Дар

      Хована разбудил солнечный свет, ударивший в лицо. Он медленно подтянулся и открыл глаза. Судя по мягкому свету в комнате и звукам за окном, сейчас было утро. Причём очень раннее утро — вместо привычных голосов разбойников и лязга оружия, пели птицы и трещали кузнечики. «И зачем я так рано встал?» — мысленно простонал Хован, и тут же пришла другая мысль — «Пить». Попытавшись подняться с кровати для осуществления цели, Глава осмыслил: что-то не так. Повернувшись в сторону второй половины кровати, Хован увидел тело. Радовало, что не мёртвое — вроде как шевелилось. «Кто это вообще?» — встал вопрос в голове главаря, и тут же пришёл ответ. В самом развёрнутом виде.       Встав, наконец, с постели и перевалившись на стул, Хован устало прикрыл глаза руками и стал тихо проклинать весь мир. Вчерашнее чувство победы и наслаждения испарилось, оставив за собой непонятный стыд. Нет, Ларин заслужил наказание… и разбойник ещё был очень мягок. Но всё равно, неясное чувство не покидало главаря бандитов. Будто это он был виноват во всём, а не Дмитрий.       Когда проклятья закончились, Хован снова посмотрел на графа, и только сейчас, при розовом свете восхода, рассмотрел пленника, как следует. Русые волосы рассыпались по подушке, ресницы дрожали во сне, а руки отчего-то сжимались в кулаки. Вечная недовольная складка между бровей разгладилась; тонкие губы, обычно искажённые злостью или пародией улыбки, сейчас были приоткрыты и их уголки опущены; грудь не спеша поднималась и опускалась, а из рта вырывался лишь поток горячего воздуха, вместо привычных ядовитых слов. На открытых частях тела были видны следы вчерашней ночи, и это приносило удовольствие, но лишь небольшое. Должно быть, виновато утро, или мягкий свет из окна, но Хован поймал себя на мысли, что ему нравится вот такой Ларин. Спокойный и мирный. Не пытавшийся убить его и не проклинавший весь мир. Дмитрий будто стал доверчивей к миру. «Да уж, ну и бред лезет в голову» — тряхнул головой Хован, пытаясь прогнать навязчивые мысли.       Вдруг Ларин в очередной раз застонал и медленно открыл глаза. В одну секунду всё утреннее умиротворение растворилось в озабоченности, затем — в злости и отчаянии. Брови графа нахмурились, губы сложились в одну тонкую линию, грудь замерла. Дмитрий запустил пальцы в волосы и одним стоном напомнил главарю всё. И вот тогда Хована действительно накрыл стыд. Нужно было хоть как-то исправить свою вину.       Потому разбойник устало вздохнул, встал из-за стола, пересел на пол около своей кровати и начал нести околесицу. Но граф никак не реагировал на слова Хована, лишь молча буравил ему спину. Тогда Хован попытался заговорить с другой стороны. Не сработало. «Да кем он себя, блядь, считает?!» — в миг настроение бандита переменилось — и он вскочил на ноги. Разбойник попытался сказать всё, что думает об «Уткине», вот только… Когда Ларин со всей «нательной картиной» предстал перед главарём разбойников, у того просто вылетели из головы все слова. Стыд как-то само собой ушёл, и внутри разбойника образовался странный ком… пока граф не начал свою «ёбаную речь». И с каждым обиженно-пафосным словом из его уст, разбойнику хотелось ударить или просто сразу убить Ларина. Всё-таки что-то глубоко внутри эти слова задели. Однако удара от самого Дмитрия он не ожидал точно. Это, мало сказать, ошеломило Хована, он просто был повергнут в шок от такого.       Стыд и желание вновь заменила злость и ярость: схватив пальцами мягкие волосы графа, разбойник притянул мужчину к себе рывком и прошипел «Его Светлости» всё, что о нём думает. Затем потащил Ларина за собой к кровати, перевязал верёвку и с наслаждением посмотрел в глаза пленника, чьё место теперь было не двусмысленно обозначено. «Когда-нибудь эта шлюха всё-таки будет стонать подо мной и умолять продолжить» — усмехаясь, думал главарь. — «А пока надо бы преподать ему хороший урок. И второй беглец мне в этом поможет». Ещё раз взглянув в зелёно-карие глаза, бандит точным движение руки ударил графа об кровать и, когда веки того тяжело закрылись, достал из шкафа ещё один моток верёвки. В следующие секунды он быстро, а главное, крепко привязал Дмитрия за худые запястья и предплечья по двум сторонам кровати. Осмотрев результат, Хован сдержался от того, чтобы засунуть кляп в ядовитый рот, и вышел из спальни, а затем — и из дома, на улицу. К нему тут же подошёл Кузьма с озабоченным лицом и сразу начал с дела:       — Эй, Хован! Наши разведчики караван с товарами видели в миле отсюда. Через часа два будет на нашей дороге. Там, говорят не так много, но может, всё-таки организуем небольшую разминку для наших?       — Ага, давай. Я сейчас кое-куда и подойду. Организуй пока людей, — в раздумьях ответил глава и, хлопнув друга по плечу, быстрым шагом пошёл в сторону пещер.        Ещё сегодня утром он начал обдумывать план. План перевоспитания наглого графа. И первый пункт был прост: добиться извинений. Хоть немного пошатнуть гордость графа и сделать так, что тот извинится. «Главное — не прибить его в процессе» — усмехнулся Хован, заходя в пещеру. — «И да, надо это сделать без насилия над самим Уткиным, а то остальные пункты пойдут крахом».       Подойдя к той самой холодной и тёмной комнате, главарь бандитов жестом приказал открыть дверь и вывести к нему Юлика. За ночь широкая улыбка парня пропала, глаза стали более растерянными, а одежда, состоящая лишь из грязных тряпок, выглядела как мешок на кукле. Конечно же, эта комната и мысли о смерти, которая его наверняка ожидает, уже были неплохим уроком для новичка, но всё-таки наказать его нужно было более жестоко. И это будет не смерть и не порка, как принято в лагере. Так как за ночь гнев главаря утих, а точнее, был обрушен на другого человека, Хован хорошенько подумал и принял решение «убить сразу двух зайцев»: и осуществить первый пункт плана, и наказать Юлика.       — Отведите его на улицу и привяжите к столбу недалеко от моего дома, чтобы мальчишку можно было увидеть из окна спальни. А дальше объявите, что этот парень предал наше братство и пусть наши друзья сами решат как наказать предателя. Дальше можете ничего не делать. Однако, если он умрёт до моего возвращения, то вы оба, — глава показал на двух бандитов, охраняющих комнату, — ответите за это головой. Я понятно выразился?       — Да, — раздался хор голосов.       — Хорошо, исполняйте.       После этого Хован вернулся к своему отряду, который был уже готов выступать, и посмотрел на исполнение своего приказа не без удовольствия. Затем главарь скомандовал выступать, и они поспешно пошли из лагеря, — надо было ещё засаду организовать.

***

      Глубокой ночью разбойники вернулись с добычей. Бой был долгим и изнуряющим — много раненых, однако они победили, и теперь, вместе с ранеными, бандиты тащили сундуки, а сзади ехала повозка с нагруженным добром. Конечно, это было не богатство Ларина, но всё-таки небольшой пир разбойники устроили. Хован на него не пошёл, решив приступить к исполнению второй части плана. Проходя мимо столба, мужчина увидел, что его приказ был исполнен в лучшем виде. Парня было не узнать: волосы превратились в воронье гнездо, вперемешку с кровью и мусором; глаза были закрыты, а над бровью виднелась глубокая рана от чего-то острого; с губ и до подбородка засохла тонкая линия крови; на остальное тело парня было смотреть страшнее, чем на труп, по которому пробежал табун лошадей. Хован проверил пульс — тот хоть и слабо, но бился. Вздохнув, разбойник пошёл в свой дом. Сказав стоящим около входа разбойникам, никого не впускать к нему, пока он не прикажет, даже Кузьму и Черникова, он зашёл внутрь и поднялся на второй этаж.       Ларин был примерно в том же положении, в каком Хован его и оставил. Разве что ноги он положил на кровать, а запястья развернул в более удобное положение, но в остальном ничего не поменялось. Когда разбойник подошёл к нему, зелёно-карие глаза сверкнули злостью, но главарь даже не обратил на это внимания. Он спокойно отвязал Дмитрия от кровати, тут же заломив руки назад так, чтобы Ларин зашипел, а затем связал их уже впереди, оставив болтаться конец верёвки. Натянув «поводок», Хован повёл Ларина из спальни по коридору и вывел на балкон. Шли молча, и граф недоумевал.        Толкнув дворянина к перилам, Хован показал на столб и привязанному к нему Юлика:       — Смотри, Уткин. Твой дружок тоже поплатился за ваш побег. Хотя с ним я буду добрее, чем с тобой — завтра утром его убьют. Хочешь этого?       Ларин сжал губы и молча смотрел на парня внизу. В глазах цвета древесной коры плескалась неистовая злость. Но, как и рассчитывал Хован, это злость была не на Главу, а на самого себя. Усмехнувшись, разбойник стал подливать масла в огонь дальше:       — А ведь мальчик просто помог тебе, «мрази» такой. Проявил добросердечность, выполнил долг, или всё такое. А теперь вынужден страдать на глазах толпы, чтобы потом умереть. Хотя, может, он умрёт и без нашего участия. Видишь его раны? Если их не промыть, пойдёт заражение и вряд ли его не закалённое тело выдержит это. Ты ведь увлекаешься медициной и знаешь про те муки, что испытает человек при таких ранениях. Пульсирующая и ноющая боль, жар, тошнота, слабость. И потихоньку заражение распространится, так что…       — Зачем ты мне это говоришь? — прошипел Ларин, всё ещё не отрывая взгляда от Юлика.       — Да потому что ты можешь сделать так, чтобы мальчишку сняли оттуда, отвели к лекарю и тот обработал раны.       — И каким это образом? — Дмитрий повернул голову к разбойнику, на чьём лице тут же расплылась улыбка.       — Во-о-от, ты наконец задаёшь правильные вопросы, Уткин. Спасти парнишку очень легко и просто, — Хован поманил графа пальцем и, сам же наклонившись к его уху, прошептал. — Тебе просто нужно повиниться предо мной. На коленях. Прямо сейчас. В моей спальне. — Отойдя от мужчины, Хован с удовольствием посмотрел на смену эмоций на его лице: недоумение, удивление, злость, ярость, задумчивость, спокойствие и опущенная голова. — Ты пока постой тут, подумай. Так и быть, я подожду. Привяжу тебя сейчас, — Хован специально медленно и так, что граф мог спокойно убежать, если бы захотел, привязал Дмитрия к перилам балкона, и, отойдя, закончил предложение, — и буду ждать в своей комнате.       Со смехом смотря на замершего Ларина, Хован вышел сначала с балкона, а затем из самого дома. Поманив разбойников, что стояли неподалёку от его дома, главарь с ухмылкой проговорил им на ухо:       — Облейте этого на столбе ледяной водой, чтобы очухался. Можете пару раз ударить, но не сильно. Ясно? — Те с такой же ухмылкой кивнули и пошли выполнять.       Когда Хован вернулся на балкон, то не стал заходить, а остановился у входа, чтобы посмотреть, как реагирует Ларин. Тот смотрел вниз и шептал что-то на другом языке — кажется, французском. А спустя секунды, поднял голову и в упор посмотрел на разбойника.       — Я согласен. Но при условии, что ты дашь клятву о том, что не только окажешь помощь парню, но и отпустишь его на все четыре стороны.       — Хм-м, дай подумать, — Хован сделал сосредоточенное лицо и даже приставил пальцы к подбородку. — Пожалуй, да. Я дам тебе такую клятву, но только если мне понравится то, как ты просишь прощения.       — Да будет так, — холодно кивнул Ларин и глазами показал на верёвку. — Хован тут же отвязал его и повёл обратно в спальню. Зайдя туда и заведя Дмитрия, бандит достал из шкафа одну бутылку вина, налил себе полную деревянную кружку и сел на кровать.       — Начинай, — махнул он рукой графу, отпивая из кружки. Тот с готовностью к позору опустился на колени, поднял на ненавистного врага карие глаза и начал:       — Я, Дмитрий Ларин, граф этих земель…       — Стоп! — Хован поднял вверх руку и мерзко улыбнулся. — Дмитрий Ларин остался в лесу, убитый вместе со своими людьми. Граф бы никогда тут не стоял на коленях, разве что мёртвый. А ты Уткин. Шлюха по имени Дима Уткин. Так и представляйся.       Ларин посмотрел на разбойника, думая что он шутит, но смеха в глазах и в голосе не нашёл, потому снова что-то произнёс на французском, зло ругнулся уже на русском и, прикрыв глаза на секунду, начал заново упавшим на дно голосом.       — Я, Дима Уткин, шлюха главаря шайки разбойников этих лесов Хована, — здесь он сделал паузу, что Хован посмеялся, — прошу простить меня за то, что сбежал от Хована и принёс ему проблемы.       — И всё? Думаешь ты только в этом виноват? — Хован криво улыбнулся и, встав с кровати и подойдя к Дмитрию ближе, сел на корточки. — Всему-то тебя учить надо, Уткин. Даже извиниться не можешь, — притворно вздохнув, Хован начал: — Повторяй за мной: я извиняюсь за то, что не понял своего места в этом лагере.       — Я извиняюсь за то, что не понял своего места в этом лагере, — послушно повторил Ларин гробовым голосом.       -… не подчинился своему господину, — выделил слово Хован, с усмешкой приближаясь к мужчине.       -… не подчинился своему господину,. — всё тем же голосом повторил Ларин.       -… пререкался и даже напал на господина,. — разбойник приблизился, с вот уже сантиметры разделяли их лица.       — кхм… пререкался и даже напал на господина,. — голос Дмитрия дрогнул, но лишь на секунду.       -… и отказался признать, что я грязная шлюха, когда это сказал господин,. — Глава приблизился к уху пленника и прикусил мочку.       — кхм…отка-азался признать, что я грязная шлюха, … когда это сказал… господин — по Ларину было видно, что он еле-еле контролирует голос.       -…и в завершение, — Хован посмотрел в горящие глаза, широко улыбаясь, — хочу сказать, что прошу прощения искренне и никогда не отрекусь от своих слов.       -…и в завершение, хочу сказать, что прошу прощения искренне и никогда не отрекусь от своих слов, — восстановившимся голосом, который теперь стал не таким равнодушным, закончил Ларин и попытался встать с колен.       — Стой, Уткин, мне нравится твоё положение — Хован усмехнулся и сам поднялся на ноги. — Может, заставить тебя попросить прощения другим способом?       — Хован, у нас был договор, — с наступающим гневом ответил Ларин.       — Блядям слова не давали, — бросил разбойник, рывком поднимая мужчину в вертикальное положение. — Но ты прав. Слово я своё держу. В другой раз попробуем на тебе эту роль. Когда будет хоть малая вероятность, что ты мне его не откусишь. — Хован потянул за верёвку и вновь привязал Ларина к ножке кровати, а сам сел на постель.       — Ты знаешь, Уткин… Мне всё-таки понравилось твоё извинение, так что сейчас я пойду и отдам распоряжение отвязать твоего дружка, промыть ему раны и отпустить. Но пока моя доброта не закончилась, я дам тебе выбор: ты можешь спать на полу, рядом с кроватью, а может спать со мной на кровати. Пока меня не будет, — выбирай.       С этими словами Хован поднялся на ноги и вновь пошёл вниз, чтобы выполнить зарок.       Выполнение условия клятвы заняло у него около двадцати минут, да ещё он посмотрел, всё ли сделали как надо, а затем вернулся к себе и, с тихим вздохом, понял, что Ларин остаётся Лариным. Он уселся даже не у кровати, а как можно дальше, у стола, и уже, похоже, спал. «Да уж, его гордость ломается дольше, чем скандинавские топоры» — со смехом подумал Хован. Он достал из шкафа один из зимних плащей и укрыл пленника с внутренним лозунгом: «На всякий случай, а то мало ли». Успокоив себя, что ему просто не хочется потом иметь больную шлюху, Хован прикрыл глаза и заснул спустя казалось секунды, не слыша тихого стона со стороны стола.