Кулисы

Я думаю, человечность во мне ещё не до конца умерла, а в последнее время она вообще стала пробуждаться. Иногда я задумываюсь, сколько страданий приносит другим моя бесполезная месть. Но человечность не всегда означает совесть, потому что я не чувствую вины. Может, я вошел во вкус? Или убийства стали привычкой? Это очень странное чувство, когда ты понимаешь, что привык к чему-то необычному. Будучи ещё ребенком, я играл с другими детьми в наёмных убийц, считая это крутым и интересным. Тогда я даже не задумывался, как они чувствуют себя. Даже интересно, похож ли я на них. Не думаю. У них есть цель, причины убивать, а когда я начал свою "карьеру" я был просто запутавшимся подростком. Даже если бы монстр отпустил меня, я бы не осмелился начать обычную жизнь, будь оно возможным. До сих пор не понимаю, что ещё заставляет меня это делать. Но что меня не устраивает? У меня, практически, жизнь без обязательств. Что? Для меня есть всего два приказа: "убей" и "убери", а потом я волен делать, что захочу. Никто больше не скажет мне, что я должен делать, а что — нет. Никто не скажет, как я обязан поступать. Я больше не должен вести себя так, как это принято в обществе. У меня своя мораль, свои понятия, свои правила и законы. Плевать, если это противоречит общепринятым нормам. Разве то, что я смотрю на жизнь в другом ракурсе так плохо? Нет, это прекрасно. — М-мне... не нужно ничего больше, — на этот раз я говорю немного увереннее, но речь всё равно страдает из-за тика и шрама, а голос дрожит — и н-никто не нужен. — Я все ещё опасаюсь собственных мыслей. Тик усиливается, мышцы моего тела сокращаются, заставляя меня вздрагивать и жадно вдыхать воздух всем ртом. Чего я так боюсь? Смерти? Одиночества? Того монстра? Нет, это слишком просто. Всё это — полная херня! Ни одиночество, ни этот безлицый мудак, ни даже сама, мать её, смерть не смогут мне принести столько боли, сколько... Кажется, я понял. — Боль... я боюсь боли. — Последнее слово я даже не прошептал, а выдохнул. Вот оно что. Все было слишком просто, чтобы увидеть это с самого начала. Я не мстил за сестру, не пытался сорвать свою злость на невинных людях. Всё это время я просто боялся опять почувствовать боль. Я не хотел снова испытывать те страдания, — что моральные, что физические — поэтому заставлял страдать других.