***
Погода во время обратного рейса была подстать настроению Зинченко. Самолёт то и дело болтало, капитан крепко сжимал штурвал и думал, думал… Значит, Прокофьев всё-таки из этих. И странное притяжение к нему можно объяснить феромонами или ещё какой хренью. И то хлеб. Спасибо, что это срабатывает только с одним мужиком – так проще будет решить проблему. А как её решить? Нет человека – нет проблемы. В отличие от часто меняющихся стажёров-вторых пилотов остальной экипаж держался у Зинченко крепко: от него уходили либо на повышение, либо в декрет, либо при увольнении из авиации. Подчинённые, что там скромничать, любили своего капитана – что называется, «строгого, но справедливого», который всегда заступится перед начальством. Предлагать Андрею уволиться, даже с самыми лучшими характеристиками, низко. Парень только-только влился в коллектив. И вообще, это его, Зинченко, просос. Он был готов по-прежнему поклясться, что Прокофьев не виноват, даже с учётом открывшихся обстоятельств. А были ли эти обстоятельства? Зинченко нахмурился. Со стороны можно было подумать – оттого, что лайнер попал в очередную болтанку. Что он видел, в конце концов? Ничего. Кроме догадок, у него ничего нет. А воображение у него больное, как Зинченко убедился в последнее время. «Прошу с 1 июля сего года перевести меня вторым пилотом в экипаж Ковалика А.В. в связи с тем, что член моего экипажа пидорас. Вернее, пидорас я, а про члена мне кажется…» Самому-то не смешно, Зинченко? Ломать карьеру, бросать сложившийся коллектив из-за «седины в бороду, беса в ребро»… А если в новом экипаже ты на Ковалика западёшь? Бегство – не решение проблемы. Надо подождать, когда наваждение само пройдет. Как началось, так и кончится. И вообще, у него и так забот хватает. Завтра у последнего («крайнего», усмехнулся он) стажера отчетный полет, а Валерка завалил сессию. При приземлении самолёт тряхануло так, что капитан клацнул зубами – довольно-таки болезненно. – Леонид Саввич, ну что вы? – пролепетал второй пилот. – Нормальная рабочая посадка! – рявкнул Зинченко. Вряд ли в пассажирском салоне раздались аплодисменты.***
– Леонид Саввич! – влетела в кабину взволнованная Вика. – Там одному пассажиру плохо! – Насколько плохо? – не отрывая взгляда от приборов, спросил Зинченко. – Похоже, инфаркт, – Вика всхлипнула. – С ним сейчас Андрей возится. Он такой полный, мы с девочками его даже приподнять не смогли. – Понятно, – кивнул капитан. Вышел на связь с диспетчером: – Запрашиваю срочную посадку в Кольцово. Чрезвычайная ситуация. Когда после посадки машина скорой помощи подъехала к лайнеру, помогать уже было некому. Зинченко видел, как покрытые простыней носилки спустили с трапа. Следом начали выходить растерянные пассажиры – ждать «окна» три часа не в салоне, а в зале аэропорта. Их сопровождали бортпроводники. Андрея среди них Зинченко не заметил. Оставив второго пилота в кабине, он прошел в салон. Стюард скорчился в кресле бизнес-класса, бессильно опустив руки. Он поднял невидящие глаза на капитана: – Я делаю, делаю искусственное дыхание и чувствую – уже всё. А я всё равно… Зинченко осторожно сел рядом: – Андрей, вы сделали всё, что могли. Вы не господь бог. И даже не врач. – Я не бог, я ангел. Ангел смерти, – криво усмехнулся тот. Леонид чувствовал, что тот на грани истерики, злой окрик мог ее только подстегнуть. – Вы. Не. Виноваты. Мне можно верить, уж я-то понимаю, что такое ответственность за жизни других. – А из-за вас кто-то умирал? Зинченко пришлось отрицательно помотать головой. Андрей горько кивнул и вдруг закрыл лицо руками и завыл тихонько – это был не плач, звук будто издавало какое-то животное. Зинченко растерялся и мягко обнял стюарда. Тот замолчал. Тогда Леонид начал осторожно поглаживать его по плечам – без всякой задней, тьфу, мысли, будто Валерку. Андрея перестало колотить. Неожиданно для себя Зинченко уткнулся ему в макушку, пахнущую шампунем, – носом и губами. Не поцелуй, но на грани. А Андрей вдруг отстранился, запрокинул голову и прижался к его губам своими. Глаза Андрея были закрыты, и казалось, что он творит это невозможное во сне, как сомнамбула. Губы у него были влажными и по-девичьи мягкими. Зинченко опешил, замер. Андрей вцепился в его руки, лежащие у него на плечах. Эти длинные белые пальцы были такими знакомыми – сколько раз Зинченко их видел наяву, держащими поднос, и во сне, сжимающими… Нет, этого не может быть. Ночной морок выплеснулся в реальный мир. Поцелуй длился и длился, будто Андрей пил из него жизнь, и Леонид не находил в себе сил отстраниться. Он чувствовал себя донором. И оттолкнуть Андрея сейчас было бы то же, что отказать нуждающемуся в помощи. Хотя, сколько бы ни врал себе Зинченко и ни пытался анализировать происходящее, – и сейчас, и потом – для него главным оказалось то, что Андрей делает это сам. И, значит, морок окутал не только его. И это продолжалось, и продолжалось, и продолжалось бесконечное количество часов. Зинченко не удивился бы, увидев в иллюминаторе вечерние сумерки. Но по-прежнему был день, солнечные лучи золотили разлохмаченные волосы Андрея… который смотрел на него с нескрываемым ужасом. – Леонид Саввич, простите. – За что? – стараясь говорить как можно беспечнее, спросил Зинченко. Сердце грохало так, что того гляди самого инфаркт хватит. Впрочем, Андрей выглядел не лучше. – Я случайно. Я не хотел… – Вот это даже обидно, – растянул губы в улыбке капитан и спокойным тоном заговорил: – Андрей, я понимаю – стресс… – Не стресс, – мотнул головой Андрей. – То есть, стресс, поэтому я всё сейчас скажу. Я не могу тут больше. Я заявление о переводе… об увольнении подам! – Из-за сегодняшнего? – Зинченко пытался дать парню возможность выкрутиться, не произносить то, что может изменить их жизни навсегда. И что он хотел сейчас услышать больше всего на свете. – Из-за вас. Я, кажется… В общем, я не случайно сейчас... То есть, случайно – не сдержался. – Андрей уставился на свои безупречно начищенные ботинки. Зинченко спокойно сказал: – Чрезвычайная ситуация, я понимаю. Вы вели себя в ней достойно. Претензий к вам нет. Мне бы хотелось видеть вас членом моего экипажа. Я вас лично, – он выделили последнее слово, – об этом прошу. Андрей хотел что-то ответить, но лайнер дрогнул и покатился по лётному полю. Второму пилоту хватит умения хотя бы доставить самолет куда следует…А вот из-за того, что он не сделал объявление для тех, кто мог остаться на борту, придется подать рапорт.