Revenge/Возмездие

– И зачем мы вообще приехали сюда? – недовольно проворчал Донхэ, вытаскивая из багажника машины огромную корзину с продуктами для пикника и тщательно свернутый и запакованный плед и стараясь даже не смотреть по сторонам, потому что его лицо даже сейчас, спустя три дня, когда синяки и ссадины начали заживать под действием всего того огромного количества мазей, что ежедневно тратил на него семейный врач, все еще привлекало слишком много ненужного и смущающего внимания. – Затем, что я не видел тебя уже четыре дня, и еще один день промедления с легкостью может обернуться летальным исходом, – тихонько рассмеялся Хёкджэ, поудобнее опираясь на трость (которая сейчас уже больше была нужна для вида, чем для ходьбы) и пристально наблюдая за смущенным и что-то недовольно бухтящим мальчишкой, по которому он почти соскучился за те четверо суток, что не видел его, настолько, что Донхэ и его недовольное нытье почти не раздражали Хёкджэ, а скорее забавляли его. Как и всегда, впрочем. Ведь Хёкджэ и сам не заметил, когда такое поведение превратилось из одной из самых раздражающих его вещей в милый забавный недостаток, с которым Хёкджэ с удовольствием мирился. – Мы могли бы просто побыть у тебя дома… – зябко поежился Донхэ, все еще не понимая, с каких это пор Хёкджэ начали нравиться все эти романтические бредни с пикниками в парке и подобной чушью. Нет, Донхэ был совсем не против романтики в отношениях и в любой другой день обрадовался бы такому порыву Хёкджэ, но сегодня… Именно сегодня ему хотелось бы остаться дома у Хёкджэ и просто провести весь день у него в постели: спать, валяться, играть с Чоко, заниматься сексом, заказать кучу еды с доставкой до порога и есть ее, несмотря на все возражения Хёкджэ, прямо в кровати, а потом смотреть дурацкие фильмы или сериалы ровно до того момента, пока в глазах не запляшут цветные точки, а затем повторить все это по кругу. И так до бесконечности. А вместо этого… непривычно промозглый для конца лета ветер, слишком яркие солнце и зелень и толпа шумных и любопытных людей вокруг, убивающая всю прелесть уединения с любимым человеком. – Мне надоело сидеть дома, – недовольно поморщился Хёкджэ, зная, что Донхэ, слишком занятый своей невестой, родителями и подготовкой к свадьбе в последние дни, вряд ли сможет уличить его в очередной лжи, и, чтобы хотя бы немного смягчить недовольный тон их никак не желающего сегодня складываться разговора, шутливо добавил: – Да и чего мы там не видели, – усмехнулся он, подходя к Донхэ и пытаясь взять корзину с тщательно приготовленным обедом, на который Хёкджэ потратил все утро, несмотря на то, что вчера ему пришлось возвращаться домой далеко за полночь – настолько, что на сон ему оставалась всего пара часов, но… он ничуть не жалел, что потратил время вовсе не на заслуженный отдых, а на то, чтобы приготовить что-нибудь вкусное для Донхэ и хотя бы немного подсластить ему до невозможности горькую пилюлю грядущих для кого-то хороших, а для кого-то не очень новостей. – А чего мы не видели здесь? – раздраженно буркнул Донхэ, злясь сам на себя из-за своего слишком явного недовольства, с которым ему ну никак не удавалось справиться, как бы он ни старался (даже ради Хёкджэ!), и с хлопком закрыл багажник, одновременно пытаясь не позволить Хёкджэ с его больной ногой взять до безобразия тяжелую корзину с продуктами: – Я сам, – недовольно поморщился парень и уже собирался было отвернуться от Хёкджэ, чтобы попытаться найти место побезлюднее, но Хёкджэ, всегда удивительно точно чувствующий настроение этого ребенка, разумеется, не дал ему этого сделать, отбросив в сторону эту чертову и постоянно мешающуюся ему палку и резко обняв просто до безобразия милого в своем недовольстве мальчишку. – Хёкджэ, что ты?.. Твоя нога… – попытался было возмутиться Донхэ, но губы Хёкджэ, вдруг накрывшие его губы, мгновенно выбили все мысли из его головы и остатки воздуха из его легких. – Хёкки… – стараясь разорвать поцелуй, мучительно простонал Донхэ, едва сдерживаясь, чтобы не бросить эти чертовые сумки и не взять и не затолкать Хёкджэ обратно в машину, ведь заднее сиденье в ней всегда казалось Донхэ достаточно широким, и если они уж умудрились впихнуться вдвоем в на редкость узкую душевую кабину и на подоконник в кабинете Хёкджэ, то… – Здесь же люди, – наконец-то найдя в себе силы оторваться от Хёкджэ, рвано выдохнул Донхэ, пытаясь отстраниться и заодно образумить то ли себя и свои совсем не подходящие для этого времени и места желания и мысли, то ли Хёкджэ, который, кажется, совершенно забыл о том, что они вроде как скрывают свои отношения и вроде как находятся в публичном месте и что его губы, практически мгновенно переместившиеся на шею Донхэ, ну ни при каких ракурсах не похожи на дружескую ласку. – Хёкки… – практически захныкал Донхэ, позволявший себе так называть Хёкджэ лишь в минуты слабости, когда разум практически покидал его, как сейчас, когда он чувствовал, как влажный горячий язык скользит по его покрывшейся мурашками коже, вычерчивая понятные одному его обладателю, но все равно такие приятные узоры, заставляющие все внутри Донхэ сжиматься от сладкой и полной предвкушения истомы, стягивающейся в тугой узел где-то внизу живота, там, куда так настойчиво стремились пробраться прохладные пальцы Хёкджэ. – Здесь же люди. Нас могут увидеть. Они все и так пялятся на мое лицо, а тут еще и это… – едва-едва так и сдерживая рвущийся наружу стон, пролепетал Донхэ, внезапно понимая, что ему, в общем-то, уже и плевать и на всех этих людей, и на то, что они сейчас в публичном месте и вроде как почти нарушают закон, и на то, что Хёкджэ и его самого все еще преследуют журналисты и что через пару минут все это может попасть на новостные порталы в Интернете и спустя пару часов в газеты, но… к черту все это. Ведь у них с Хёкджэ так непростительно долго не было секса, что… Донхэ был готов заняться им прямо здесь и сейчас, наплевав на всех и вся. И Хёкджэ, кажется, тоже. – Плевать, слышишь? Плевать на них всех, – вдруг неожиданно выпрямившись, зло прошипел Хёкджэ, награждая Донхэ таким тяжелым и полным ярости взглядом, что Донхэ на пару мгновений стало жутко, однако следующие слова Хёкджэ, сорвавшиеся с его губ помимо его воли, заставили Донхэ моментально забыть об этом мимолетном, но пробирающем до мозга костей ужасе. – Не обращай внимания на них. Ты… ты прекрасен. И я люблю тебя. И пусть они все идут к черту, – рвано выдохнул Хёкджэ, резко наклоняясь вперед, и снова накрывая губы совершенно опешившего и растерявшегося от такого признания Донхэ, и затягивая его в очередной удушающее-прекрасный и лишающий остатков дыхания и разума поцелуй, во время которого один из них едва-едва находил в себе силы дышать от внезапно рухнувшего на него счастья, а второй… второй отчаянно проклинал себя за это совершенно нелепое лживое признание, совершенно самостоятельно сорвавшееся с его губ в самый неподходящий или, наоборот, в самый подходящий момент. Но, кажется, Донхэ в который раз повелся на всю эту словесную чушь. И, возможно, это было даже к лучшему.

***

Этот день – теплый, летный, солнечный, совершенно спокойный, предсказуемый и размеренный – Хёкджэ с легкостью мог бы назвать одним из самых приятных дней в своей жизни. И даже постоянное присутствие Донхэ рядом, который сейчас блаженно дремал, развалившись на пледе и устроив голову на коленях Хёкджэ, ничуть не раздражало его. Да даже это чертово признание, случайно сорвавшиеся с его губ, было не таким уж смертельным, ведь что только не скажет мужчина, чтобы в минуту слабости затащить свою добычу в постель, а так… все было идеально. Отличная погода, вкусная еда и неплохое вино, еще более вкусные и неплохие поцелуи, болтовня ни о чем и до звона пустая голова. Кто бы знал, как приятно забыть обо всех своих размышлениях, чувствах, планах и проблемах хотя бы на пару часов! Дядя Икэда учил их, что они должны постоянно держать свое возмездие, свою боль и ненависть в своем разуме и сердце, но… разве кому-то когда-то вредила пара часов отдыха?.. Особенно перед крайне тяжелой ночью. Кажется, никому. Ведь злость, боль и ненависть так сильно изматывают, и кому, как не Хёкджэ, было прекрасно известно это, ведь он носил весь этот черный изнуряющий комок внутри себя уже столько лет. Ровно 22 года, если быть точным. А ему сегодня потребуется вся его ловкость, выдержка и изворотливость, чтобы провернуть то, что он задумал. Спасибо покойному начальнику службы безопасности Ли Юнсу за чудесную идею. Довольно прищурившись от яркого летнего солнца, Хёкджэ зарылся пальцами в волосы что-то недовольно пробурчавшего Донхэ и, будучи просто не в силах смотреть на его искалеченное лицо и снова и снова подавлять в себе желание вскочить и прямо сейчас отправиться к нему домой, чтобы пустить его папаше пулю в лоб, ну или хотя бы отделать его точно так же, устремил взгляд в даль, на детскую площадку, где Чон Инсон не слишком-то умело заплетала хвостики своей младшей дочери под недовольным взглядом няни, которая, кажется, была совершенно не в восторге от внезапного появления мамочки своих подопечных и необходимости изображать трудовой процесс вместо того, чтобы как всегда трепаться со своими приятельницами, да так увлеченно, что даже постоянные часовые исчезновения девочек, с которыми в последнее время так сильно сблизился Хёкджэ (но это, разумеется, был их большой-большой-большой секрет, о котором не знал никто, кроме малышек и Хёкджэ), всегда проходили совершенно незамеченными. И кто бы знал, какой потрясающий букет эмоций испытывал Хёкджэ сейчас, наблюдая за этой такой спокойной и приятной семейной идиллией: восхитительная смесь осознания собственного превосходства и силы, волнение, адреналин и предвкушение буквально заставляли все внутри него трепетать от удовольствия, ведь Хёкджэ прекрасно знал, какой кошмар ждет госпожу Чон и ее очаровательных дочек в самом ближайшем будущем, а они – все еще нет, наслаждаясь последними днями спокойной, тихой и размеренной жизни и даже не подозревая, как скоро этой идиллии придет долгий и мучительный конец… – Куда ты смотришь? – тихий голос Донхэ заставил Хёкджэ вздрогнуть и перевести свой взгляд на проснувшегося и уже успевшего приподняться парня, который с любопытством смотрел в том же направлении, что и Хёкджэ всего пару секунд назад. – О, это госпожа Чон?! – удивленно вскинул брови Донхэ, резко садясь и едва не врезавшись Хёкджэ макушкой в подбородок, но, слава богу, годами вырабатываемая реакция и в этот раз не подвела его. – Госпожа Чон? – изумленно переспросил Хёкджэ, чувствуя, как к приятному букету, так сладко щекочущему его нервы, примешивается не слишком приятный холодок: он не имел ни малейшего представления о том, что Донхэ знает психотерапевта своей матери в лицо, иначе ни за что бы не привез его сюда: слишком уж рискованным и опрометчивым был бы этот шаг, но... сейчас ему срочно нужно было искать быстрый и безопасный способ выкрутиться из сложившейся ситуации. – Кажется, да… – сделав вид, что он вглядывается в даль, неуверенно протянул Хёкджэ и совершенно спокойно поинтересовался, стараясь ничем не выдать своего волнения и того лихорадочного просчета вариантов, что сейчас шел в его голове: – Ты знаком с госпожой Чон? – Конечно, я ходил к ней на сеансы больше года, – неожиданно помрачнел Донхэ, вспомнив обстоятельства, при которых ему потребовались походы к психотерапевту. – Может, подойдем, поздороваемся? – зачем-то спросил он, тут же прикусывая себе язык и проклиная собственную несдержанность: кажется, более неловкой ситуации нельзя было и придумать. Да и психотерапевт Чон всегда тесно общалась с его матерью и случайно могла упомянуть в разговоре с ней, что этот чудесный день Донхэ потратил вовсе не на поездку с Мари на озеро, а провел его с Хёкджэ, и тогда… вышло бы не очень приятно. Поэтому Донхэ с облегчением согласился с Хёкджэ, который, кажется, тоже не слишком стремился встречаться с госпожой Чон вне кабинета. И слава богу. К тому же у них осталось не так много времени, а перед расставанием Донхэ очень-очень хотелось поговорить с Хёкджэ о тех словах, что он сказал Донхэ на парковке, и… узнать, насколько искренними и правдивыми они были, хотя… Донхэ и так знал, нет, чувствовал, что это чистейшая правда и ничего больше. Жаль только, что у него так и не хватило решимости сказать Хёкджэ хоть что-то столь же искреннее и важное в ответ…