У каждого из нас есть только одно истинное призвание — найти путь к самому себе.
Герман Гессе
Сон все никак не приходил, а на горизонте уже виднелись проблески рассвета. Когда-то этот вид восхищал, но стоило пожить в этой неприглядной серой квартирке на окраине Лондона семь лет и от былой впечатлительности не осталось и следа. С первого взгляда можно было подумать, что здесь живет одинокий мужчина. Плетеный ковер посреди комнаты, коричневое потертое кресло, кофейный столик с «Ежедневным пророком» и пепельницей в виде магнолии, простые занавески с буревестниками; стены, выкрашенные в оттенок яичной скорлупы, кухонные стеллажи, напоминающие две картонные коробки с гвоздями вместо ручек, стеклянные цветочные торшеры, разноцветные бокалы и немытая чашка с надписью: «Лучшему аврору». О пребывании здесь Грейнджер напоминал только вечно снующий из угла в угол Косолапус, рабочая униформа больницы Св. Мунго лимонного цвета и мантии на выход — оранжево-красная в цвет факультету, изумрудная, которую она надевала последний раз на свадьбу Поттеров и лиловая на каждый день. Завернувшись в застиранный синий халат, она на ходу допила кофе, закончила с сигаретой и погрузилась в сортировку почты. Письмо от Молли Уизли — в дальний ящик. Грейнджер спалила бы его Insendio, но, после того как она перепутала послание Молли с письмом из Министерства, зареклась вообще что-то жечь в доме. После пяти вопиллеров от дражайшей свекрови, Гермиона даже не пыталась открывать ее письма. Все равно содержание было примерно одинаковым: «Как ты могла, Гермиона Джин Грейнджер, бросить моего сына! Вы еще оба так молоды! А если бы мы с Артуром разводились каждый раз, когда ссоримся?» — дальше следовала череда восхвалений, слез, убеждений и, конечно, в конце неизменное приглашение на чай. Сначала Грейнджер чувствовала себя виноватой перед Молли, которая была матерью не только Рону, но и Гарри, который так же тяжело переживал их разрыв. Из семьи Уизли спокойно она могла общаться только с Джорджем. С ним она могла спокойно обсудить ежедневные заботы, поделиться душевной болью, в которой он знал толк. Ему собственно было все равно с кем делить бутылку. Гермиона Грейнджер после длительной борьбы — борьбы, которая, несмотря на огромные усилия, унесла десятки жизней и посеяла разруху в Магической Британии на долгие годы вперед, — обнаружила на своем пути два препятствия. Первым препятствием было само понимание открывающихся перспектив. Как когда-то сказала и ныне здравствующая Профессор Трелони — «вокруг тебя я вижу слишком слабую ауру, мало восприимчивую к отзвукам будущего» — одно из тех выражений, которым Профессор действительно могла гордиться и поставить в один ряд с прорицанием, подслушанным в Кабаньей Голове. До начала смутных времен Грейнджер четко знала свои возможности, сферы деятельности, в которых она могла бы себя проявить. Гермионе виделось ее министерское удостоверение, не самый дорогой, но строгий костюм, отдающий неизменным ароматом мятной зубной пасты, пергамента и свежих чернил, которыми она идеальным почерком подписывала бы принятые законы. Едва заслышав стук ее каблуков по холодному, как ее разум, мрамору, сердце у ее помощников замирало то ли от страха, то ли от безграничного уважения; она бы одаривала их своей улыбкой, сдержанным приветствием и давала распоряжения, обязательные к исполнению. Виделось, но только тогда. После всего, что они с Поттером и Уизли пережили, взгляд ее помутнел, словно старое зеркало. Второе препятствие, которое представлялось ей менее серьезным, заключалось в том, что она боялась любых отношений. Проведя почти год в шаге от смерти, начинаешь учиться расставлять приоритеты, исключая возможность иметь долговременные связи и доверять любому незнакомцу. В первый же год их с Роном совместной жизни она почувствовала неладное. Они с Поттером пропадали на занятиях в аврорате. Поэтому сразу после того как началась практика, Гермиона преодолела одно препятствие — определилась с карьерной стезей. Колдомедицина стала лучшим решением. — Рон, я так больше не могу, — глаза ее темнели, а плечи вздымались в прерывистом дыхании, но она не плакала. — А что я могу сделать? Что ты предлагаешь? Подставлять себя под Bombardurum , чтобы чаще с тобой видеться? — Рон горько ухмыляется, ему тяжело было понять, что творилось с ней. — Чего тебе не хватает? Денег? Вон Крам еще холост и сколотил состояние в спорте, еще успеешь, — тут в него полетела чашка «Лучшей медиведьме» и попала прямо в плечо, заставив его согнуться. Он поднял на нее недоуменный, немного испуганный взгляд. — Не можешь меня понять — не надо! Я сама толком не пойму, что происходит! Но веди себя хотя бы как мужчина: нам уже не семнадцать, мне больно, когда ты остаешься в Норе, не сказав мне; больно, когда прошу тебя обнять меня, а ты, хлопая меня по плечу, уносишься в аврорат! — голос ее обрывается, она с вызовом смотрит на него. — Так тебе это нужно? Объятия? А кто неделю назад, когда у меня был свободный вечер, кое в чем отказал мне? Там были бы не только объятия, — с иронией продолжает он, широко раскрыв глаза. — Или ты хочешь сделать меня виноватым? Конечно, твою мать. Я виноват. Я виноват во всем — не так посмотрел, не то сделал, не так себя веду. Только, дорогая моя, это все бред сивого кентавра. Строишь какую-то чушь у себя в голове, а я, ничего не зная, под ударом. Ты как хочешь, а мне тоже это надоело. — с жаром закончил свою тираду Уизли. — Значит, это я придумываю?! Да ты даже не хочешь разобраться! Ну конечно, с кем ты говоришь, Грейнджер, — за два года она так и не взяла фамилию рыжих — это же Рон Уизли — мастер снимать с себя обязательства! И так было всегда, не припоминаешь? — ноздри ее расширялись словно она пробежала длинную дистанцию, лицо раскраснелось, а глаза болезненно заблестели. — Мерлин, пусть так, — неожиданно спокойно, с усталым вздохом сказал Рон. — Хочешь понять себя? Пожалуйста. Но без меня. Не одна ты прошла войну, а стресса мне и на работе хватает, еще тебя выслушивать. Я в Нору — вот, говорю тебе. Если захочешь пообщаться спокойно, ты знаешь куда писать. Он пронесся к камину, зачерпнул горсть и глухо произнес: — Нора. Гермиона дернулась от воспоминаний и снова оказалась перед столом с почтой. Приглашение на конференцию в Дублине, немецкий коллега предлагает сотрудничество — папка Мунго. Поттер зовет на выходных в их с Джинни семейное гнездышко — Личное. Грейнджер была удивлена, когда после свадьбы Гарри не остался жить в Норе. На Гриммо он тоже не переехал — тяжелые воспоминания, призраки прошлого — кого этим теперь удивишь. Свое пристанище они нашли в Шеффилде. Угрюмое, прохладное местечко. Пеннинские горы защищали от западных ветров, и дождь слегка моросил, едва касаясь прохожих. Само это место напоминало волшебную безразмерную палатку. Снаружи грязная и неприметная, но внутри могло найтись место каждому. Этим Поттера, наверное, и зацепило это место. Гермиона бросила взгляд на зеленые часы, заварила еще кофе. Перед тем как выйти, она взглянула в зеркало на осунувшегося, блеклого колдомедика, поправила выбившуюся прядь и скучающим тоном произнесла: — Госпиталь Святого Мунго.