the god that failed

Восторженный визг шин и граничащий с риском смерти экстремальный дрифт. Руль наматывает круги до предела, а после раскручивается русской рулеткой, сокращая шансы на выживание. Пышущий алым на паленом солнце кабриолет заносит, мотор рычит под стать марке – ягуаром. А по оставленным на дороге жгучим угольным следам неустанно следует за своей добычей белое чудище с сине-красными крыльями, оно разносит по кварталу раздражающее властное улюлюканье, в то время как красный дракон ревет по-дикарски. Чонгук откровенно смеется, выжимая сильнее газ и умело лавируя меж напуганных букашек авто – неповинных мирных жителей. Он вовсе не заморачивается о преследующей по пятам погоне, расслабленно ведет одной рукой, второй поправляет разбушевавшуюся из-за ветра укладку, приглаживая вихри черных прядей и подмигивая собственному отражению, а, может быть, на злость не сдающимся, вспотевшим от упорства копам. Обе стороны понимают – Чонгук недосягаем. Так или иначе, всего лишь развлекается, раззадоривает правосудие и действует на нервы скучающим в участке толстосумам. Он гоняет их по центру уже около получаса, но на большее представление, увы, не остается времени. Важная встреча состоится через семь минут. Выудив из бардачка солнечные очки, Чонгук цепляет их на нос, поблескивая озорными бликами в черни стекол. - Адьос, амигос! – развернувшись в пол-оборота, задорно скалится он прямо в лицо легавым, а после выворачивает фирменный семейный финт. Выпустив дух из резвого ягуара до предела, Чонгук просачивается точнехонько между величавым мерседесом и малышкой тойота, с прискорбием выказывая им свое неимоверное сожаление, сложив руки в язвительном молитвенном жесте. Надеется, что машины застрахованы, ведь в следующее же мгновение остолопы полицейские впечатываются им прямо в бампер, когда кабриолет со свистом пролетает мимо, вновь выходя сухим из воды. Следующая остановка – побережье реки Хан, где на одинокой скамеечке с открывшимся прелестным видом на радужный мост уже ожидает долгожданный гость. Все еще мучающийся сомнениями, в мучительных раздумьях остервенело обсасывая трубочку из-под кофе, он подскакивает на месте, когда слышит заглохший неподалеку рев мотора, а после хлопок двери и самоуверенные шаги прямо навстречу. - Сколько лет, сколько зим, дружище! – Чонгук вырастает перед ним божественным идолом, сияющим в лоне заходящего солнца. Повзрослевший, возмужавший, сменивший шерстяной плед на скрипучую кожанку, прямую пушистую челку на завитую в гелиевые завихрения укладку, по-детски припухлые щечки на точеные скулы, а пунцовую робость на зубастую дерзость. Невольно раскрывается рот, Чимин самозабвенно щурится, пытаясь спастись от слепящего свечения. Сегодня их первая встреча с того самого момента, когда охмуренный лживыми обещаниями Чимин полный необузданных надежд сбежал вместе с Намджуном в Италию и, как сейчас в полной мере осознает, проебался по полной. Упустил неограненный алмаз, связавшись с потенциальным алкоголиком и трусом. Игра в принцесс и принцев длилась недолго, дворец оказался песочным, а суленую сказку смыло морским прибоем. Теперь у него ярко рыжие, выгоревшие на солнцепеке волосы, все еще по-совиному растрепанные, напоминающие птичье гнездо, остались и привычные синяки под глазами, напоминающие о неизлечимом работоголизме, прибавилось лишь совестной грусти на дне зрачков и отблесков просвещения. Как бы то ни было, но с недавнего времени Чимин все-таки сумел найти себя, вернулся на праведную тропу добродетели и заделался законопослушным гражданином. От Намджуна он сбежал еще после Нового года, в полной мере нахлебавшись дерьма в виде возни с алкоголизмом, вечной недосказанностью и подозрительной активностью со стороны заинтересовавшейся персоной афериста итальянской мафии. Однако ливанул он окончательно только тогда, когда, в конец заебавшись разгребать лопатами ложь, пробил все звонки и действия Намджуна по старой заученной схеме. Каково же было его злорадство, когда он услышал телефонный разговор с Чонгуком. Черт бы драл этого Намджуна! Захватив все самое необходимое и ни одной дорогущей шмотки, сердечно подаренной мужчиной, Чимин вылетел в Корею в тот же день. Только вот после еще полтора года не решался на встречу с Чонгуком, не смел даже думать о том, чтобы навестить былого товарища в тюрьме. Не хватало смелости. А тем временем предстояло еще многое уладить в собственной жизни, и пока Чимин не удостоверился, что на этот раз уж точно встал на путь истинный, так и не скинул весточку Чонгуку с предложением встретиться. В данный момент он работал в компании по разработке компьютерных игр, уже успел повыситься от стажера на побегушках до полноправного дизайнера, воскресив в себе некогда умерший талант к искусству. Впервые чистосердечно радовался тому, что делает, ведь смог наконец-таки осуществить давнюю детскую мечту, променянную на незаконную паутину теневого интернета. Казалось, от сожженных за спиной мостов не уцелело ничего, кроме пепла, оставалось лишь найти успевших спастись от пожара бывших друзей и раскаяться, взойдя на эшафот Фемиды. - Ну давай, вперед, - рассмеявшись чиминовой умилительной оторопи, Чонгук вальяжно уселся рядом на скамейку. – Я жду твоей истории, блудник. И пока они раскуривали пачку крепких красных на двоих, завороженные колоритной насыщенностью заката, Чимин повествовал и не утаивал. Он не пытался оправдаться или извиниться, лишь сообщал безжизненные факты, позволяя Чонгуку самому сделать выводы. Да, ему было до гонений совестно, но Чимин не мог позволить себе опуститься до жалких намджуновых лобызаний. Он все еще имел строптивую гордость и достоинство. Чонгук это знал, поэтому и не осуждал. На самом деле он давно простил и не злился, да просто не было ни желания, ни времени. Все мысли занимал скорый выход Тэхена, разумом овладевали и правили грандиозные планы на совместное будущее, волю которым можно было дать уже сегодня, через ничтожные полчаса и заранее закрашенный кровавым крестом день Х. Слегка колотило от возбуждения, что не ускользнуло от цепкого Чимина, он нерасторопно выдохнул колечки дыма, покосился на не умеющего усидеть на месте Чонгука. - Он сегодня выходит, не правда ли? - Да, - поспешные, заведенные болванчиком кивки. – Хочешь поехать со мной? Заодно с остальными повидаешься. Чонгук предлагает без задней мысли, ведь знает, что Тэхен будет по-настоящему рад видеть все еще лучшего друга, каких бы роковых ошибок тот не наделал, но Чимин тушуется, мешаясь под натиском навалившихся чувств. - Я не смогу, нет... – лепечет он, прячась за сигаретным дымом, словно вуалью. – Увидеть Тэхена – как выстрелить самому себе же в сердце. Ты знаешь, что я всегда был слаб, Чонгук. Ты вырос, а я таким и остался – слабохарактерным сетевым ублюдком. И пусть даже Тэхен меня простил, я не в состоянии смотреть ему в глаза, пока не справлюсь со злостью на самого себя. - Понимаю, - Чонгук щурится, скорбно выдыхая финальную струйку дыма. – Самый главный враг – ты сам. И с этим ничего нельзя поделать, такова уж человеческая натура. Но ты пойми, Чим, - он разворачивается к нему всем телом, мимолетно выбрасывая окурок и беря за обе руки, обезоруживающе глядя в глаза, - от себя не убежишь. Ты должен найти в себе силы справиться и принять свою сущность, а не скитаться, в надежде найтись в ком-то другом. До тех пор, пока не обретешь себя, ты будешь беспощадно ошибаться, наступая на одни и те же грабли раз за разом. Чимин ропщет, его передергивает от такой стальной серьезности и обнаженного опыта. Он пытается опустить взгляд, спрятаться за апельсиновой челкой, но Чонгук не позволяет, хватая за подбородок и заставляя насильно и властно поддерживать зрительный контакт. - Возьми себя в руки, я тебя очень прошу. Ты – именно тот, кто не дал совершить мне роковую ошибку два с половиной года назад, ты был моим спасителем, наставником, моей первой любовью, и я ни за что не откажусь от этих слов даже сейчас. Ты всегда был и остаешься мне одним из самых дорогих людей, Чимин, и я не могу смотреть на твое падение. Это, конечно, здорово, что ты наконец нашел свое любимое дело, решился на правильный образ жизни, но ведь это лишь наружная оболочка, а что происходит внутри? – Чонгук ткнул пальцем прямо в сердце, заставив сглотнуть и поморщиться. – Хаос. И только ты один в состоянии его унять. Но знай, что это не повод уходить из волчьей стаи в бирюки. Мы все еще ждем тебя. Мы все. Знай это. Дрожащие губы сумели выдать лишь обрывистое: «Спасибо», Чимин был поражен до глубины души, меткой стрелой в кровоточащее ядом сердце, не получилось найти слов лучше, пришлось прибегать к действиям. Горячий трепет прямо из солнечного сплетения и по венам, Чимин заторможено отнял все также державшую подбородок чонгукову руку и приложил широкой ладонью к своей груди, позволяя прочувствовать неравномерное, запыхавшееся биение сердца. - Что бы я ни делал, ты навсегда оставил метку здесь, Чонгук. Я, наверное, никогда не забуду те дни, что мы были вместе, порой я жалею, что отпустил, но потом понимаю – нет, так было нужно. Вы с Тэхеном нашли друг друга, были рождены порознь, чтобы после сойтись благодаря судьбе, и, если я был тем, кто подтолкнул вас на этот шаг, что ж, я рад. Прости за то, что был таким глупцом, и я... я сожалею, что так вышло. На чонгуковых губах легким ветерком свежести нарисовалась печальная улыбка. Он поджал губы, чуть сжав пальцы на рубашке Чимина, в знак того, что понял, принял и давным-давно простил. А еще благодарен. За все прожитые вместе рассветно-закатные моменты. - Мне уже пора, - тихо сообщает он не без толики грусти. – Пришли свой адрес, заскочим как-нибудь на огонек. - Конечно. В предзакатной тиши и щебете одиноких птиц глушится резвый вой двигателя. Чонгук уехал. ...Предстояло заскочить еще в одно место, подобрав не менее его желающих увидеться с Тэхеном Хосока и Юнги – заблестевшую новыми сплетениями созвездий слегка обезумевшую в последнее время парочку, обретшую свой шарм в психических отклонениях друг друга и повсеместно слепившую бомбу замедленного действия без установленного счетчика – взорвется без предупреждения и шанса на последнее слово. Под опекой Хосока Юнги изменился, с него слетела пелена чрезмерной ранимости и хрупкости, внутри окостенел волевой стержень, добавилось нелогичного безрассудства. А Хосок и рад, потому что вишневая мягкость преобразовалась в вульгарно-дразнящее кокетство, в поведении которого главное условие: смотреть можно, но трогать – только Хосоку. Привилегии заводят почище коричного распутства, засевшего в прищуренных раскосых глазах. Едет крыша. Юнги ненасытен, Хосок – плотояден, а еще у обоих притупляется инстинкт самосохранения. Юнги все еще пишет картины, закрывая их от чужаков полотнами, а Хосок отошел от галдящих толп и жадных улиц, ушел в подполье, начав с нуля – новый бизнес и отношения. Юнги все еще известен в криминальном кругу как талантливый фальсификатор, шинкует капустой поддельные документы, балуется с хосоковыми новыми игрушками – оружием. Черная торговля пошла на ура, сбыт товара, приобретение новых моделей, еще больше риска быть подорванным в собственном же доме. Хосок увлекся, как азартный игрок, денно и нощно возится с любимыми «детками», заботливо вычищая до лоска и наполняя пулевым зерном. Со своей стороны Чонгук может лишь умиляться, наведываясь в гости, не забывая прихватывать с собой полюбившийся танто, иначе говоря, самурайский кинжал, на случай, если бомбезная парочка решит позабавиться запрещенными игрищами. Забрав, наконец, клоунов из погорелого театра, Чонгук трогается к легендарному месту великого свершения. Уже смеркается, раскаленный летний воздух забивает глотки потоком свистящего ветра, кабриолет гонит на полную, не страшась превышения скорости. Юнги на заднем сиденье визжит очумело, порывается встать и размахивает руками, Хосок на это лишь благоговейно ухмыляется, вертя в руках одну из своих деток, а Чонгук не может сдержать широкой улыбки. Он настолько счастлив, что срывается на смех, а после поддакивающий крик, победный клич, жажду скорого возмездия. Рдеющий в наплывающем вечере ягуар уносится вдаль, сопровождаемый огненной полосой рыжеющего горизонта, на фоне грохочет излюбленная Metallica, а троица нещадно горланит, подвывая Джеймсу Хэтфилду под тяжелые басы «The God That Failed». Срывая голос, следуют за Богом, не оправдавшим надежд. ...Вежливые поклоны тюремному начальству и выдрессированная сдержанность, натренированная покорность. Крепкое сухое рукопожатие морщинистой ладони бывалого офицера с россыпью полицейских орденов за особые услуги, на деле же – поганой коррупции. Каменная выдержка – Тэхен паинька до последнего, с замиранием сердца ожидает финишной секунды. И вот уже перед ним вырастают кирпичные серые гробы, заживо погребающие в тюремном склепе колоссальные стены с витками колючей проволоки. Тэхен разглядывает восхищенно, высоко задрав голову, у него спортивная сумка наперевес и ненаглядная, открывающая лоб, затертая бандана. Он алчно вдыхает вечерний прохладный воздух, занимающегося мрака – любимого места обитания. Воля. Наконец-то. Легкие раздуваются и саднят от переизбытка колючего кислорода, а Тэхену кружит голову долгожданной свободой. Чем дальше он идет по вымощенной тропинке к выходным воротам, тем более шаткой и вальяжной становится походка, вновь приобретая былую грацию и некую разнузданность. Предвкушение опьяняет, с каждым шагом Тэхен вспоминает, что такое быть чванливым павлином и изящной рысью. А вот и он – апофеоз. Торжественный лязг железных дверей ласкает слух, где-то в мыслях ликующе трубят фанфары. Тэхен останавливается перед самым порогом, раздумывая, на губах язвительно дрожит почти истеричная усмешка. В одно мгновение он резко разворачивается к выстроившимся по бокам в два ряда, вышедшим провожать его грандиозный уход офицерам, триумфально раскидывает руки в стороны, разрывая губы в поистине злорадной благодати. - До свидания, хуесосы! – чеканит Тэхен чуть ли не по слогам, получая большее удовлетворение, чем от любого существующего в мире наркотика. Сопровождаемая звонким хохотом, гремит захлопнувшаяся за спиной проходимца дверь. Тэхен все еще не может успокоиться после выкинутой проделки, идею которой злостно вынашивал последние несколько месяцев. Наконец, переведя дух, он выпрямляется, любопытно оглядываясь по сторонам, и находит то, что нужно: кичливо сдвинув на нос солнцезащитные очки, Чонгук стоит, привалившись к двери кабриолета и сложив руки на груди, насмешливо наблюдает за, кажется, слегка тронувшимся умом старшим братом. - Ким Тэхен, подонок конченный, встречать братву собираешься? – кричит он, попутно пиная переднюю дверцу, где на сидении чрезмерно увлеклись ртами друг друга, нежели возвращением блудного эксцентричного вора, Хосок и Юнги. Влажные причмокивания сменяются на радостный возглас, Юнги заводится настолько, что чуть ли не вываливается из машины, приветственно махая не менее счастливому Тэхену подаренной Хосоком пушкой – Daewoo DP-51 – с выгравированными личными инициалами. Последний от внезапной выходки давится воздухом и поспешно отбирает «игрушку», закидывая в бардачок подальше от прицельных глаз охранников. Но Тэхен мало внимания обращает на отшибленную парочку, в его глазах навечно отпечатался Чонгук, все еще уперто ожидающий, но не умеющий не улыбаться. Расстояние сокращается молниеносно – в пару шагов, почти прыжков, а после Чонгук уже не брезгует вступить в игру на точеных лезвиях. Ухватив за лацканы кожаной куртки, он набрасывается, словно на добычу, оприходует собственнически, скабрезно и глубоко, не давая разрешения на вдохи. Тэхен в его руках чуть ли не скулит, разыгрывая порно-сцену прямо на парковке, усердно вылизывает язык и небо, кусается, обнажая клыки, терзает нижнюю. Им сложно остановиться, но приходится – ситуация начинает выходить из-под контроля, накаляются градусы, жаром пышет под одеждой кожа. Тэхен отрывается, сыто облизываясь, пожирает глазами сейчас такого напряженного, возмужавшего и окрепшего Чонгука, только от одного томного взгляда которого в низу живота закручивается тугой узел первобытного вожделения. - Ну что, какие особые пожелания у бывшего заключенного, только что заново познавшего раздолье? – интересуется Чонгук, а Тэхену приходится сглотнуть возбуждение, но льнуть к любимому он не перестает, напротив, наклоняется к уху, выдыхая горячо и заведенно, медово-низко. - Все эти два года я мечтал, чтобы ты отодрал меня, как последнюю суку, Чонгуки, - Тэхен бесстыжий, он хочет всего и сразу, не имеет тормозов и стоп-кранов, отчего добавляет еще тише, заискивающе. – Но сначала мы ограбим банк. Отматывать срок скучно – у меня в запасе много гениальных идей. В ответ Чонгук лишь фыркает, но не противится – он ожидал чего-то подобного, да и терять им всем уже нечего. Раз уж подожгли фитиль, идти на попятные уже поздно. Запрыгнув на заднее сиденье, Чонгук командует Хосоку: - Погнали! И кабриолет трогается. Вновь гремит на максимуме незыблемая Metallica, распеваемая теперь в четыре горла, скрежещут и повизгивают шины. Юнги размахивает любимым Daewoo, Хосок гонит, насмерть переезжая все заботы и дробя колесами невзгоды, а Тэхен отчаяннее всех срывает голос и не отпускает руки брата, будто снова боясь потерять дарованное ему небесами сокровище. Однако Чонгук развеивает страхи, по-хозяйски прихватывая за талию и интимно обранивая в губы: «хен...» Теперь их не разъединят, ни в коем случае не поймают и не догонят. Это абсолютно точно, ведь они – сумасшедшие, психи, безумцы. И пусть неуловимые и неисправимые ублюдки, зато все еще люди.

конец?.. ;)