Revenge/Возмездие

– Все-таки узнал? – Хёкджэ с насмешкой смотрел на мгновенно смутившегося и растерявшегося парня, который очевидно прекрасно помнил, при каких обстоятельствах они познакомились, а если и нет, то Хёкджэ собирался напомнить ему о них. Прямо сейчас. Поэтому, не медля ни секунды, он резко развернул хозяина дома к себе лицом и прижал его спиной к белоснежной стене, без стеснения вжимаясь в него своим телом и чувствуя, что его неслучайная жертва реагирует на него и его близость точно так же, как и в прошлый раз. Но кто бы сомневался в этом. Хёкджэ всегда умел быть незабываемым, особенно если он целенаправленно стремился оставить неизгладимое впечатление в чьей-то памяти. – Или мне нужно тебе напомнить? – этот вопрос он выдохнул замершему парню прямо в губы, обжигая их своим опаляющим дыханием, а затем, нарочито продлив ожидание своего изнывающего партнера на пару секунд, накрыл его губы своими, затягивая парня в головокружительный, полный жадности и жажды поцелуй, который пьянил Итука крепче алкоголя, точно так же, как той странной ночью четыре месяца назад, когда он случайно снял совершенно незнакомого парня в ночном клубе, оказавшегося лучшим любовником из всех, что у него были (а уж чего-чего, а любовников у примерного старшего сына семейства Ли было предостаточно), а может быть, этот парень снял его, да это и не так важно, но Итук до сих пор частенько просыпался по ночам в поту, вспоминая того парня и ту ночь, и даже если ему нужно было заняться сексом с невестой, то таинственный незнакомец, при мыслях о котором у Итука леденела и одновременно закипала кровь, помогал ему достичь нужной кондиции, чтобы удовлетворить даже не подозревающую об истинных пристрастиях своего жениха и как кошку влюбленную в него девушку. – У тебя тогда были белые волосы… – обреченно то ли глухо простонал, то ли выдохнул парень, когда ему наконец-то удалось выбраться из оглушительного плена этих сводящих его с ума губ, глядя прямо в полные насмешливо-равнодушных искорок глаза своего… бывшего любовника? Или все-таки безопаснее будет называть его старым знакомым? – А у тебя тогда не было невесты. Все меняется, – усмехнулся Хёкджэ и, облизнувшись, вдруг резко отстранился от парня, чтобы как ни в чем не бывало поинтересоваться: – Так это здесь твои родители хранят свои самые любимые картины? – совершенно не обращая внимания на Итука, абсолютно растерявшегося от таких перепадов в поведении, Хёкджэ легким шагом отправился вглубь домашней галереи семейства Ли, с интересом разглядывая висящие на стенах картины и, казалось бы, напрочь забыв о том, что было всего пару десятков секунд назад, и даже его внешний вид, абсолютно спокойный и сосредоточенный, словно отрицал сам факт случившегося поцелуя, едва не лишившего Итука не просто самообладания, но, кажется, и здравого рассудка. – Да, – пробормотал Итук, щеки которого все еще пылали предательской краской воспоминаний (а может, и не только их), а сердце билось так гулко и так громко, что казалось, что звук его биения заполнил все слишком безмолвное, тихое и пустое пространство вокруг. И что это было сейчас? Он никак не мог понять. Встреча с его таинственным незнакомцем и его поведение… определенно испугали и заинтриговали его. Что это было? Экспромт? Порыв чувств, который кое-кто не мог скрыть, но потом все-таки взял себя в руки? Или… какая-то игра? Даже если это и так, то Итук, обычно ненавидящий, когда его пассии пытаются крутить и манипулировать им в своих целях, вдруг отчетливо понял, что… что он готов принять правила этой странной, известной лишь одному ее создателю игры. Абсолютно любые правила. И что он готов позволить вести себя этому парню, словно сотканному из гремучей смеси огня и льда, еще раз, как тогда ночью… Что он снова готов подчиниться ему, если тот попросит, и… кажется, он уже думал о том, что это лето в Кванхадоне может быть не таким смертельно скучным, как ему казалось всего пару часов назад. Нет, ему нравилось проводить время дома, общаться с отцом, пить чай с мамой, ходить по вечеринкам и обедам друзей, но… намного сильнее ему нравилось, когда Ли Хёкджэ целовал его, а уж что он мог сотворить с ним в постели… Лишь одна мысль о том, что их единственная ночь вместе может иметь продолжение, сводила Итука с ума… Хотя он всегда с легкостью шел на поводу у своих желаний и страстей, однако ему хватало ума тщательно скрывать свои пороки и их последствия, и именно это чувство опасности, страх, что его не самые большие, но очень грязные секреты могут быть открыты в любой момент, лишь обостряли чувство наслаждения и удовлетворения и позволяли ему чувствовать, что он все еще жив и не погряз в том замкнутом кругу, что его родители, их друзья, дети… все люди их круга. В отличие от них Итук был по-настоящему жив и пользовался этим по полной, пока у него еще был такой шанс. И если этот милый, до невозможности возбуждающий парень хочет сыграть с ним, то… почему бы и нет? Это будет не только забавно, но и очень и очень волнующе. – Как я уже говорил, здесь хранится лишь самая малая, но горячо любимая часть коллекции картин нашей семьи. Ее начала собирать еще наша прабабушка, и каждое поколение обязано внести свой вклад, – сделав над собой усилие и стараясь говорить как можно бодрее, начал Итук, наконец-то найдя в себе силы отлепиться от стены. – Остальная часть коллекции выставляется в картинных галереях по всему миру: бабушка считала, что картины, чтобы сохранить свою привлекательность, должны постоянно чувствовать на себе восхищенные взгляды… – Это здорово, – задумчиво кивнул Хёкджэ, пристально разглядывая одну из картин – схематично обрисованный яркими акварельными мазками пруд с лилиями и шаткий мостик над ним – все в лучшем стиле импрессионизма, так ярко и завораживающе, что от этого не может не тошнить. – Это же Моне? – внезапно спросил он у подошедшего к нему легким шагом Итука. – Да, это он. Та самая акварель, которую мама решила продать на аукционе. Отец подарил ей эту картину после рождения… то есть на день рождения, совсем устал, уже заговариваюсь, – усмехнулся Итук, искренне надеясь на то, что Хёкджэ не обратит внимания на его оговорку, и тут же поспешил сменить тему: – А ты разбираешься в искусстве? Не знал… – Будем откровенны: ты вообще практически ничего не знаешь обо мне, – отзеркалил усмешку собеседника Хёкджэ, заставив того снова вздрогнуть и покрыться мурашками, которые были заметны даже со стороны, впрочем, Хёкджэ сделал вид, что он не замечает их. – Нет, к моему глубочайшему сожалению, я ничего не понимаю в искусстве, – отрицательно покачал головой он. – Просто в детстве над моей кроватью висела репродукция этой картины, и я запомнил ее… – Забавное совпадение, можно даже сказать, судьбоносное… – задумчиво протянул Итук. – Я бы не сказал. Совпадение как совпадение, – передернув плечами, хмыкнул Хёкджэ и поспешил сменить тему: – Но на самом деле я и правда не очень разбираюсь в искусстве и вряд ли узнаю здесь еще хоть одну картину, – улыбнулся он, окидывая рассеянным взглядом развешанные на белоснежных стенах шедевры. – Я разбираюсь только благодаря маме. Если хочешь, то я могу немного рассказать тебе о… – Нет-нет-нет, не стоит беспокойства, – не слишком-то корректно перебив Итука, отрицательно покачал головой Хёкджэ, выразительно глядя на часы. – И я и так потратил слишком много вашего времени, – снова выдавил из себя рассеянную улыбку парень и, опережая так и готовящиеся сорваться с губ его экскурсовода возражения, поспешил пояснить: – На самом деле у меня запланирована на этот вечер еще одна встреча, кхм… со старым другом. И было бы невежливо ее пропустить, – немного виновато пробормотал он, добавляя в голос ровно то количество смущения, чтобы его собеседник прекрасно понял, что это за друг, и наградил Хёкджэ полным обжигающей ревности взглядом. – Ну раз эта встреча так важна… Значит, бесполезно уговаривать тебя остаться на ужин? Ты бы мог познакомиться с отцом… – не слишком довольно посмотрел на парня Итук. – К сожалению, не сегодня. Я бы с удовольствием присоединился к вам в любой другой день, – вежливо, но чересчур холодно отклонил предложение Хёкджэ, ничуть не обращая внимания на недовольство Итука, и, попросив его проводить к Хёри и выразив женщине должное восхищение столь потрясающим домом и великолепной коллекцией, поспешил попрощаться с хозяйкой и ее сыном, конечно же, отказавшись от предложения Итука проводить его до дома. Однако, прежде чем Хёкджэ удалось вырваться из плена этого дома, ему пришлось пообещать, что он обязательно присоединится к ужину семейства Ли завтра, если у него, конечно, не возникнет никаких срочных дел, и лишь затем ему наконец-то позволили покинуть этот чертов дом, который сильнее любых стальных тисков давил на него своей аляповатой роскошью и лицемерным, насквозь фальшивым великолепием. Стараясь выглядеть как можно спокойнее и беззаботнее, Хёкджэ размеренным шагом отправился по изящно выложенной природным камнем тропинке к калитке, ведущей к его дому, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на одуряющий запах роз, от которого его тошнило и которые напоминали Хёкджэ отвратительные кровавые ошметки на зеленых кустах и пахли для него практически так же, если даже не хуже. Хёкджэ невыносимо хотелось сорвать прямо сейчас голыми пальцами все эти чертовы бутоны, уничтожить их, но… разве так поступают нормальные соседи? Кажется, в следующий раз ему стоит сделать комплимент хозяйке дома по поводу этого великолепного сада. И только так. Но сейчас… Убедившись, что дом уже скрылся из виду и никто не заметит его, Хёкджэ не отказал себе в удовольствии сорвать один из кроваво-красных цветков, с мстительным чувством удовлетворения растирая нежные, но так отвратительно пахнущие листья в своих пальцах. Цветок с подвохом, как и все в этом городе. И в этом доме. И в этой семье. Выбросив в сторону то, что осталось от бутона, Хёкджэ недовольно посмотрел на проткнутую случайным шипом ладонь и на набухающие на царапине капли крови, со злорадством думая о том, что садовник, кажется, не справился с данным ему утром миссис Ли заданием, но вернуться и сообщить об этом женщине… кажется, это было бы немного неуместно. К тому же все, что ни делается, – все к лучшему, и этот укол… словно отрезвил Хёкджэ, которому ну никак нельзя было поддаваться собственным чувствам и устраивать подобные сцены, даже в одиночестве. «Гнев не должен владеть тобой. Это ты должен владеть своим гневом», – эти слова эхом звенели в ушах Хёкджэ, пока он быстрым шагом шел к своему дому, пока набирал дрожащими пальцами код на панели дверного замка, и пока он, судорожно вдыхая воздух, включал везде свет, пытаясь успокоить отчаянно колотящееся сердце и снова собрать внезапно лопнувшее и разлившееся по всему его телу обжигающе-горячее чувство ярости в маленький шарик в районе солнечного сплетения, где оно и должно храниться. Хёкджэ понадобилось ровно 120 вдохов, чтобы прийти в себя и навести порядок в собственных чувствах, восстанавливая равновесие и покой и возвращая все чувства на их места, и лишь затем он позволил себе обратить внимание на окружающую реальность: погладить крутящуюся под ногами и не понимающую, что происходит с хозяином, Чоко, обработать ссадину на ладони и с удовольствием сварить себе кофе, радуясь тому, что первые две ступени уже пройдены и… они дались ему намного легче, чем рассчитывал Хёкджэ. Хотя… он уже давно освоил самоконтроль в такой степени, в какой это вообще было возможно. Но, как говорил его дядя и наставник, нет предела совершенству. И эта непреложная истина была прекрасным мотивом для самосовершенствования. Устроившись с чашкой кофе в старом кабинете, в котором с того времени, что Хёкджэ помнил его, изменилась лишь одна вещь – сейф с наивысшей степенью защиты, который вчера вечером установили по его просьбе, парень, набрав на тщательно замаскированной панели 16-значную комбинацию, достал из самого надежного в мире хранилища (по заверениям рекламного проспекта, в которые Хёкджэ не слишком-то верил) пять старых толстых потрепанных папок на завязках, четыре крайне потрепанных, исписанных мелким витиеватым почерком тетради и тонкий серебристый ноутбук, выглядящий просто до безобразия новым и современным на фоне этого бумажного великолепия. Дожидаясь, пока загрузится система, Хёкджэ аккуратно развязал первую папку, содержимое которой он и так знал наизусть: вырезки из газет, копии полицейских протоколов, результатов экспертиз и проверок, показаний свидетелей, судебных записей, фотографии и диски с записями, которые Хёкджэ пересматривал и перечитывал такое количество раз, что не мог даже предположить примерное число, но все равно, раз за разом, день за днем, он возвращался к этим проклятым папкам и тетрадям, надеясь найти в них хоть что-то новое. Вот и сейчас, открыв на компьютере изображения с камер наблюдения в особняке мирно ужинающей в столовой семьи Ли, Хёкджэ снова углубился в чтение документов, которые уже давно составляли всю суть и весь смысл его жизни, подчиненной сейчас лишь одной цели, к выполнению которой он был наконец-то готов…