Старые страшные сказки

В тех краях, где ветров заплутался путь, Где порос густо черный да мрачный бор, Где сквозь ветви лучам не дано взглянуть, Где шуршит молчаливый деревьев спор, Расцвела, словно алая роза, дочь, Юной прелести, негой в глазах полна, Упоительна, точно густая ночь И, кто знает, может, уже влюблена?.. «Будь дитя, - наставляла строгая мать, - Осмотрительной в дальнем своем пути. По лесам нашим темным долго плутать Угрожающе деве. Не рви цветы, Не блуждай за огнями в сырой темноте, С незнакомцами не веди бесед, Не прельщайся речами о красоте. Только так сбережешь свою честь от бед». Положила в корзинку нехитрую снедь, Алый капор накинула. Хороша! И отправилась, чтоб отнести обед, Через лес, по листве палой тихо шурша. Только в темной низине, сквозь вереск бредя Да ужовник* разлапистый, тропку ища, Повстречала того, кто крадучись, следя За девицею юною, шел не спеша. Трепетали ресницы, черны, будто смоль, Мышцы мощные, крепкие, словно сталь. Он широким плечом подпирал тени ольх, Белозубой улыбкой смазливо блистал. Только взгляд волчий смотрит на серебро, Что крестом защищало девичью грудь, На браслеты и серьги, иное добро, Что созданиям ночи не даст обмануть. Усмехнулся красавец и начал расспрос, Мол, куда красна девица на ночь идет? В гости к бабушке? Зыркнул черноволос. Что одна на опушке в избенке живет? Указал он прелестнице правильный путь, До развилки ее проводил. Лишь ушла, Перекинулся волком свирепым, как жуть, И помчал совершать он дурные дела. Запустила верфольфа старушка в дом, Видно, думала, внучка ее стучит. Волк, в обличьи своем ночном Растерзал и горшками в печи гремит. Из крови приготовил напитки он, А из мяса старушки испек пирог. Обернулся мужчиной. Красив, силён. Натянул платье бабки и на порог. В теплой шали с плетеньем, в чепце, в очках, Трудно волка в знакомой фигуре узнать. Отчего же на сердце трепещет страх? Как в ознобе... Вервольф уж идёт встречать. Посадил он ее за накрытый стол. Наливает ей крови, дает пирог. Только кошка черная прыг на пол И кричит: «Не бери это, девица, в рот!» Волк же зырк, только кинул с силой башмак И пришиб гладкошерстную. Новая смерть. И глядеть бесконечно чудовище рад, Как родную плоть-кровь ест дитя на обед. «Раздевайся! – вервольф нежной деве велит. – Да ложись обнаженной со мной на кровать. Видишь, поздно, свет солнца уже не искрит. Не забудь серебро свое, милая, снять». И, послушная, мышкой шмыгнула в постель. Волк давай маскарад свой с улыбкой снимать. Словно в хищника лапах пуглива газель, Не решилась бороться, бежать иль кричать. Он в обличьи мужчины скользнул на кровать, Под пологом вервольф долго с девой играл, А когда пришло время ему пировать, Он в обличии волка ее растерзал.