Царь Спарты

      Теперь уже было о чем тревожиться: Спарта осталась без царицы…       Неудачное посольство в Трою усугубило ситуацию. Народ стал требовать новую царицу.       Но Менелай был непреклонен. Он не хотел видеть никого.       Вечером к царю пришла Пиэрида. Она всегда появлялась, когда он был наиболее расстроен.       Связанные общим прошлым и испытавшие общий ужас, дети стали настоящими друзьями. Даже повзрослев, Менелай относился к ней с большой теплотой и делился своими мыслями (чего не случалось с другими женщинами, тем более рабынями).       И вот теперь, когда царь не находил себе места от горя, этолийка молча подошла к нему и поставила перед ним сосуд с раствором розмарина, оказывающим успокаивающее действие.       Тут Менелаю пришла в голову идея.       » — Пиэрида, — сказал он. — Ты единственная, кто может поддержать меня сейчас, когда я в таком горе. И если бы… Если бы ты не была моей служанкой…»       Царь замолчал. Он не должен говорить такие вещи. Никогда. Но почему?       Почему он должен слушаться своего брата? Да кто он такой!       — Я сделаю все, о чем попросит меня мой господин, — тихо сказала Пиэрида.       Прекрасная этолийка, за годы проведенные во дворце Елены, постепенно превратилась в рабыню царицы — вопреки протестам царя, с легкой руки Агамемнона и Клитемнестры.       — Пиэрида… Мой брат враждебен к тебе — так может, лучше я отвезу тебя на родину? Я дарую тебе свободу, ты никогда больше не будешь кому-то прислуживать — но разве что Олимпийцам.       На что женщина с улыбкой ответила:       — Мне не нужна свобода. Мне нужен ты.       Менелай был несколько растерян — и одновременно радость наполнила его душу.       — О, Пиэрида… Неужели ты… еще любишь меня?       — Моя жизнь была связана с тобой. С самого детства. И я… искренне радовалась, когда Елена выбрала тебя.       — Елена…       Менелай молча сел на край постели. Он совсем сник.       — Не хочу думать о ней… Это черная пропасть в моей жизни. И в твоей…       Невозможно даже представить, насколько царю стало не по себе, когда он узнал, что и к ней была приложена рука Елены. Тому свидетельством был зверский укус на ее плече, появившийся после посещения дворца Елены. Жестокая царица делала со своими служанками все что ей заблагорассудится.       — Мой господин, подумай лучше о Спарте — и ее будущем. Как праздновать таинства Деметры? Народу нужна царица.       -…и поможешь мне в этом ты, — вдруг с воодушевлением сказал Менелай. — Пиэрида! Будь моей женой.       — Но я рабыня, — пыталась возразить Пиэрида.       — Пока я жив, наш город будет милостив к народу. И не обидит тех, чей жребий оказался хуже.       — Царь должен выбрать достойную женщину…       — Мне никто больше не нужен! Ты мой единственный друг — так прошу, сделай это для меня. И для Спарты.       С этими словами Менелай снял с безымянного пальца самый красивый перстень — с аметистом, по его словам — напоминающим глаза Пиэрида — и надел ей на палец. Так как окружность перстня была разомкнутой, царь перед этим немного сжал его концы, чтобы перстень пришелся этолийской красавице впору.       Затем он обхватил гибкую фигурку Пиэриды и, соединив свои уста, оба надолго застыли в бесконечном и глубоком поцелуе.       Что и говорить. Несчастный царь вновь нашел утешение в своей старой подруге — любящей Пиэриде.

***

      » — Он всегда делал только то, что хотел!» — недовольно проворчал Агамемнон, когда ему сообщили, что Менелай привез в Микены своего сына. Братья договорились наконец-то решить вопрос о престолонаследии.       — Разрази меня молния Зевса, Менелай! Это не наследник Спартанского престола! — крикнул Агамемнон появившимся в дверях брату с племянником.       — Кто же? — дерзко спросил Менелай.       — Сын рабыни! — Агамемнон поморщился.       — Он сын этолийской подданной. — ответил Менелай. — Я хочу жениться на ней…       — Царь Спарты сошел с ума… — усмехнулся Агамемнон.       — Это ты сошел с ума! — вне себя от гнева воскликнул Менелай. — Пиэрида — лучшая женщина во всей Элладе. И самый близкий друг мне.       — Тоже мне, друг… — проворчал брат.       — Я женюсь не ней. Сегодня же.       — Ты этого не сделаешь.       — Почему это?       — Потому что я не позволю. Запомни, фактический правитель Спарты — я. Ты не проявил себя доблестным воином и настоящим правителем.       Менелай просто кипел от праведного гнева. Брови слились в одно целое; глаза злобно засверкали.       — Хотел бы я знать, какой правитель настоящий? Который, чтобы ублажить свою престарелую жену, грабит свой народ?       Агамемнон молчал.       — А насчет воина — ты прав. Я не царь, пока не завоевал своего государства — что ж, я его завоюю. Но ты не будь так жесток к моему сыну — он мой, и неважно от кого! От кого угодно! Имею право! Потому что царь — я!       — Но пойми меня — не забывай, что он сын рабыни! Народ-то, понятно ничего не скажет. А что скажут ахейские цари? Нельзя вот так просто отдавать престол сыну рабыни. И ты должен выбрать себе царицу.       — Я уже выбрал.       — Кого?       — Пиэриду! — его глаза безумно сверкнули. — Да! Я созрел для переворота!       — Менелай, опомнись… — покачал головой Агамемнон.       — Тогда сегодня же собираем войско — я отправляюсь за Еленой. Пусть Спарта получит назад своего спартанского дракона.       — Но Елена в Трое! Попытка вернуть ее оттуда — то же, что попытка Орфея вернуть Эвридику из Аида! И чем она закончилась?       — Из-за глупости Орф-е-я… — сказал Менелай, будто специально растягивая последние две буквы…       » — Кто бы говорил… О глупости…» — подумал про себя Агамемнон.       — Да что тебе какой-то Орфей, — продолжал Менелай. — Вот вспомни ты поход против Фив…       — Из которого никто не вернулся? — мрачно пошутил Агамемнон. — И братья Полиник и Этеокл друг друга убили?       Менелай немного смутился, но тут же удачно вышел из тупика.       — Поход Эпигонов, в котором участвовал Диомед.       — Да, их поход завершился успешно: Фивы до сих пор в руинах… — удовлетворенно пробормотал Агамемнон.       — Не в этом дело. Полиник пошел на Фивы из собственной выгоды — занять трон брата. За что он и его воины жестоко наказаны. Но их сыновья повторили поход — и их цель была благородна: отомстить за своих отцов.       — Ну и к чему ты это все говоришь?       — Ты еще не понял? Мы соберем войска — к нам присоединятся цари, связанные клятвой — устроим поход на Трою — но не для того, чтобы занять трон Приама или захватить их сокровища. Но для того, чтобы совершить справедливое возмездие. Я прав?       Агамемнон ничего не сказал. Похоже, новая, и до сих пор неведомая идея пришла ему в голову. Надо сказать, что в этом храбром воине благородство всегда соперничало с величайшей долей тщеславия…       Агамемнон тайно мечтал о мировом господстве. И тут брат совершенно неожиданно для себя сформулировал то, что не приходило в голову ему самому. Напасть на Трою! Это город сказочного богатства, говорят, в нем стены из чистого золота! При мысли об этом у микенского царя перехватило дух…       — Слушай, брат, — сказал он. — А все-таки ты не так прост… Ладно, убедил ты меня. Сегодня же собираем войска!