— Басти, знаешь ли ты способы жить вечно? — Нет, Босс. Это невозможно. — Воспоминания, Себби. Сделай все, чтобы тебя запомнили.
Ватные ноги несли снайпера по мрачным коридорам морга, освещенными ультрафиолетовыми лампами, от которых моментально в глазах появлялась режущая боль. Заглянув сегодня в зеркало, Себастьян, не будь он в здравом уме, не узнал бы самого себя. Обычно смуглая кожа превратилась в бледную, почти прозрачную. Под глазами четко виднелись мешки — результат бессонных ночей, его желудок бесконечно выл, прося хотя бы половину горбушки хлеба, но Морану не хотелось есть. Себастьян зашел в небольшое помещение, в котором отчетливо чувствовался запах тлена, за долгие годы уже въевшийся под его кожу. Молодая девушка с сочувствующим взглядом молча кивнула и аккуратно убрала белоснежную простыню, показывая такое же бледное лицо мертвеца. Знакомые черные глаза смотрели ввысь, смолистые волосы аккуратно прилизаны назад, а на губах застыла улыбка, непохожая ни на что другое в этом мире. «Прими смерть с улыбкой» — слова Джима, которые снайпер слышал от него неоднократно. Себастьян молча осмотрел безжизненное тело еще раз. Хотелось прижаться к нему и согреть своим теплом, вдохнуть жизнь, заставить снова дышать и улыбаться. Так не должно было случиться. Смерть не входила в их планы. — Сэр? — вероятно, пауза затянулась. — Вам знаком этот человек? Хочется сказать «нет». Может, он бредит? Хотелось бы верить, что это галлюцинация, но он не принимал ничего уже долгое время. Будет лучше вообще ничего не говорить. Убежать. Хочется бежать подальше от этой жуткой картины, но теперь она точно останется навсегда, отпечатавшись в памяти. Кивок. Шаги. Дверь. В городе шумно. Или это гул в его голове? Себастьян направляется на крышу Бартса. Он успел прочитать все новостные газеты по пути к госпиталю, и сейчас он вдруг осознал, что Джим стал самой обсуждаемой персоной совместно с Шерлоком Холмсом, до которого Морану не было никакого дела. Они называют его ненастоящим, думают, Мориарти не существовал. Глупые, глупые людишки. Мориарти обманул всех, ему удалось обвести всех вокруг пальца и оставить разбираться во всем самим. Всегда легче умереть, не так ли? На крыше ветер усиливается, а дождь смешивается со слезами. Он не должен плакать, потому что видел смерти слишком часто, но теплая соленая жидкость все равно щипает глаза. Киллер говорит себе взять себя в руки. Он проходит дальше, почти к краю крыши, и видит красное пятно, постепенно смывающееся дождем. Себастьян падает на мокрую шершавую поверхность крыши, потому что ноги уже не держат. Рука сама собой опускается в кровавую лужу, окрашиваясь с ярко-красную краску. Теперь на место обиды и сожаления приходит ненависть. Злость на Мориарти, на его глупую игру с детективом Холмсом, злость на себя, потому что не смог уберечь, позволил пустить себе пулю в голову. Джим оставил его. Оставил этот мир. Последняя лучшая роль сыграна, занавес опущен, зрители разошлись. Остался только он и... Едва слышные шаги за спиной, и мягкая девичья рука ложится на плечо отца. — Что ты здесь делаешь? — Я тоже читаю новости. Знала, где тебя искать, — девочка садится рядом, накидывая на голову капюшон. Она смотрит на левую руку отца, перепачканную в чужой крови. Полковник провел рукой по щеке, оставляя на коже кровавую кляксу. — Зачем он сделал это? — серьезно спрашивает она. Как бы хотел сейчас увильнуть от ответа, не говорить, промолчать. Киллер неуверенно размыкает губы: — Он думал, что сможет создать империю. Свою империю. Новые государства, правила, законы. Другие люди. «Игра» была еще одним шагом к воплощению его сумасшедших планов. — Но ради чего? — неуверенно уточняет девочка. — Ради другого будущего для всех. Для тебя. Войн без жертв не бывает, и на этот раз он решил выступить в качестве жертвы. — Неужели нельзя было обойтись без этого? — Разве есть революции без жертв? — Тогда почему ты не остановил его? — встречный вопрос. В ее голосе дрожь. — Если ты еще не поняла, Джим не из тех, кому можно что-то запретить. Он король мира. Таковым он считал себя, таковым его считали все те, кто не мог обойтись без него. Террористические организации, частные лица в правительстве и клиенты. Его боялись, уважали, — Морану было необходимо выговориться. — Но у Джеймса Мориарти было много сторон. Я знал некоторые из них, но, видимо, недостаточно, чтобы предотвратить случившееся, — бывший полковник покачал головой, подтверждая свои слова. — Ты не должен винить себя, — Джулия заглянула в красные глаза отца, в поддерживающем жесте взяв за руку. — Не знаю, смогу ли перестать, — признается он, хотя уже уверен: конечно, сможет. Но Себастьян Моран по опыту знал: боль не остается навсегда, она проходит, образовывая черные дыры в сердце, а когда червоточина заполняет все пространство — боли больше не чувствуешь, соответственно, перестаешь существовать. — Ты простишь его? — А ты? — скорее не вопрос. Просьба о совете. Лия нахмурилась и, с секунду подумав, кивнула. Себастьян подарил ей тот же жест. Он, конечно же, простит. Мужчина поднялся и протянул руку дочери, помогая встать. Дождь усиливался, пора домой. — Он все же нашел его. — Что именно? — Путь к вечной жизни.* * *
Если бы кто-то сказал Себастьяну Морану, что время лечит, он бы громко рассмеялся этому человеку в лицо, а потом предложил бы посмотреть на его жизнь, в которой по прошествию трех лет ничего не поменялось, кроме как смены жилья, потому что выносить городскую суету уже было не по силам. Шум морского прибоя, который так сильно полюбился бывшему полковнику, заставил сделать свой выбор и остаться здесь. Нечастые заказы почти не радовали, лишний раз подтверждая зависимость снайпера от оружия, с которым Моран никак не мог попрощаться. Себастьян почти никогда не давал волю эмоциям, чтобы не рушить устойчивое состояние его души. После случившегося на крыше Бартса шумиха насчет «происшествия», как любит выражаться пресса, улеглась. Но Себастьян ждал. Нет, не чуда. Революции. Чтобы наконец убедить себя, что смерть Джима не была напрасна. Джулия поздно приезжала домой после учебы, делясь свежими городскими новостями, до которых, если честно, Морану не было уже никого дела. После совершеннолетия дочь зачастую оставалась у друзей. Себастьян все понимал, осознавая, что жизнь и время не будут стоять на месте. Надо двигаться дальше. Просто то желание жить, которое поддерживалось много лет, пропало вместе с чем-то очень важным. Вернулись кошмары, как будто и не уходили. А ведь они не снились ему с тех самых пор, как он вернулся с войны, найдя Джима и свое место у него. Мориарти часто читал ему что-то, успокаивая своим мягким голосом, вылечивая израненную душу. Вовсе неважно, что это было: пьесы или мемуары, биография или просто англо-французский словарь. Главное — слышать голос. — Я обязана вывести тебя на люди, пап, — Лия достала с верхней полки солонку и перечницу, чтобы заправить салат. — Вряд ли меня там что-то удивит, — идея с вылазкой в город не вдохновляла его. — Зато будет повод побриться. Серьезно, еще немного, и я не признаю в тебе мужчину твоих лет, — девушка поморщилась и провела рукой по колкой щетине на лице отца. Себастьян улыбнулся. В последнее время только дочь и была причиной его улыбки. В соседней комнате раздался шорох, прерывая монотонную болтовню диктора на BBC news. — Дурацкий ящик, — огрызнулся Моран. Надо признать, что сеть не всегда была идеальной из-за частых ветров. Мужчина вытер руки и вышел из кухни, чтобы разобраться с поломкой техники. Безмолвная тишина. Грохот. Джулия стрелой вбежала в гостиную, обнаружив, что старый черный пульт лежит на полу, растеряв все батарейки. Девушка прищурилась, вглядевшись в экран телевизора, куда сейчас был направлен испуганный взгляд отца. Лицо корреспондента исчезло, и Джулии понадобилось несколько секунд, чтобы узнать знакомую дьявольскую улыбку и надменный взгляд на экране. «Соскучились по мне?» — Боже... — Папа?!