлечь Ацуши, и пока та пыталась расправиться с ними, её напарника атаковал тот самый эспер. Танизаки пришлось ретироваться с поля активных боевых действий, и теперь он находился где-то на периферии, путая противников и заставляя стрелять друг в друга. Всё бы было ничего, ведь в рукопашном бою Акутагава отнюдь не слаб… Если бы не оружие. Накаджима успела только увидеть блеск ствола в руках одарённого и нацеленные в открывшийся в Расёмоне коридор дула. Пистолеты, автоматы, — это как-то пролетело мимо мозга девушки, и она не запомнила, что же было в чужих руках. Тело действовало на чистых рефлексах и куда быстрее разума, подчиняясь единственному желанию. Защитить. Следующее, что она почувствовала, — её изрешетили пулями. Стало очень больно, но регенерация не спешила срабатывать; рубашка расцвела алыми пятнами, слившимися в одно большое. Голова тут же закружилась, в ушах зазвенело, рот наполнился противным металлическим привкусом. Краем глаза Ацуши увидела злую усмешку аннулирующего. А потом раздался чей-то отчаянный крик — Танизаки, кажется, — и всё вокруг потонуло в столь ненавистном ей угольно-чёрном цвете. Прежде чем потерять сознание, Накаджима успела подумать, что, кажется, поняла причину, по которой ей так сильно хотелось разорвать узы вражды с партнёром. Интересно, может ли это стать взаимным?.. Пробуждение напомнило Ацуши её первую встречу с Акутагавой. В этот раз, как и в прошлый, её мучили смутные кошмары, и она снова была изранена, её способности оказались аннулированы, снова было страшно. И даже на поле боя снова оказались — она, Танизаки и Акутагава. Иронично. Но в этот раз ситуация словно отразилась в кривом зеркале: она была изранена не по вине Рюноске, а по собственной, кошмар был о его смерти, и страшно было — за него же. Накаджима, медленно открывая глаза, молилась всем богам, чтобы её напарник — оба её напарника — были невредимыми. У кровати сидел Дазай, читая своё пособие для самоубийств, и это так сильно напоминало Куникиду с блокнотом, что Ацуши тихонько фыркнула в кулак. Осаму тут же поднял глаза. — Доброе утро, спящая красавица, — почти пропел он. — Как отдохнула? — Что… остальные? — пробормотала Ацуши, чувствуя, как внутри продолжает звенеть беспокойство. — В полном порядке, не переживай, — заверил Дазай. — Им даже помощь Ёсано-сан не понадобилась, в отличие от тебя. О, вот это и правда стало огромным облегчением. Девушка выдохнула, словно разом сбросив тяжёлый груз, и порадовалась, что ничегошеньки не помнит из процесса лечения. — Вот как… Простите за беспокойство, — она опустила голову, но тут же встрепенулась. — А миссия? — Не настолько радужно, как могло бы быть, — мужчина покачал головой. — Акутагава-кун перебил почти всех. Танизаки с трудом смог его успокоить. — Что?.. — Акутагава потерял над собой контроль, когда тебя ранили, и в порыве ярости уничтожил и эспера со способностями к аннулированию, и бóльшую часть остальных. А потом он протащил тебя весь путь до точки сбора на руках и отказывался отходить даже потом, — Дазай хмыкнул. — Ах, если бы у меня была с собой камера! Я впервые в жизни видел его таким напуганным. Это стоило запечатлеть! — Да Вы шутите, Дазай-сан, — Ацуши не поверила своим ушам. Нет, серьёзно, чтобы Акутагава — и потерял из-за её ранения контроль? Чтобы нёс её на руках? Глупо отрицать, ей это было бы приятно, но слишком уж фантастически звучит. Наставник её просто разыгрывает… — Я не шучу, Ацуши-чан. Не веришь — посмотри на метку. Девушка недоуменно подняла ладони, только сейчас заметив, что перчаток на них не было. При чём тут метка? …И ахнула. Знак, что раньше был чёрного цвета без малейшего проблеска других цветов, изменился. Символ Инь-Ян теперь горел густым, насыщенным красным, чистым и без вкраплений; анималистический узор по внешнему краю, в котором теперь хорошо различались похожие на Расёмон паттерны и тигриные полосы, отливал кобальтово-синим. И это оказалось красиво настолько, что девушка затаила дыхание, не моргая, не веря глазам, только бездумно касаясь метки кончиками пальцев другой руки и впервые за долгое-долгое время ощущая от знака не боль, а тепло. Так вообще бывает? Смена цвета… смена самой судьбы… разве это возможно? Её проклятие и правда теперь разбито? — И всё-таки ты полна сюрпризов, Ацуши-чан, — Дазай покачал головой с одобрительным выражением лица. — Я не знаю ни одного случая, когда метка бы изменилась при живом соулмейте. Можно сказать, вы с Акутагавой-куном совершили чудо… Ацуши не слушала. Она смотрела на яркие, красивые цвета своей метки, губы расползлись в идиотской улыбке, на сердце впервые за долгое время стало легко-легко, а из глаз против воли полились слёзы. Слёзы облегчения и радости. Метка никогда ничего не обещает. Метка не гарантирует счастья или хотя бы хороших отношений. Но теперь Ацуши, глядя на цветной узор на своей руке, думала, что будь у неё выбор, она ни за что не избавилась от неё, ни за что не разорвала бы свою связь с Акутагавой — этим сложным, проблемным, но таким дорогим человеком. Эта выстраданная связь совсем не была проклятьем. И даже если бы её не было, Накаджима Ацуши была уверена, что её следовало бы создать. Поэтому когда в дверном проёме палаты появился Акутагава — непривычно встревоженный, растрёпанный, с кругами под глазами, — она улыбнулась ему так ярко, как только умела, с удовольствием наблюдая, как краснеют чужие уши. Пожалуй, у неё есть шанс на счастье. У них обоих.