Похоть

Рё-сан — живое воплощение двусмысленности. Или это Курамочи — конченный изврат, тут уж он не мог решить. Он не мог точно сказать, когда это началось. Рё-сан часто использовал подобные выражения, когда рядом не было Харуичи или кого-то из старших, и это давно никого не удивляло. Лишь незнакомцы впадали в шок от того, что выходило из его рта, но и то, потому что их обманывала безобидная внешность. Но Рё-сан не был безобидным. Если задуматься, спустя время даже то «Ты — отстой» теперь не казалось таким задевающим. Для Рё-сана это была норма. А английский из его уст, чаще всего выраженный в ругательствах, поначалу вообще казался очень забавным. Что-то вроде модной фишки. Но со временем это приобрело какой-то новый оттенок, совершенно отличающийся. В конце концов, Курамочи больше не мог спокойно относиться к тому же «go fuck yourself» и другим подобным фразам. Особенно его выводило из равновесия простое «fuck me». Рё-сан всегда так улыбался, говоря это, будто прекрасно понимал, насколько это двусмысленно. Даже самое незначительное воспоминание шевелило в Курамочи все внутренности, побуждая к каким-то очень странным вещам. Единственное, что немного огорчало, так это то, что по отношению к нему Рё-сан использовал такие выражения не так часто. Намного чаще он мог послать Миюки или Джуна, когда тот злился, или отмазываться подобным образом от Маэзоно или кого-нибудь другого, с Курамочи же такие ситуации возникали редко. Поэтому он с упоением ловил каждое ругательство, сексуально вырывающееся из этого рта. Всё-таки Курамочи должен был себе признаться, что он — конченный изврат. Он прекрасно осознавал, что его реакции далеки от нормы, но ничего не мог с собой поделать. Даже мысли о том, что Рё-сан когда-нибудь узнает об этом, приводили его в восторг. Что он тогда скажет? Как он его обзовёт? С одной стороны, это было пугающе, с другой — стоило Курамочи только представить даже самые безобидные варианты, как у него вставал. Однако, был ли Курамочи извращенцем или нет, от этого двусмысленность Рё-сана, как ни странно, не зависела. Зачастую, чтобы стать к ней поближе, Курамочи использовал видео-игры — идеальная вещь, через которую в Рё-сане можно было вызвать именно тот тип агрессии, от которого у шорт-стопа сносило башню. С тех пор, как он осознал этот факт, видео-игры стали плодородной почвой для развития в этой области. Казалось, Рё-сану тоже нравились эти словесные перепалки, порой переходящие все границы морального. А всё началось с одного проигрыша, после которого Рё-сан, в досадном порыве выпалил: «В следующий раз я тебя вытрахаю до дрожи в коленках!». Курамочи вместо обычного «Я тебя сделал» до боли в члене хотелось сказать: «Я тебя выебал», он даже мог себе это представить. В подробностях. Он даже мог бы показать, если бы Рё-сан не был против. Наверное, с этого всё и началось. Точнее, с ответа, которым первогодка-шорт-стоп немного даже удивил своего семпая. — Значит, в этот раз это я тебя… вытрахал, Рё-сан? Услышав это, Рёске чуть приподнял брови и взглянул на него со странной улыбкой. Впрочем, улыбка Курамочи, наверное, тоже была весьма странной — он не мог сказать точно, в тот момент в нём копошились совершенно другие мысли. — Ну и как? — продолжил он насмешливо. — До дрожи в коленках? — Единственное, что ты можешь вытрахать, — это собственную руку, — совершенно невозмутимо, впрочем, как и всегда, ответил Рёске. Всё, что оставалось Курамочи, это рассмеяться. Во-первых, потому что то, что сказал Рё-сан, было правдой, а во-вторых, потому что несмотря на содержание, произнесённое всё ещё наводило на очень неприличные мысли. И один раз начав, очень сложно остановиться. Курамочи даже и вспомнить не мог, как ему удалось остановиться в тот раз. А ещё хуже, что у него складывалось впечатление, будто Рё-сану это тоже нравится. Да, пожалуй, ему нравилось сквернословить. Но нравилось ли ему подразумевать под своим сквернословием совсем прозрачные гейские намёки? Тут стоял большой вопрос. — В этот раз я поставлю тебя на колени, Рё-сан, — говорил Курамочи, когда Рёске становился его очередным противником в игре. — Тогда я поставлю тебя раком, — отвечал тот, хватаясь за джойстик. Курамочи возбуждённо смеялся и продолжал: — Не спеши с выводами, ещё посмотрим, кто кого. — Ты здесь единственный, кто спешит с выводами, — отвечал Рё-сан в привычной улыбочно-раздраженной манере. Миюки смотрел на это со стороны и не мог понять, почему Курамочи, который так уважительно относился к Рё-сану на поле, так резко менял свою позицию, когда они становились противниками в видео-играх. Был ли это какой-то способ соперничества? Желание превзойти своего семпая? О, это определённо было желание превзойти, но определённо не в том смысле, который туда вкладывал Казуя. Скорее для этого больше подходило слово «преобладать». Может быть, Курамочи и не стал бы так себя вести, но это была единственная возможность сказать Рё-сану то, что он на самом деле хотел прошептать ему на ухо, запершись где-нибудь в туалете и прижав его всем телом к стенке. Было что-то извращённо приятное в том, чтобы говорить это в голос и при посторонних. Иногда ему даже казалось, что он читает в глазах Рёске то же желание, но Курамочи, как мог, отваживал себя от подобных мыслей. Шутки шутками, можно было их использовать, чтобы добиваться своих грязных целей, но существует черта, которую пересекать опасно. Всё, что он представлял за ней, было лишь представлением, реальность же могла оказаться куда более прозаичной, скучной и правильной, чем он хотел. Курамочи прекрасно понимал, что за той чертой его ничего не ждёт. И тем не менее, больше всего он любил подходить к ней вплотную. Буквально доходить до той метки, когда слова переставали быть просто словами и переходили в ощущения. В такие моменты иллюзии казались особенно реальными. Он до сих пор вспоминал тот момент, когда он прочувствовал это в первый раз. Одно дело ловить какие-то обрывки разговоров или говорить в переносном смысле, но совсем другое — когда Рё-сан, склонившись над тобой, говорит такие вещи прямо в лицо и прожигает тебя взглядом так, будто имеет в виду именно то, о чём ты подумал. Кажется, в тот раз Исашики вместе с Юки и Крис-семпаем устроили какую-то подлянку, и Рё-сан теперь их разыскивал, чтобы немного отомстить, а Курамочи по несчастной (или счастливой?) случайности оказался тем, кто знал, где они прятались. — Или ты мне говоришь, где они, или я раздеваю тебя, привязываю к стулу и пытаю до тех пор, пока ты всё мне не выложишь. Взгляд — чистая ярость, голос — подрагивает от злости, улыбка — концентрированная ненависть. Он стоит, нависая сверху, одну ногу подняв на скамейку прямо между ног Курамочи, и с каждым словом только всё ближе и ближе приближается к нему. Любой нормальный человек в такой ситуации подумал бы что-то вроде: «Боже! Что же они сделали, раз Рё-сан так зол?», но Курамочи думал: «Боже, да! Только не останавливайся, скажи ещё что-нибудь в таком духе…». Любой нормальный человек назвал бы это угрозой, но у Курамочи происходящее больше ассоциировалось со словом «ублажать». Он слишком явственно чувствовал, как Рё-сан надрачивает ему, пытаясь добиться ответа. Только он делал это одними словами. — Ну? — угрожающе продолжил он, нетерпеливо прожигая Курамочи взглядом. Тот сглотнул. Что лучше: сказать сейчас или растянуть удовольствие? И пока он думал, Рё-сан опустился к уху и сказал такое, от чего Курамочи совсем потерял контроль, зато приобрёл эрекцию и дрожь в коленках. Если бы от слов можно было кончить, он бы точно кончил. Рё-сан оглянул его холодным взглядом и хмыкнул — это только добавило масла в огонь. Конечно, Курамочи выдал ему всё, что знал, — это была плата за доставленное удовольствие. А вечером, когда в пятой комнате все крепко заснули, он засунул руку в штаны и представил то, что ему нашептали, во всех подробностях. Понимал ли Рё-сан, что Курамочи дрожал не от страха? Что его дыхание стало тяжелым и прерывающимся не из-за ужаса за своё будущее? Вспоминая тот холодный взгляд, Курамочи мог уверенно ответить: нет. Он хотел верить, что его это устраивает. В конце концов, этого было вполне достаточно. Иногда Рё-сан так расходился, что мог сказать вещи, вспоминая о которых даже спустя несколько месяцев, Курамочи заводился с полоборота, но чем больше проходило времени, тем быстрее этого становилось недостаточно. Наверное, поэтому однажды вечером, когда все остальные вышли на улицу, Курамочи сказал ему: — Рё-сан, скажи мне что-нибудь пошлое. Он лежал на кровати Миюки и не сводил с Рёске взгляда. Тот сидел на полу у телевизора, и в синем свете экрана его лицо выглядело немного удивлённым. — Зачем? — Ну, ты же умеешь… Просто скажи. Рё-сан задумался. Спустя какое-то время он посмотрел на Курамочи и сказал: — А ты тот ещё извращенец, да? — Как же Курамочи любил, когда он своими фразами, сам того не подозревая, попадал в точку. — Думаю, мне, как твоему семпаю, придётся тебя наказать. — Мм? И как ты меня накажешь, семпай? — спросил Курамочи, ухмыльнувшись. — Как? — хоть Рё-сан и продолжал улыбаться, создавалось ощущение, что он в замешательстве, и это было неожиданно приятно осознавать. — Я закрою тебя в своей комнате, привяжу ремнём к кровати и буду трахать до тех пор, пока ты не осознаешь, какую глупость совершил. — Звучит угрожающе, — ответил Курамочи, посмеиваясь, — мне лучше вести себя хорошо, да? Рё-сан фыркнул, сдерживая смешок. — Именно так. Несколько секунд они сидели в тишине, и у Курамочи не было никаких идей, как превратить этот разговор обратно в нормальный. Единственная идея, которая крутилась у него в голове, это сказать: — Рё-сан, а скажи ещё что-нибудь. — Курамочи, а ты… Курамочи очень жалел, что Миюки и капитан вернулись именно в этот момент. Возможно, то, что хотел сказать Рё-сан, прояснило бы всё раз и навсегда, но их прервали, и этого не произошло. Зато с этого момента Рёске начал более пристально приглядываться к тому, что он говорит. И кажется, даже начал замечать реакции. На какое-то время он даже понизил градус неприличности своих высказываний, но хватило его ненадолго. То ли из-за того, что он сдерживал себя, то ли из-за того, что он принял для себя некоторое решение (Курамочи хотел в это верить), но однажды он буквально взорвался без какой-либо причины. Он попросил его задержаться в раздевалке, чтобы обсудить тренировку. На той неделе Курамочи был не в лучшей форме: из-за тестов, совпавших с простудой, у него всё валилось из рук. — Я понимаю, что сейчас у тебя не лучший период, но сегодня ты был хуже куска дерьма, — мило начал Рё-сан, — может, тебе отдохнуть пару деньков? — Может, ты и прав… — мрачно пробормотал тот. С самого утра у него раскалывалась голова, и честно говоря, единственное, чего он хотел, — уткнуться в прохладную подушку. — Серьёзно? — усмехнулся Рё-сан. — Я думал, ты будешь возражать. Курамочи пожал плечами. — Скоро тесты, и от тренировок сейчас мало толку… — Возьми себя в руки, или я тебе вставлю по самые гланды. Пару чипов в мозгу Курамочи сгорели дотла, когда он это услышал. Это была совсем не та ситуация, в которой Рё-сан мог бы сказать такое. Он пристально посмотрел на него. Тот, стоя спиной, переодевался и выглядел совершенно невозмутимо. Курамочи не смог сдержать нервный смешок. — Тогда, полагаю, … мне лучше постараться, да? — Да, иначе твой семпай тебя накажет, — усмехнулся Рё-сан, повернувшись к нему. Он подошёл ближе, нависнув над ним, и добавил: — Это достаточная мотивация для тебя? Курамочи очень хотелось ответить: «Если ты пообещаешь это сделать, это будет достаточной мотивацией, чтобы играть хуже, чем обычно», но вместо этого только сглотнул, нервно улыбнувшись. В тот момент он чувствовал себя пойманным за хвост. С того дня жизнь Курамочи начала больше напоминать то, о чём он мечтал такими долгими и влажными ночами. Стоило Рё-сану остаться с ним наедине, как он тут же начинал говорить такие вещи, от которых Курамочи сносило крышу каждый раз. Каждый раз всё заканчивалось тем, что его обзывали извращенцем и посылали ко всем чертям. Курамочи знал в глубине души, что это очень плохо, но в то же время каждый раз ему было очень хорошо. Он совсем перестал понимать, как к этому относится Рё-сан, но пока это продолжалось, ему было всё равно. — Рё-сан… — он схватил ползущую вниз по торсу руку и попробовал отодвинуть её от себя, но Рёске не сдавался. — Неужели ты возбудился? — спросил он, окинув Курамочи насмешливым взглядом. Конечно, он возбудился. Сложно было не возбудиться, если Рё-сан говорит подобные вещи, а теперь, когда он говорил их специально, не возбуждаться было вообще невозможно. — Конечно, я возбудился, — процедил Курамочи, пытаясь не дать ему коснуться себя, — после всего, что ты сказал, думаешь, я мог не возбудиться? — Нет, — Рё-сан усмехнулся, — ты ведь конченный извращенец, конечно, у тебя встал. Именно поэтому я не собираюсь ничего с тобой делать, — заявил он, убрав руку. Курамочи почувствовал облегчение, пересекающееся с разочарованием. — Только расскажи мне, — продолжил Рё-сан, склонившись к его уху, — как ты дрочишь потом на меня. Курамочи медленно сглотнул, чувствуя, что вспыхнул, как спичка. Это был один из тех случаев, когда нужно было выбрать, говорить правду или нет. — Где ты это делаешь? — продолжил Рёске шёпотом, доводя возбуждение до предела. — В ванной? В туалете? В своей комнате? Или ты настолько извращён, что нашёл какое-то «особенное» место? Как ты это делаешь? С чего начинаешь? Расскажи мне. Курамочи, застыв, как статуя, всё ещё не решался вымолвить ни слова. — Тебе лучше поторопиться, — прошептал Рё-сан, — а то я могу разозлиться. И тогда я поставлю тебя раком и доставлю "несравнимое" удовольствие прямо здесь и сейчас. Я сделаю тебе так хорошо, что ты у меня потом ходить не сможешь, — добавил он, встретившись с Йоичи взглядом. Насколько бы сексуально это не звучало, это звучало, как угроза. — Я делаю это… — проговорил Курамочи, — в своей комнате. Когда все засыпают, я вспоминаю всё, что ты мне говорил, и дрочу на это, — посмотрев на него прямо, он с усмешкой добавил: — Мне действительно нравится представлять, как после того, как ты говоришь мне такие самоуверенные вещи, я трахаю тебя во все щели, Рё-сан. По лицу Рёске пробежала мимолетная улыбка. Он сглотнул. — Значит, сегодня ночью, когда все заснут, я буду дрочить на то, как ты дрочишь на меня, — заявил вдруг он, после чего отстранился и быстро ушёл. На следующее утро Курамочи больше не мог смотреть на Рё-сана теми же глазами, что и раньше. Ведь он знал, что прошлой ночью Рё-сан наяривал, представляя, как Курамочи дрочит на него. Эта общая тайна как будто бы передавала какую-то часть извращённости Рёске, но на самом деле от того, что Рё-сан тоже в этом участвовал, мысли и поступки Курамочи не становились менее извращёнными. То, что он делал, не стало правильным. Скорее, это Рё-сан стал неправильным вместе с ним. Эта мысль возбуждала. Хотелось упросить его стать ещё более неправильным. Максимально неправильным. Однажды поздним вечером Рёске пришёл в пятую комнату с визитом. Для визитов было слишком поздно, но как откажешь человеку, который однажды пообещал тебя выебать на глазах у всей команды, если только ты попробуешь его ослушаться? Конечно, Курамочи впустил его. Более того, он впустил его с энтузиазмом, с радостью, как хитрый кот впускает в квартиру хозяев, потому что знает, что ему достанется что-то вкусненькое. Савамура и Маско-семпай, отказавшись присоединиться к игровой сессии, легли спать, и, по сути, они остались одни. Вопреки обыкновению перед началом не было никаких словесных перепалок. Они даже не поспорили о том, кто кого поставит на колени. Скорее всего это было сделано из предосторожности, потому что их спор в этот раз имел очень большие шансы перерасти в «драку», а Савамура с Маско-семпаем спали ещё недостаточно крепко. В первом раунде победил Курамочи, но не решился ничего сказать. Рё-сан вёл себя тихо в этот раз, и это было подозрительно. Во втором раунде победил Рёске, и Курамочи уже в предвкушении ожидал его слов, но тот тоже промолчал. Так продолжалось какое-то время, пока Савамура не начал сопеть, а Маско — храпеть. — Похоже, сегодня мне везёт больше, — наконец заговорил Рёске, — три один в мою пользу, мне кажется, или тебя отымели по полной? — Рано радуешься, Рё-сан, — ответил Курамочи, ухмыльнувшись, — сейчас мы поменяемся местами. — Значит, я тебя отымел, да? — улыбнулся он. — Ну и как тебе? До дрожи в коленках? Курамочи прекрасно помнил тот разговор, и ответ так и крутился на языке, но вместо этого он посмотрел на Рё-сана и медленно отчеканил: — Я раздвину твои красивые ножки, выебу тебя прямо на этом полу, сравню разницу, а потом поделюсь с тобой своим мнением. Он спрашивал себя: когда успел стать таким бесстрашным? Когда успел попрощаться с жизнью? Когда успел распрощаться с образом приличного человека? В какой момент променял нормальные товарищеские отношения без грязных намёков на виртуальное дрочилово от сексуального семпая? О, Рё-сан определённо умел довести до точки, не используя почти ничего, кроме своего существования. Рёске отложил джойстик. — И когда ты собираешься это сделать? — усмехнулся он, посмотрев на него. Курамочи нервно сглотнул. Совершенно неожиданно Рёске подошёл к нему вплотную и повалил на пол, накинувшись сверху. Одну ногу он устроил между ног Йоичи, тут же надавив бедром на вставший член. У Курамочи перерезало дыхание. Рё-сан был так близко, что действительно хотелось просто взять и выебать его. Но в то же время невероятное удовольствие он получал от того, чтобы просто ему подчиняться. — Когда же ты сделаешь это? — повторил Рё-сан ему на ухо, продолжая тереться бедром об его член. — Может, я только и мечтаю, чтобы ты меня хорошенько оттрахал. Тяжело дыша, он тёрся о Курамочи бёдрами и едва сдерживался, чтобы не поцеловать его в шею. Йоичи обхватил его за талию, где-то кончиками пальцев залезая за резинку штанов и притянул к себе вплотную, одновременно с этим согнув в колене ногу и ещё сильнее нажав на яйца. — Что-то я не слышал, чтобы ты о таком мечтал, — сказал он, слегка усмехнувшись, когда встретился с Рё-саном глазами. Они оба продолжали двигать бёдрами, вбиваясь друг в друга, и с каждой секундой становилось всё жарче и приятнее. — Правда? — процедил Рё-сан. В этот момент он понял, какую глупость совершил. Теперь, чтобы продолжить разговор, который являлся катализатором всего происходящего, он должен был сказать то, что Курамочи хотел от него услышать. Или же не говорить ничего и закончить на этом. Рёске хмыкнул и замедлился. — Ты меня бесишь, — заявил он раздражённо. Приподнялся, встретившись с Курамочи глазами, и продолжил: — Знаешь, забудь всё, что я сказал, — потом снова опустился к его уху, прижался всем телом ещё сильнее и начал снова двигать бёдрами: — Я свяжу тебя, вставлю кляп в рот, завяжу глаза и буду трахать тебя до изнеможения. Впитывая каждое слово, Курамочи начал ещё активнее тереться об него. У него срывало дыхание от картины, которую ему описывал Рё-сан. — Да, именно так, — согласился, ускоряясь, Йоичи, — ты меня свяжешь, вставишь кляп в рот, завяжешь глаза, но трахать до изнеможения… буду всё-таки я тебя, Рё-сан, — сказал он ему на ухо. У Рёске вместе с очередным тяжелым выдохом вырвался смешок. — Какой же ты всё-таки извращенец! Всё ещё хочешь, чтобы твой семпай наказал тебя? — Ты говоришь это, но на самом деле мой семпай сам очень плохо себя ведёт, разве нет? — ухмыльнулся Курамочи, двигаясь уже на пределе. — Заткнись! — процедил Рёске. Между сбитыми выдохами сложно было поместить больше одного слова. Спустя несколько секунд, постоянно ускоряясь, они оба кончили. Рё-сан свалился на него, тяжело дыша куда-то в уголок шеи. Курамочи лежал неподвижно, полностью расслабившись. Одной рукой он всё ещё держал Рё-сана за талию, а другую — опустил на пол. Один Бог знал, как долго он ждал этой разрядки. В голове всё ещё крутились последние слова Рё-сана, и медленно приходило осознание, что они сделали это, даже не удостоверившись, что Маско-сан и Савамура действительно спят. В любом случае, было поздно что-либо предпринимать. Он обхватил Рёске обеими руками и неожиданно оказался сверху. Рё-сан с недоумением посмотрел на него. Чуть подумав, Курамочи наклонился и провёл языком по губам, проникнув кончиком в рот. Это не было поцелуем, скорее, проверкой территории. Как и ожидалось, Рё-сан не сопротивлялся. — Рё-сан, в следующий раз мы останемся здесь одни, и я выебу тебя так, как ты об этом мечтаешь, — улыбнулся Курамочи, отстранившись. Рёске усмехнулся. — Единственное, что ты можешь… — Единственный, кого я могу выебать, это ты, — перебил его Курамочи, ухмыльнувшись, и уткнулся носом ему в шею. — Обещаю хранить верность, я же хороший мальчик, так? Почувствовав, как краснеют уши и скулы Рё-сана, он негромко рассмеялся. Но то, как бешено билось сердце, Рёске и его собственное, по-настоящему смущало. Всё это время Курамочи считал себя конченным извратом, но только сказав нечто подобное, он вдруг задумался: не было ли в его чувствах чего-то большего, чем просто похоть? Было ли это гонкой за определёнными вещами или за определённым человеком? Ему ещё предстояло это выяснить.