Revenge/Возмездие

– Ну как она? – Итук, так и не решившийся зайти в палату к матери после операции, с беспокойством смотрел на бледного измученного младшего брата, вяло ковыряющегося палочками в тарелке, прекрасно зная, что если бы он его силком не вытащил пообедать, то Донхэ, и так не вылезавший из палаты матери почти двое суток, пошел бы на рекорд, заступая на третьи сутки дежурства без нормального режима дня, сна и питания, хотя… студентам-медикам к такому, конечно же, не привыкать. – Пришла в себя, пока сложно сказать хоть что-то, но анализы потихоньку начинают показывать улучшения, так что… будем надеяться, что все прошло хорошо, – устало улыбнулся Донхэ, отправляя в рот креветку и морщась от слишком яркого и острого вкуса: кажется, он отвык за эти годы не только от своего языка, своей семьи и своей страны, но даже от еды, которая раньше так нравилась ему. И прямо здесь и сейчас Донхэ вдруг так остро почувствовал себя никому не нужным чужаком в этой стране, в этом городе и даже в своей собственной семье, как не ощущал этого никогда прежде, хотя ему постоянно говорили о том, что он лишний. Всегда и везде. – Сколько ей потребуется на восстановление? – слишком деловито, так, словно он находился на переговорах и обсуждал стоимость барреля нефти, а не спрашивал о состоянии здоровья матери у брата, уточнил Итук, совершенно не обращая внимания на то, как едва заметно хмурится Донхэ, который, несмотря на то, что души не чаял в своем старшем брате, никогда не понимал такого его отношения к матери. Хотя… Итук всегда был слишком похож характером и манерой поведения на отца, и с годами это сходство проявлялось все ярче и ярче, так что удивляться тут было совершенно нечему. – Неделя на восстановление после операции, если все пойдет хорошо. Еще две недели терапии, но, думаю, что ее можно будет проходить уже дома, и еще два-три месяца на восстановление после, – тяжело вздохнул Донхэ, прекрасно знающий, каким мучительным и долгим будет это время для его матери и… для него самого, ведь он просто физически не сможет оставить ее без поддержки в такой сложный период, что бы ни сказал по этому поводу отец, да и все остальные тоже, ведь… никто, кроме него, не сможет ухаживать за мамой так, как нужно, и оказать ей всю ту помощь, в которой она так сильно будет нуждаться. И пусть она и будет отрицать все это, но они уже проходили через нечто подобное пять лет назад, и Донхэ лучше всех представлял, что их на самом деле ждет этим летом и как сильно мама будет нуждаться в нем. – Как долго… – то ли разочарованно, то ли расстроено выдохнул Итук, уже представляя, какой их ждет кошмар, а ведь он так надеялся, что это лето будет легким, приятным и полным хороших эмоций и событий, но… странная ссора родителей, болезнь матери, а теперь еще и Хёкджэ… Нет, не так он хотел провести это лето. Но разве теперь у него есть выбор? Надо было все-таки послушаться Сору и махнуть с ней в Европу, но теперь все, что ему остается, – бегать гонцом между не разговаривающими родителями, выхаживать свою мать и слушать истерики своего любовника, который, пожалуй, даже сейчас был для Итука самым приятным и самым значимым событием этого лета. – Это еще не так долго, – усмехнулся Донхэ, отодвигая от себя тарелку с супом, которую он не осилил даже наполовину, и беря запотевший стакан с одуряюще вкусно пахнущим свежевыжатым гранатовым соком с кубиками льда, который на свету походил на налитую в бокал артериальную кровь – сочного, ярко-красного оттенка. – Не переживай, – сделав глоток, поспешил успокоить разволновавшегося старшего брата он: – Я останусь до конца лета и буду помогать маме, чтобы вы с папой не отвлекались от компании и спокойно могли заниматься своими делами. Я думаю, так будет лучше для всех нас… – Но как же твоя учеба и практика?.. – вопросительно посмотрел на брата Итук, прекрасно зная, насколько это важно для Донхэ, хотя… семья для него всегда была важнее всего в этом мире, даже несмотря на то, что родители всегда относились к нему намного прохладнее, чем к самому Итуку. Ведь это же был Донхэ, слишком необычный и непохожий на всех тех, кого знал и с кем общался Итук, и он частенько не мог понять того, что же на самом деле происходит в голове и мыслях его младшего братишки, поэтому… поэтому он просто старался понять, принять и любить Донхэ таким, какой он есть, хотя порой это было очень и очень сложно. – Во-первых, они никуда от меня не денутся. Во-вторых, болезнь матери – уважительная причина, по которой мне разрешили перенести мою практику на осень, так что… до начала сентября я абсолютно свободен, – грустно улыбнулся Донхэ, стараясь даже не думать о том, каким адом будет его расписание в начале осени вместе со всеми отработками и началом нового учебного года, но мама была намного важнее всего этого, а Донхэ всегда умел правильно расставлять приоритеты. К тому же после первого года в медицинском и двух недель практики в приемном отделении его вряд ли сможет испугать хоть что-то. – Тогда… я поговорю с отцом?.. – то ли спросил, то ли констатировал факт Итук, пока даже не представляя, как стоит преподнести отцу эту новость, но в любом случае с ним явно следовало говорить не Донхэ, а ему самому, чтобы отец в порыве ярости опять не наговорил Донхэ гадостей и не натворил каких-нибудь глупостей, на которые его практически всегда толкает присутствие младшего сына, стоит только вспомнить скандал и сломанное запястье Донхэ в седьмом классе, когда он принес отцу годовой табель, в котором была всего лишь одна четверка, так взбесившая мужчину, жаждущего, чтобы «этот гнусный выродок» не позорил его своими оценками, и его мало волновало то, что это была не одна-единственная четверка среди троек (как это обычно бывало в табелях Итука), а одна-единственная четверка среди честно заработанных «отлично», да и то, что, даже несмотря на это, Донхэ возглавил учебный рейтинг, ничуть не успокоило отца, который в порыве ярости сломал Донхэ правую кисть; а уж сколько раз он просто поднимал руку на младшего сына, который смиренно принимал все его наказания, Итук уже даже не считал, но их явно было больше одной сотни… А вот ему самому никогда не перепадало ничего крепче подзатыльника, поэтому все новости в последние годы отцу – плохие или хорошие – он предпочитал сообщать сам, стараясь держать отца и Донхэ на безопасном расстоянии друг от друга. – Да, я думаю, что так будет лучше, – немного нервно кивнул Донхэ, который знал, что, скорее всего, отец был в курсе того, что он возвращается домой, ровно в тот самый момент, когда Донхэ еще только начал бронировать билет на самолет, но… если он до сих пор так и не захотел встретиться с ним, то лучше не дразнить хищника, пока тот спокоен и сыт, и не встречаться с отцом, пока тот сам не захочет этой встречи, а если не захочет вообще, то… Донхэ даже не знал точно, будет он расстроен этим фактом или нет, ведь он не имел не малейшего понятия, насколько разрушительными окажутся последствия их встречи с отцом в этот раз и чего ему вообще стоит ожидать, поэтому… Наверное, им по-хорошему вообще не следовало бы видеться с отцом, чтобы не нервировать друг друга лишний раз. – Скажи ему, что я останусь здесь, пока мама не поправится, и, как только… как только ей станет лучше, я уеду. Сразу же. И вообще… в случае чего я могу пожить у Кюхёна. Пусть считает, что я просто сиделка, и да… так будет лучше для всех. Правда. Он должен понимать это, постарайся объяснить ему все… – поспешил добавить Донхэ, с мольбой глядя на брата и искренне надеясь на то, что отец все-таки разрешит побыть ему с мамой, а не выставит его из дома, города и этой страны, как он любил это делать всякий раз, стоило Донхэ хоть немного надоесть ему или разозлить, а если учесть, что отец был в ярости каждый раз, стоило ему только посмотреть на Донхэ, то… Нет, Итуку однозначно нужно приложить все силы, чтобы убедить их отца разрешить Донхэ остаться в городе, иначе… он же все равно останется. Но будет скандал, а скандалы и еще больше проблем и разногласий – это совсем не то, что способствует выздоровлению больных с онкологическим рецидивом, и они все должны сейчас просто переступить через себя и все свои предубеждения, чтобы создать максимально комфортные условия для мамы и ее скорейшего выздоровления, и отец, как никто другой, должен понимать это. По крайней мере, Донхэ отчаянно хотелось надеяться, что это так и что в главе их семьи осталось еще хоть что-то человеческое…

***

– Так о чем ты хотел со мной поговорить? Неужели нельзя было обсудить это дома?.. – недовольно поджав тщательно подкрашенные губы, Дживон уселась на услужливо пододвинутый официантом стул и выжидающе посмотрела на выглядящего слишком счастливым мужа, с которым они не виделись больше недели ровно с того памятного вечера, следы которого все еще заживали на ней. – Я не хочу появляться в этом доме и вообще больше не хочу появляться рядом с тобой, – мужчина, от пристального взгляда которого не укрылись ни тщательно скрытые косметикой синяки, ни слишком закрытое платье супруги и некоторая скованность ее движений, скривил губы в подобии улыбки. – По-моему, ты и так не особенно усердствовал с этим в последнюю неделю, – усмехнулась женщина, которая несказанно была рада тому факту, что ее муж предпочитал не появляться дома в последние дни. – Я не хочу особенно усердствовать с этим всю оставшуюся жизнь, – хмыкнул Минхван, склоняя голову набок и внимательно наблюдая за своей дражайшей супругой, до которой наконец-то начало доходить, к чему идет весь этот разговор. – Ты?.. – начала было Дживон, но Минхван насмешливо перебил ее: – Я подаю на развод, вот бумаги, можешь ознакомиться, – мужчина бесцеремонно подтолкнул к жене лежащий перед ним на столе толстый конверт из плотной белой бумаги, на который раньше Дживон по своей глупости или невнимательности совершенно не обратила внимания. – Ты не посмеешь… – прошипела женщина, даже не глядя на чертов конверт, но супруг снова перебил ее: – Еще как посмею, милая, – хмыкнул Минхван и, не сдержавшись, с нескрываемым злорадством добавил: – Готовься к тому, что тебе скоро снова придется оказаться с голой задницей на улице и искать нового спонсора для своих ненормальных прихотей… – С голой? Ты так уверен в этом? – вопросительно вскинула брови Дживон, изо всех сил стараясь держать себя в руках, чтобы не сорваться и не закатить истерику в публичном месте. – Если ты не помнишь, то, согласно нашему брачному контракту, мне полагается треть всего нашего имущества и активов. Тебя жаба-то не задавит потерять СТОЛЬКО денег? – теперь пришла ее очередь насмешливо смотреть на мужа, который, к нескрываемому удивлению Дживон, услышав даже это, остался абсолютно спокойным. – Наш брачный контракт аннулирован, милая, – усмехнулся Минхван, с наслаждением наблюдая за реакцией своей уже почти бывшей жены. – По факту твоей измены. Некий анонимный доброжелатель поделился со мной почти сотней фотографий и двумя очень захватывающими записями домашнего порно, так что… Все это будет веским доказательством супружеской неверности и основанием аннулировать наш брачный контракт, поэтому… меня-то жаба не задушит, дорогая, а вот ты на всю жизнь запомнишь, что не стоит раздвигать свои ноги перед кем попало, – довольно хмыкнул мужчина, поднимаясь из-за стола и поправляя полы и так идеально отглаженного пиджака: – Прости, я не вижу смысла здесь больше задерживаться. Ужин записан на мой счет, так что можешь в последний раз развлечься, милая, – кивнув потерявшей дар речи Дживон, Минхван уже собирался было направиться на выход, но, не сдержавшись, бросил напоследок: – Увидимся в суде, дорогая, мои адвокаты порвут тебя на части, – и лишь затем быстрым шагом покинул уютный зал, оставляя свою жену в одиночестве и искренне радуясь тому, что столько лет его персонального ада наконец-то подошли к концу. И как он сам не додумался до чего-то подобного? Впрочем, обычно Минхван смотрел на все измены Дживон сквозь пальцы, но роман с его другом и эти фотографии и видео от анонима… стали последней каплей. И теперь, когда Минхвана не сдерживал брачный контракт и весьма нерадужная перспектива потерять треть имущества, активов и бизнеса, он собирался поквитаться с этой лицемерной шлюхой по полной, ткнув ее носом во все дерьмо, что она натворила, и оставив ее с тем, чего она по-настоящему заслуживает. Ни с чем. А он сам… он сам будет спокойно жить дальше. Возможно, женится еще раз на какой-нибудь молоденькой глупой красотке, которая будет закрывать глаза на все его романы и родит ему наследника, а может, не женится больше никогда, но сначала… сначала он поставит эту зажравшуюся шлюху на колени и напомнит ей, где же на самом деле ее истинное место, а затем наконец-то заживет так, как ему этого хотелось.