Голубое небо: В пучинах одиночества.

Здравствуй, дорогой дневник! Спустя некоторое время я проснулся ранним утром вместе с Чарльзом, и посчитал странным то, что не смотря на свою бесконечную любовь, он не решился тронуть меня. Хотя, думаю он это не сделал из-за того, что не смог бы в будущем спокойно смотреть мне в глаза. Да и сейчас порой ему сложно это делать. Впрочем, как и мне. Досадно мне было лишь то, что сейчас я не нахожусь вместе с Эндо-куном и не могу поразговаривать с ним, рассказать в какую беду я попал или ещё чего. Обычно мы об этом только и говорили, пусть он и делал вид, словно не слушает меня и не хотел бы. Порой это выглядело мило, когда я догадывался о том, что на самом деле ему очень интересно и тогда, он немного злился на меня. Я так скучаю по этим дням, неужели всё это лишь воспоминание? «Эй-эй, вставай, Хирики! Ты не можешь вечно-о так дрыхнуть!» Это и правда было первым, что я услышал этим утром, когда спал. Еле-еле открыв глаза, сонно, я решил рассмотреть происходящее вокруг меня. Рядом со мной на кровати присел Чарльз, после чего выбежал из комнаты за чем-то, а спустя пару минут он пришёл с небольшим стаканом воды и сел рядом со мной, своими коленями на кровать. Внезапно он поднял в воздух надо мной стакан и ещё бы чуть-чуть и.... вода бы разлилась на меня, но не тут-то было, ведь реакция у меня неплохая. — Полный абсурд, - уверенно произнес я с лёгким раздражением, что было удивительным для меня. Давно я не был раздражён настолько, но это и нормально, ведь мы долго не виделись, а он ведёт себя так, будто мы близки. Я схватил его за руку и остановил стакан, после чего встал с кровати и пошёл по огромному коридору, где меня поджидали родственники. Свернув чуть подальше в левую сторону, я направился к ванной, где решил промыть своё лицо водой. «Действительно ли я стал жестоким, и с каких пор?» Я посмотрел на себя в прозрачном зеркале, не узнавая себя, после чего закрылся в ванной. Мне казалось, что я действительно сошёл с ума, но осознавать это - ещё ужаснее и мучительнее всего на свете. Кто-то постучался ко мне в дверь и попросил выйти, по голосу это было похоже на моего дядюшку, но позже я понял, что это был мой кузен Чарльз. Я дрожащими руками дотянулся до двери и еле-еле повернув ручку дверцы, я посмотрел на лицо Чарльза. Оно было гораздо лучше чем у меня; гораздо лучше, чем жалкое бледное лицо от боли. — Эй, ты в порядке? - немного удивленно переспросил у меня он. — В последнее время ты совсем ведешь себя по иному, так в чём же дело? Ты от меня опять что-то скрываешь, как когда-то в детстве? «Ты опять от меня что-то скрываешь, как и в детстве?» Эти слова до сих пор отдавались эхом в моей голове. В моей голове внезапно всплыли некоторые воспоминания, связанные с ним и тогда я понял, что с тех самых пор я ни чуть не изменился. Я не ответил ему ничего, как и тогда, раньше. В детстве. Я разочарованно посмотрел в сторону, на лестницу дома и убежал к себе в отдельную комнату. Я понимал, что так нельзя, но моё тело всегда работало гораздо быстрее, чем совесть и ум. Да и такое... бывает с каждым, не так ли? Спустя некоторое время было слышно как Чарльз быстро бежит по деревянной лестнице, на которой был постелен ковер, после чего был слышен громкий хлопок дверью. Через пару секунд я услышал необычную мелодию и не долго думая, осознал, что как и раньше, он начал играть на фортепиано после нашей бессмысленной ссоры. Когда-то, давным давно, после нашей ссоры он тоже начинал играть на фортепиано и я считал эту мелодию прекрасной и всегда приходил к нему, чтобы поближе послушать и всё же помириться с ним в процессе общения. Прошли года, а единственное, что поменялось - это мастерство. Чарльз стал играть на фортепиано гораздо лучше. «По белой бумаге черным пером - Давай вспомним прошлое. Может, отпустит. И если бы слово рубить топором, Сломались бы буквы под натиском грусти? Под тихую песню, что за окном Нашёптывал дождь нам, гулкие звуки, Все мысли, что я нарисую крылом, Разносятся перьями. И болят руки. Пусть я нарисую: кровавым рубцом Слова - те, которые тихо шептали, Боясь позабыть, отложив на потом, Надеясь, что ложью себя оправдаем.» Я услышал, как он подпевал под свою игру на пианино. Это было невозможно прекрасно.