Похоть

Рё-сана всё устраивало. Всё было даже лучше, чем он мог мечтать, но, если говорить условно, Курамочи не мог умерить свои аппетиты. Случалось так, что его заводило с полтычка, а потом, сопротивляйся — нет, а он тебя уже не отпустит. И ладно бы это были бурные, но быстро гаснущие порывы — его цепляло всерьёз и надолго. Сначала Рё-сану это нравилось — это было хорошо. Очень хорошо, чертовски хорошо, а потом так хорошо, что уже плохо. Порой, когда Курамочи приобнимал его сзади и начинал шептать что-то сексуальное на ушко, Рё-сан уже задумывался, куда бы от него сбежать. Порой Курамочи утаскивал его прямо посреди тренировки, что почти выводило из себя, но сопротивляться тем соблазнительным глупостям, которые он нашёптывал, чтобы убедить, Рё-сан не мог. Порой, когда Курамочи нависал над ним в n-ный раз и заискивающе спрашивал: — Ещё разок? Позвоночник с внутренней стороны царапали мурашки, и Рё-сану хотелось расплакаться и попросить его оставить его в покое. И тем не менее, Рё-сана всё устраивало. Ему нравилось, как все шарахались от него в раздевалке, потому что всё тело было в укусах, засосах и царапинах. Ему нравилось выходить из сарая с инвентарём и делать вид, что ничего не происходит, хотя он каждый раз прекрасно чувствовал на себе взгляды, говорящие, что ничего не остаётся в секрете. Ему нравилось то трепетно бурлящее внутри чувство, которое возникало каждый раз, стоило Рё-сану словить от Курамочи хотя бы один заинтересованный взгляд. Потому что тело слишком хорошо знало, что за этим взглядом стоит. Рё-сана всё устраивало. Курамочи вообще довольный, как слон, ходил. Но, кроме этих двоих, все остальные не чувствовали себя так же комфортно. Как минимум, потому что они всё ещё делали вид, будто между ними ничего не происходит. Однажды Миюки пошутил на эту тему, но вместо привычной злости встретил такой довольный оскал, что расстроился и больше эту тему не поднимал. Хотя было у него ещё несколько попыток, но невесело шутить над кем-то, если его это не задевает. А то выходило так, что он говорил Курамочи: «Ах-ха-ха, ты что, трахаешься с Рё-саном?», а Курамочи отвечал ему: «Отлично трахаюсь, завидуешь?». И чем чаще Миюки задевал это в шутках, тем чаще ему начинало казаться, что Курамочи прав. Но, кроме того, что эти отношения до сих пор якобы оставались в секрете, что раздражало не только Миюки, было то, что выводило из себя куда больше. Эта сладкая парочка, не имея ни стыда, ни совести, занималась сексом, где и когда им заблагорассудится. Зайти куда-нибудь и застукать их стало почти нормой, и начинало казаться, что скоро они набросятся друг на друга прямо на поле. И ладно бы хоть смущались и извинялись, а то набредёшь случайно на них и будь готов смущаться и извиняться сам, потому что тебя совсем некультурно пошлют куда подальше. Мало того, что место и время они выбирали наобум, так ещё Курамочи был довольно ревнив и очень не любил, когда их заставали в самом разгаре. Савамура очень пожалел, что стал однажды несчастным свидетелем, но разве была в этом его вина? Скорее, роковое стечение обстоятельств. Как минимум, раз в неделю, а то и два, Курамочи поздним вечером приводил в пятую комнату Рё-сана и вежливо начинал выпроваживать Бакамуру и Маско на все четыре стороны. Конечно, ни один, ни второй вопросов не задавали, потому что и без вопросов всё было ясно. Как сказал Савамуре Маско-семпай, когда это произошло в первый раз: «У них тот самый бурный период». Эйджун, конечно, мог себе представить, что под этим подразумевалось, но всё-таки когда он забыл в комнате учебник по истории, который в тот вечер был ему нужен позарез, возвращение в «Комнату разврата»(так он её после этого начал называть) стало настоящим испытанием. В первую очередь, потому что Курамочи на следующее утро избил его из-за этого, и уже накануне Савамура понимал, что его ждёт. По крайней мере, стоны, доносящиеся из-за двери, звучали вполне подходяще для Рё-сана. Они как будто бы говорили: «Не входи — убьют». Эйджун и в правду очень долго думал, стоит ли ему это делать, или лучше завалить тест по истории, но остаться в живых. Он даже решил подождать, может, его семпаи ненадолго прервутся, но чем дольше он стоял у двери, тем громче и жарче становилось за ней. Во-вторых, в комнате был включён свет, и конечно, это помогло быстрее найти учебник, но всё-таки Эйджун предпочёл бы ничего не видеть. Не то, чтобы он увидел много, — один взгляд Курамочи заставил его тут же отвернуться. Он резко закрыл себя и Рё-сана, перешедшего со стона на громкое и тяжёлое дыхание, простынёй и уточнил весьма недовольно: — Бакамура, ты охренел, что ли? Эйджун пытался объяснить, зачем он идёт на смерть, но получалось очень сбивчиво и, кажется, смысл его слов до Курамочи так и не дошёл, потому что он продолжил ругаться и угрожать, пытаясь выгнать. Но ещё бы это было самое плохое. Эйджун никак не мог найти злосчастный учебник! Рё-сан что-то негромко мурлыкал, Курамочи что-то ему отвечал, посмеиваясь, и то и дело бросая в сторону Эйджуна раздражённые комментарии, из-за чего тот ещё больше нервничал и никак не мог собраться с мыслями. Но в какой-то момент эти двое, кажется, начали забывать, что они здесь не одни, и вот тогда у Савамуры началась настоящая паника. Хорошо, что он нашёл учебник до того, как Рё-сан не начал снова стонать. Хотя об этом, и вообще, обо всём, связанном с Рё-саном, Бакамуре надо было забыть, по крайней мере, именно так сказал Курамочи, скрутив его утром. Миюки тоже стал постоянной жертвой, и не то чтобы ему прямо не нравилось одалживать свою комнату — Курамочи прибирался за собой, и было забавно подшучивать над ним, когда он просил ключи, но если он говорил, что это на два часа, то до утра Миюки мог туда не возвращаться. И если бы он это знал, то ещё бы подумал, стоит ли быть таким хорошим другом. Теперь же деваться было некуда, и когда Курамочи в очередной раз заговаривал об этом и начинал просить (только хвостика виляющего сзади не хватало), Миюки совершенно справедливо хотел поинтересоваться: «Да сколько можно трахаться?!». И только он собирался отказать, как где-нибудь на заднем плане мелькал Рё-сан и смотрел на него так, что Казуя сразу понимал — выбора у него нет. Многие считали, что инициатива в большей степени исходит от Курамочи — ещё бы! Его обожаемый Рё-сан наконец-то ответил ему взаимностью! Но Миюки был твёрдо уверен, что Рёске и сам рад вешаться на Йоичи и частенько сам его и доводит до таких любвеобильных состояний. По крайней мере, когда они стояли перед тренером, и Курамочи сказал: — Извините, это, наверное, моя вина, — с таким счастливым видом, будто женился, у Рё-сана улыбка была не менее довольная. «Нам очень жаль, тренер, но нам совсем не жаль», — и хоть тридцать штрафных кругов, хоть шестьдесят, если до этого спорт не смог заглушить желание, то и это особо не поможет. Сам тренер был удивлён не меньше, чем остальная команда, но относился к этому снисходительно. До поры до времени. Всё-таки юность — пора безумств и необдуманных поступков. Впрочем, когда он зашёл в общую ванную и обнаружил там Рёске, делающего минет своему обожаемому шорт-стопу, даже тренер ненадолго впал в ступор. Есть ситуации, в которых, сколько бы тебе не было лет, сложно подобрать правильные слова. Похороны, например. Но в данном случае Катаоке почему-то было ещё сложнее. Это были самые неловкие десять минут за всю его жизнь. Курамочи и Рёске сидели напротив него, оба — красные, как раки, и молчали в трубочку, ожидая сурового вердикта, а Катаока думал о том, что ему стоило сразу уйти, как только он это увидел. Потому что есть такие ситуации, где в принципе невозможно подобрать правильные слова. Похороны, например. Хотя ситуация, в которой он сейчас находился, казалась ему куда более неудобной. Катаока громко вздохнул, чем ещё больше напряг атмосферу. — Я очень за вас рад, — начал он, — но в последнее время вы делаете это слишком часто и слишком громко. И лучше стараться выбирать места, куда никто неожиданно не придёт. Рёске стал пунцовым, и Катаока, признаться честно, ни разу его таким не видел, хотя Курамочи был смущён не меньше. Казалось, если Тэшшин продолжит, эти двое сейчас утопятся от стыда. Чтобы спасти их от этой участи, тренер решил удалиться. Всё-таки он пришёл в ванную, чтобы расслабиться, а это что-то совсем не расслабляло. Стоило ему уйти, как Рё-сан и Курамочи выдохнули с облегчением. Они переглянулись, не скрывая улыбок. Рёске подался вперёд и провёл по члену Йоичи рукой, дразня, после чего сел на Курамочи верхом, негромко спросив: — Продолжим? Правда, это решение было очень неудачным, потому что по каким-то причинам тренер снова объявился в зоне видимости. — Шампунь забыл, — сказал он, невозмутимо проходя мимо. Рё-сан не выдержал и уткнулся Йоичи в шею. С одной стороны, его разрывало от стыда, а с другой стороны — от смеха. Курамочи тоже был смущён, но, кроме этого, он ещё чувствовал нетерпение. Даже не заметив этого, он держал руку на талии Рёске и следил за тренером взглядом, раздражённо ожидая, когда же тот уйдёт. Как будто это был не Катаока Тэшшин, а Бакамура, вернувшийся за учебником. Но тренер не особо торопился, и из-за этого разница между ним и Савамурой всё-таки чувствовалась. Вот он уже направился к выходу, но, проходя мимо, остановился, повернулся и сказал Курамочи: — Тем не менее, вам стоит быть более осторожными. Курамочи, убедись, что ты не навредишь Рёске, и не изматывай его так, он мне ещё на поле нужен. И, несмотря на то, что вы оба парни, используйте контрацептивы. Что могло сделать ситуацию ещё более неловкой? — Есть! — ответил Курамочи, как на поле, по привычке. Рё-сан не выдержал и рассмеялся, уткнувшись ему в плечо. — Доброй ночи, — сказал Катаока и ушёл с чувством выполненного долга. — Не изматывай меня так, ясно тебе? — сказал Рё-сан, посмотрев на Йоичи и всё ещё смеясь. Курамочи стёр с его глаз навернувшиеся от смеха слёзы и ответил: — Рё-сан, ты весь красный. — Себя бы видел, — сказал Рёске и, вспомнив, как Курамочи ответил на последние слова тренера, уткнулся ему в плечо, продолжая беззвучно смеяться. Щека и шея Курамочи сейчас казались куда более горячими, чем вода, а неловкость высосала из Рё-сана последние соки, и уже ничего не хотелось. — Так на чём мы остановились?.. — но стоило услышать ему этот вкрадчивый голос, как атмосфера тут же снова накалилась. А когда Курамочи опустил руки под воду и прошёлся по бёдрам, привлекая к себе, Рё-сан даже почувствовал какую-то лёгкость и прилив сил. Йоичи начал настойчиво целовать его, с каждой секундой становясь всё более нетерпеливым, и Рёске метало от желания оттолкнуть его, сказав, что на сегодня хватит, и побуждения войти в такое же жгучее нетерпение и угадывать желания Курамочи прежде, чем он начнёт действовать. На самом деле Рё-сана всё устраивало. Лишь бы тренер не возвращался во второй раз с новой порцией советов.