Revenge/Возмездие

– Еще один такой поцелуй – и я уже никуда не уеду, – хрипло прошептал Итук, едва-едва найдя в себе силы оторваться от губ Хёкджэ, решившего поцеловать его на прощание перед выходом из дома и наконец-то переставшего сопротивляться, целиком и полностью сдавшись лавине чувств, так внезапно накрывшей их. Кто бы знал, как такой Хёкджэ нравился Итуку: податливый, покорный и даже немного сломленный, но такой чуткий, нежный и так отчаянно жаждущий его внимания и ласки. Даже больше, чем властный, грубый и непримиримый Хёкджэ, ведь сейчас парень, так доверчиво и жадно жмущийся к нему и молящий о продолжении, был таким восхитительно трогательным и милым и невероятно возбуждающим и сексуальным одновременно, что у Итука захватывало от него дух. До головокружения и полной путаницы в мыслях. Настолько, что где-то в глубине сознания он даже немного жалел о том, что в их стране запрещены однополые браки, ведь Хёкджэ с его слепой влюбленностью, мягким характером и, самое главное, внушительным состоянием и безупречной репутацией стал бы просто отличной партией, но... – Но у тебя же важная встреча, которую никак нельзя пропускать… – рвано выдохнул Хёкджэ, мысленно молясь, чтобы эта встреча действительно была важной, иначе… бедная его задница, которая и так натерпелась сегодняшней ночью. – К сожалению, да, – недовольно поморщился Итук, который уже десять минут пытался придумать уважительный повод для опоздания, но отец и совет директоров в полном составе вряд ли станут ждать его. – Может… я приеду к тебе вечером? Закажем ужин и… продолжим? Если у тебя, конечно, нет других планов, – хитро посмотрел на насупившегося Хёкджэ он. – А что если есть? – недовольно буркнул Хёкджэ, едва-едва сдерживая обреченный стон и думая, что, кажется, ему тоже уже пора начать, как и Дживон, накачиваться обезболивающими и алкоголем, хотя... они затупляют восприятие этой жуткой реальности, а Хёкджэ хотел ее чувствовать полностью. Каждой клеточкой своего тела. До последней крупицы боли и обреченного выдоха. Как и свое возмездие, которое, рассыпавшись на сотню мелких, совершенно незаметных для чужих глаз нитей уже опутывало почти весь Кванхадон и всех виновников этого торжества справедливости, вершась далеко не только здесь и сейчас… И Хёкджэ нужно было до предела ясное сознание, чтобы прочувствовать каждую секунду отмщения, которого он и так ждал невыносимо долго. И даже то, что он делал с Итуком, вернее, то, что Хёкджэ позволял ему делать с собой, противоестественное самой его сути и заставляющее его корчиться от отвращения к этому богатенькому не знающему отказа ублюдку и к самому себе, доставляло Хёкджэ особое, ни с чем не сравнимое и полное мучений удовольствие, на которое он уже умудрился подсесть быстрее, чем будущий наркоман на героин, упиваясь этими яркими и совершенно неведомыми ему прежде эмоциями и впечатлениями. И пусть дядя Икэда предупреждал его, что эмоции, подлинные эмоции, а не все то притворство, что с легкостью выдавал Хёкджэ, могут быть слишком опасны в его деле, деле возмездия, но пока Хёкджэ не видел веских причин отказывать себе в этом слишком дорогом и изысканном удовольствии, позволяя себе захлебываться в пучине собственных чувств и прекрасно зная, что он сможет избавиться от них в любой момент. Так быстро, как это будет нужно ему, ведь он уже давно прекрасно владел всеми известными эффективными методиками самоконтроля, иначе уже давно бы попал в психушку, как и его мать. Все-таки наследственность – крайне странная и печальная штука. – Тогда просто отмени их и жди меня, – улыбнулся Итук и, наградив возмущенно сверкнувшего своими невероятно яркими и выразительными глазищами парня легким прощальным поцелуем, наконец-то покинул дом Хёкджэ, оставляя скривившегося от последнего поцелуя Хёкджэ в таком гордом и таком прекрасном одиночестве. Первым делом, избавившись от уже порядком надоевшего ему гостя, Хёкджэ вытер обслюнявленные в порыве страсти Итуком губы салфеткой, чтобы хоть как-то уменьшить внезапно нахлынувшее на него чувство гадливости, но этого оказалось мало: Хёкджэ словно до сих пор чувствовал отвратительную смесь вкусов спермы и слюны своего любовника с горьковатым привкусом собственной желчи, тошнотворным комом подкатывающую к горлу, поэтому, позабыв обо всем на свете, он на полной скорости рванул в туалет, без особого сожаления подарив весь свой завтрак и вчерашний ужин белоснежному унитазу, а затем долго, с остервенением чистил зубы, в кровь раздирая слишком жесткой щеткой десны, и полоскал рот – до тех пор, пока там не осталось даже намека ни на что, кроме болезненно-мятного привкуса зубной пасты. Уже стоя под горячим душем и пытаясь унять внезапно накативший на него приступ дрожи, Хёкджэ с недоумением пытался понять: что же такого сейчас произошло? Ведь обычно он не был настолько брезгливым и чувствительным к подобной чуши, как чужая слюна или сперма, но эти поцелуи, ноющая задница, проведенная вместе ночь и переизбыток секса явно выбили его из колеи. Да еще и это происшествие с адвокатом Соном… Проклятье! Это же нужно было так проколоться!.. Хёкджэ уже попросил частных детективов присматривать за мужчиной, докладывая обо всех его перемещениях, но пока тот вел себя как обычно, и, значит, следовало ли Хёкджэ надеяться на то, что у этого происшествия не будет последствий? Дядя Икэда сказал бы, что нет, и посоветовал бы Хёкджэ устранить источник пусть даже потенциальной, но все же опасности, а Хёкджэ отчаянно хотелось надеяться, что да, именно поэтому адвокат Сон все еще был жив, но беспокойство о нем легло еще одним тяжелым камнем на плечи Хёкджэ, делая его и без того неподъемную ношу еще невыносимей. Хотя… ему-то точно не привыкать к такому. Как и к тому, что если все-таки адвокат Сон решит поделиться своими догадками хоть с кем-то, то Хёкджэ придется убрать его. Без малейших сомнений и сожалений. Как и всех, кто встанет на пути Хёкджэ и на пути его возмездия. Простояв под теплой водой почти час и убедившись, что на его коже не осталось даже намека на запах любовника, а его душевное равновесие вернулось на место, Хёкджэ, окатившись напоследок ледяной водой, выбрался из душа и, до красноты растерев белоснежную кожу полотенцем, обработал все беспокоящие его места антисептиком и обезболивающей мазью. Быстро одевшись и стараясь не обращать внимания на липкую, волнами накатывающую на него слабость, Хёкджэ первым делом распахнул все окна в доме, впуская в спертое, пропахшее омерзительным ему сейчас запахом секса и чужого человека пространство поток прохладного летнего, так восхитительно пахнущего свежей, только-только политой травой и рассветом, воздуха, воистину спасительного, которым хотелось дышать и дышать. Хёкджэ простоял у окна почти двадцать минут, жадно вдыхая так отчаянно нужный сейчас его организму кислород и наслаждаясь утренней, такой чистой и такой звенящей, не нарушаемой еще никем и ничем тишиной, и лишь затем, вспомнив о том, что он совершенно забыл о своей маленькой и очень недовольной принцессе, которая ввиду своего совершеннейшего неприятия Итука была сослана на ночь в манеж, выпустил звонко облаявшую хозяина до безобразия соскучившуюся по нему Чоко, тут же внося в тихое размеренное утро так необходимые сейчас Хёкджэ привычные для дома, где есть собака, шум и веселую суету, ведь Чоко как всегда умудрялась одновременно изо всех сил ластиться к хозяину и выпрашивать завтрак, недовольно покусывать его за кончики пальцев в качестве мести за ночь взаперти, а не в его постели, и пытаться растормошить Хёкджэ и заставить поиграть с ней слишком вялого и какого-то грустного хозяина в мячик. – Ну же, принцесса, не все сразу, – Хёкджэ со смешком присел на корточки, позволяя Чоко облизать свое лицо и думая, что даже его собака с удивительной точностью определила истинную суть старшего сына семьи Ли, ведь Хёкджэ впервые в жизни видел, чтобы Чоко невзлюбила кого-то НАСТОЛЬКО сильно, как Итука. Причем не по какой-то конкретной причине, а просто так, с первого взгляда. Оказывается, говорят сущую правду о том, что животные прекрасно чувствуют людей. И тем забавнее на этом фоне выглядит, что младший сын семейства Ли принцессе, наоборот, понравился. Причем настолько же сильно, насколько сильно Чоко не нравился Итук. До невозможности милое то ли совпадение, то ли, наоборот, печальная закономерность. Надо же, два родных брата, а какое диаметрально противоположное отношение… Хотя… если выбирать между этими двумя, то Хёкджэ, наверное, тоже бы выбрал младшего. Может, потому, что он просто чересчур забавный и болтливый и правда, как и говорил Кюхён, слишком непохож на свою семью, да и вообще на большинство людей их круга, а может, потому, что Хёкджэ пока не нужно было заниматься с ним сексом, изображать какие-то чувства и разыгрывать драмы, и это, несомненно, было существенным плюсом в пользу Донхэ. Но в любом случае это утро было слишком хорошим, чтобы тратить его на размышления о братьях Ли, поэтому, накормив Чоко и немного поиграв с ней, Хёкджэ заварил себе чашку зеленого чая и приступил к запланированному на сегодня списку звонков и дел. Его месть раскручивалась все сильнее и сильнее, и участия и контроля Хёкджэ требовалось все больше и больше с каждым днем и с реализацией каждого пункта его огромного отлично продуманного и просчитанного плана. Первым делом он позвонил Кюхёну и, старательно не обращая внимания на его сегодня особенно едкие и полные ехидства замечания и подколы, узнал, как поживает их письмо, уже благополучно полученное в налоговом управлении и принятое в очень активную разработку, так что… кому-то в ближайшее время придется выдержать много неприятных разговоров с властями о сокрытии своих и не только доходов, утайке налогов и существенном нарушении целого ряда законов. Удовлетворенно улыбнувшись, Хёкджэ попрощался с Кюхёном, старательно проигнорировав все его вопросы, и, включив ноутбук, ознакомился с заботливо присланным ему отчетом психотерапевта Дживон, которая медленно, но верно под умелым воздействием сильнейших психотропных препаратов, алкоголя, консультаций своего врача и последствий развода сходила с ума, и, кажется, буря, которую так ждал Хёкджэ, грядет очень и очень скоро и ее последствия будут более чем разрушительны. Отправив врачу письмо с короткой благодарностью, Хёкджэ с помощью написанной специально для него программы перевел психотерапевту следующую часть оплаты за его тяжкий труд с оффшорного счета на Каймановых островах, отследить который не смогли бы все федеральные службы Азии вместе взятые, и перешел к более скучным и насущным делам: изучению отчетов от инвестиционных управляющих и финансовых сводок компании и благотворительного фонда, разбору корреспонденции и ответам на письма своих заместителей, которые под чутким руководством дяди Икэды взяли на себя практически все управленческие вопросы, избавляя Хёкджэ от всей этой столь противной и скучной ему бумажной волокиты: бизнес никогда особо не интересовал его, а был лишь способом заработать средства на осуществление своих планов – не более. Да Хёкджэ вообще не мог точно сказать, было ли ему хоть что-то в этом мире интересно, кроме его возмездия. Разве что Чоко и некоторые боевые практики – и только. Кто-то мог бы сказать, что такой скудный набор интересов – удел ограниченного человека, но Хёкджэ было этого более чем достаточно, ведь он не строил масштабных планов на дальнейшую жизнь, да что уж там, он не строил планов дальше конца этого лета, пока даже не представляя, чем он будет заниматься потом, когда он сам и его семья будут отомщены. Все это казалось пока Хёкджэ настолько нереально далеким, что он предпочитал просто не думать об этом и жить тем, что у него есть. Разобравшись с делами компании и фонда и решив, что на сегодня с него достаточно подвигов, Хёкджэ вытолкал на ярко освещенную жарким летним солнцем лужайку перед домом недовольно тявкающую, только-только задремавшую и разнежившуюся под боком хозяина и совершенно не желающую играть Чоко, впрочем, пара минут щекотки и любимый мячик резко изменили ее мнение и улучшили настроение. К тому же они с Хёкджэ проводили вместе в последние недели непозволительно мало времени и сейчас с удовольствием наверстывали упущенное, шумно возясь в траве под удивленно-восторженным взглядом их случайного наблюдателя, который, кажется, думал, что его никто не видит, вот только Хёкджэ заметил Донхэ сразу же, как только тот пробрался в незапертую на засов калитку, однако Хёкджэ не спешил показывать парню, что раскрыл его присутствие, старательно делая вид, что слишком увлечен игрой с Чоко и не замечает ничего вокруг, вот только принцесса, стоило ей только заметить своего нового любимчика, с легкостью спутала все планы Хёкджэ, со звонким лаем помчавшись к замершему в тени такому непривычному с новой стрижкой и укладкой Донхэ. – Ты знаешь, что преследование и пребывание на частной территории без разрешения хозяина преследуется законом? – с усмешкой поинтересовался Хёкджэ, поднимаясь с травы и подходя к до безобразия смущенному мальчишке, присевшему, чтобы погладить так и льнущую к нему Чоко. – Я никого не преследовал, я... я просто… хотел узнать, есть ли у тебя планы на сегодняшний вечер, – смущенно пробормотал Донхэ, чувствуя себя вором, застуканным на месте преступления, хотя… по сути, так оно и было: он вообще понятия не имел, зачем пришел сюда, просто… все эти стилисты, парикмахеры и примерки с утра пораньше под четким руководством матери и ее помощника жутко утомили его, оставив в Донхэ одно-единственное желание – сбежать как можно дальше от них, и он и сам не понял, как и почему ноги принесли его именно сюда. Ведь они были еще не так близки с Хёкджэ, чтобы он вот так вот мог вломиться к нему, да еще и увидеть то, чего ему видеть не стоило. – А есть предложения? – широко улыбнулся Хёкджэ, стараясь не выдать своей растерянности: два брата в один вечер? Нет, пожалуй, это было бы слишком. – Потратить девять часов твоей жизни на пиццу, пиво и «Властелина колец», – улыбнулся Донхэ, которому сейчас просто физически нужен был хороший фильм в хорошей компании, иначе… он и правда скоро сойдет с ума и начнет со всей серьезностью рассуждать о новых брендовых коллекциях джинсов и модных трендах в этом сезоне, а это явно было… не для него. Все эти Chanel, Levi's, D&G, фасоны и модели, различия вытерто- и бледно-голубого (которые, по мнению Донхэ, не различались ничем, кроме названий), клепки и бирки… Он действительно не мог понять, как серьезно можно обсуждать эту чушь, но его мама, ее помощник и целая свита нанятых ими стилистов и байеров думали совершенно иначе, вгоняя Донхэ не просто в тоску, а в самый настоящий эмоциональный ступор и заставляя его чувствовать себя неотесанным деревенщиной, который был в этом мире совершенно не к месту. Как и всегда. – Я не пью пиво, но в целом план хорош, – продолжая улыбаться, кивнул Хёкджэ, после долгих мучительных размышлений решив, что, пожалуй, сегодня следует дать возможность отдохнуть своей многострадальной заднице и… устроить братьям еще одну «теплую встречу» в его доме, еще раз проверив, так ли крепки их отношения на самом деле, как они хотят показать, или?.. Пожалуй, это будет самым лучшим планом на сегодняшний вечер, ну уж точно куда лучше секса с одним и посиделок за долгими нудными фильмами с другим. – Значит… я приду в семь? – Донхэ вопросительно посмотрел на задумавшегося о чем-то своем Хёкджэ. – Да, это будет просто отлично, – совсем по-недоброму усмехнулся Хёкджэ, доставая из кармана джинсов смартфон, чтобы написать Итуку скорбное сообщение о том, что у него, увы, образовались неотложные планы на сегодняшний вечер и он никак, ну просто никак не может поужинать и провести сегодняшнюю ночь с ним…