count to ten

В течение зимы 2029, тебе исполнилось 35. Тебе становилось хуже и хуже каждый день, и я спрашивала бога почему он убил мужчину в таком раннем возрасте. Больница выделила мне комнату для посетителей рядом с твоей, в которой была кровать для меня и Амелии, а также детская кроватка для маленького Хьюго. Ты начал слабеть и быть сбитым с толку в свой последний год. Ты спал больше пятнадцати часов в день, и, в некоторые дни, не мог вспомнить кем я была. Я плакала каждую ночь и умоляла докторов сказать мне, что делаю не так. Я была там каждую секунду, чтобы убедиться, что тебя правильно кормят, ты, казалось, не хотел есть вообще ничего. Ты мог выкинуть всё со злым ворчанием, напоминая мне собаку, которую заставлял съесть угощение какой-то незнакомец. Я не была незнакомцем… Мне пришлось сказать Амелии, что происходит и что скорее всего произойдёт с тобой. Сказать пятилетнему ребёнку, что её любимый отец скоро умрёт… Я не знаю как она справится с этим. Не говоря уже о том, что сейчас больница была её домом. В больнице с дерьмовой едой и депрессивными песнями, играющими в лобби. Одной ночью ты проснулся, крича и заглатывая воздух. Я прибежала и нажала на кнопку, которая должна была вызвать медсестру. Ты взял меня за руку и, впервые за несколько месяцев, понял кто я. В палату вбежали доктора и прогнозировали асцит, скопление жидкости в брюшной полости. Они осушили жидкость к утру, но было видно, что твоё тело плохо отреагировало на это. Я не могла спать, поэтому осталась в палате в докторами и после всего спросила их, что теперь с тобой будет. — У него началась финальная стадия заболевания печени, — они сказали. — И скорее всего он скончается в течение следующих нескольких месяцев. — Вы не можете сделать что-то? Трансплантацию печени? — молила я. Я даже отдала бы свою, если бы они позволили. Но нет. На этой стадии твоё тело просто бы не выдержало этого. Они сказали, что единственная вещь, которую я могу сделать, это убедиться, что ты спишь, когда тебе нужно и принимаешь xifanax, наркотик, который помогал тебе избавиться от избытка аммиака и не давал впасть в кому. Был февраль, когда случилось кое-что удивительное. У твоего тела был последний рывок энергии и ты начал говорить. Я пришла в семь утра и занималась своей обычной рутиной, а точнее просто сидела в кресле и читала журнал. — Дженнифер Энистон опять видели с Брэдом Питтом, — сказала я, а мой голос оцепенел. — Эйва… — прошептал ты со своего места, а твои глаза были наполовину открыты. От шока я выронила журнал из рук и переместилась к тебе. — Эштон? Эштон, поговори со мной! — я плакала, слёзы стекали по моим щекам. — Эйва… Мне больно… — Не бросай меня, малыш, — прошептала я, целуя твою щёку и вызывая медсестру. — Где именно тебе больно? — Везде… Эйва… — ты вздохнул, закрывая глаза. — Думаю, я умираю. Я не хотела говорить, что так и есть. Я вообще не хотела что-либо говорить. Я шмыгнула носом и взяла твою руку в свою. — Ты будешь в порядке, — я всхлипнула. — Ты будешь в порядке, любимый. Твой ЭКГ пищал каждые несколько секунд и я молилась, чтобы он не замедлился. Я молилась, но даже не знала кому. Бога для меня больше не существует. Я начала плакать ещё сильнее, когда услышала музыку, звучащую из холла. Сейчас не время для coldplay. Прибежала медсестра, а за ней и доктор. Медсестра продолжала кричать: «Ты в порядке? Как себя чувствуешь? Говори, Эштон! Говори со мной!» Но ты игнорировал её и смотрел только на меня. — Я люблю… тебя. Эйва… — сказал ты. Я наклонилась и нежно поцеловала тебя. — Я тоже люблю тебя, — ответила я. Ты повернул голову в сторону медсестры и доктора и прочистил горло. — Я хочу умереть… спокойно. С ней. Пожалуйста… Медсестра понимающе кивнула, но доктор казался недовольным и, посмотрев на меня, сказал: — Мы ничего не можем сделать. Вы можете отключить его аппарат, поддерживающий жизнь или смотреть как он медленно и мучительно умирает. Это ваш выбор. Ты показал доктору язык, когда он покидал палату, а я хихикала сквозь слёзы, целуя твою руку. Ты совсем как ребёнок. Ты повернулся ко мне и медленно моргнул. — Пожалуйста, побудь ещё, — я молила тебя. Казалось, что ты погрузился в постельные простыни слабостью и я всем сердцем желала, чтобы в тебе неожиданно появилась вспышка энергии и твоё тело восстановилось, прежде чем ты умрёшь. — Мы не можем решать… когда нам жить, а когда умереть, — тихо ответил ты. — Но мы можем выбрать… как нам жить… прежде чем мы умрём. — Эштон, — я вздохнула. — Посмотри на звезды… — тихо сказал ты, кашляя. — Прекрати! Не пой, ты делаешь себе больно! — рыдала я. Ты простонал от боли и глубоко вдохнул, глядя мне прямо в глаза. Когда мне было двадцать девять, ты лежал на больничной койке и сказал мне то, что я никогда не забуду. — Посчитай до десяти… на каждую цифру… по году… что мы провели вместе. А затем… вспомни, что я люблю тебя. Так я и сделала. И когда я закончила, я сделала вдох, так же как ты сделал свой последний.