Вместе

      Софа — сокращённо от Софья Вороцкая. Частному бродяжьему лагерю, куда она пришла не далее, как этой зимой, проще называть её Ворона. Хрипловатый зычный голос, южный типаж и чёрные волосы миниатюрной девчонки — довольно красноречивые отсылки к этой птице; есть даже крыло — простёртая по плечу бунтарская татуировка, заказанная у независимого умельца в баре. Что-то родственное врановым есть прежде всего в фамилии, данной работящими родителями Южного промышленного сектора. И их птенчик в расцвете юных лет улизнул с благополучного юга полуразрушенного города, ведомый тягой к приключениям. Состариться у фабричного станка, как полагается каждому южанину — не её участь. Пусть теплолюбивой натуре Софы было холодно в других секторах, она согревалась надеждой угодить в Историю, как герои её драгоценных художественных книжек.       Райан Лоу — достаточно приземлённое имя. Владелец, как ни странно, всё ещё помнит его спустя столько лет дикого образа жизни. Каждое слово бродяги надо вытягивать клещами, в основном потому, что он говорит на другом языке и почти не знает русского. Слегка мутировавший выживший пришёл действительно издалека. Это было первым препятствием, пока не стало аргументом женополых храбрецов.       Лоу и сам недавний гость в секторе бродяг. Он не намеревался сюда идти — нашли полуубитым, выходили и заставили расплачиваться. Впрягаться за чужую общину охотником и постовым. Мутанты его разновидности выглядели в точности, как обычные люди, так что в целом группировка приняла его по-человечьи. Днём тихо, ночью безопасно. С новенькой солнцелюбивой барышней, прибившейся к бродягам, Лоу долго не сталкивался из-за своего ночного образа жизни. Мутация на сетчатке глаз не позволяла переносить видимый свет, а Софа никуда не выходила впотьмах без фонарика. Конфликт на почве физиологии. Увенчается ли миром по желанию страждущих?       Шаги навстречу были обеспечены обстоятельствами, а именно — «дипломатической» общенародной вылазкой в драконьи пещеры с целью проредить популяцию этих зверюг в зародыше. Лоу не горел желанием класть голову в пасть монстру, но он был должен общине. Софа была чертовски любознательна, жаждала приключений и присоединилась сама, никого не спрашивая и не интересуясь возражениями. Возражений и не было, от бродяжьей группировки они вступили в объединённый отряд вдвоём. Только их спутники начали гибнуть уже в середине похода. Были стимулы и опасения.       На экскурсии в дикую жизнь за околицей в Вороцкой частенько кипели адреналин и эмоции. Им ли, мутировавшим тварям в её временной команде, не знать при их чутких анализаторах: нюх, фантастическое зрение, возмутительная интуиция. Чуют даже компоненты крови, что говорить. Лоу, даже пребывая в волнении, не изменялся в лице. Краем глаза следил за соотечественницей в пути, подавал руки из банального гражданского обязательства — иначе бы пташку съели протеи или здоровенные подземные насекомые. В тех чёртовых пещерах, куда они забрались, держался примирительный полумрак. Ворона ориентировалась в сумерках, создаваемых свечением здешней флоры, а Райану оно не слишком резало глаза. Пограничная атмосфера между мирами — можно договориться.       Пришлось побегать от хищников и поволноваться над фокусами аномалий. У Софьи — боевое крещение, для Лоу — монотонная дорога по душу чешуйчатой зверюги бок о бок с кучей сомнительных незнакомцев. Неискоренимая грубость, конечно, имела место. Несмотря на посильную выручку, на первом же привале Ворона вместо благодарности только ругалась на попутчика. Нагло украл у неё питьевую воду, лапал по пути, заставлял переживать за свои опасные манёвры и вообще был максимально возмутительным, особенно притом, что теперь не вёл ухом и чинил своё попорченное в дороге снаряжение. Взаимные чувства соратников и нелюбимых соседей были обострены; пока только критика и насмешки. Неизвестно, что изменилось в последний момент: что такого сделала Вороцкая, с бойкими возмущениями отнимая свою бутылку с водой, или о чём подумал неконтактный Лоу. Так или иначе, руку соратницы по лагерю он задержал за запястье.       — Злиться… Не злиться. Это тяжелая. Останься.       Ещё ему следовало сказать: «Я должен присматривать за тобой», — но половины даже таких простецких русских слов, увы, не вспомнилось — не зналось. Не требовалось ему никогда раньше. Не сказать, чтобы мутанта ничуть не прельщало наличие у девушки недурных съедобных припасов, но это был второстепенный бонус. Наибольшая часть команды была опасна, и он тоже, но из зол выбирают меньшее. Некоторые уже погибли с подачи опасного окружения или равнодушия так называемых товарищей. Или их кровожадности. Ценой вопроса была едва ли лучшая среди бродяг кулинарка, а таланты, разумеется, губить нельзя, хотя мутанту было на ту пору ещё невдомёк. Молчаливым советом девчонке было держаться к нему поближе, чтобы выйти из рейда живой и снова осиять своим смехом скучный сектор бродяг.       Опалины и укусы — вот чем всё кончилось. Разрушенным гнездовьем и одной оскорблённой драконихой. А ещё — кучей трофейного хлама. «Это же книги!» Нет, это хлам, но так уж и быть, а филиал ада был пройден и благополучно забыт. Подобное ведь происходит изо дня в день. Главное, что сегодня уцелели сегодня. В группировку Лоу пришёл по сути ни с чем, но привёл назад невредимую Ворону. Ворона считала, что это она привела Райана живым — не умершим от голода, — и в этом тоже была истина. Несмотря на её везение, в последующие рейды ей зачастую уже не позволяли выходить. Ума мутанту малость не доставало, но физической формой и приспособляемостью особи его разновидности владели примечательными. Софа не могла похвастаться тем же, она была всего лишь человеком.       За опытом компаньонства бывшая южанка негласно получила дозволение бывать в самой тёмной комнате бродяжьего общего дома. Там в дневное время отсыпался мутант, спасаясь от болезненного для глаз света за глухо заколоченным окном. Роскошь, как и развлечение, сомнительная, но всё же расширение горизонтов. Практически никто другой не приближался к этому подчердачному чулану, потому что будить нелюдимого бродягу и вообще лезть к нему было донельзя паршивой идеей. Но Софа ведь явилась разрушать стереотипы и собирать ворох собственных приключений. Таким образом от ругани за плохо выполненные обязанности и каких-то ну очень важных требований: «Там вот такенное насекомое по столу бегает, проснись сейчас же!» — Лоу больше ничего не могло спасти. В большинстве случаев он отвратительно переваривал дрессировку и либо вообще не слушал, либо долго упрямился, но его капризы были натуральный детский лепет в сравнении с упрямством Софы. Порой она лютовала серьёзно: без шанса на пощаду светила проклятым фонариком в лицо, грозилась оторвать доски с окна, сбрасывала с лежанки. Откуда в хрупкой девушке с такими изящными плечами столько сил?       Иногда Софа сталкивалась с неблагоприятными для ссоры настроениями, Райан искренне беленился с непривычки уступать по-человечески. Но не убивать же, в самом деле. Она какой-никакой близкий человек, если можно называть близким кого-то, кроме себя любимого. Единственная, кто не сдавался в отношении Лоу, упорно видя в нём обычного и в чём-то неплохого человека, даже когда сам Райан не видел. Пока он был сильнее, всё же не особо поспоришь — мутант валил девчонку на пол и флегматично раздумывал, куда бы эту комнатную бунтарку с концами да в воду. Если мгновением назад готов был всерьёз её укусить, то, перебесившись, только фыркал. Он к ней чувствует слишком много снисхождения. Доверия и веры — что она всё может, если захочет. Её это смущает больше, чем сердит. Ей этот неразговорчивый чужак нравится больше, чем должен пугать. И слова «сдаюсь» на уроках речи они не учили.       Поскольку ничего другого на первой поре не оставалось, хмурый мутант изъяснялся взглядами: указывал, спрашивал, выказывал намерения, негодовал. Чаще — только негодовал. Ставил перед фактом и щедро предоставлял дополнительную пару секунд на осмысление: сама загоняет себя за прутья и там застревает. Мутант мог себе позволить: коротал расстояние и приникал к ее губам своими. Позволив свыкнуться с поверхностным ощущением, целовал глубже. Всего лишь дежурное близкое знакомство с неловкой непристойной истомой. Ему это нравится, несмотря на неудобства и последствия. Это стоит того, чтобы изредка отхватывать по морде, ввязываться в лишние неприятности из-за Вороцкой. Он будет, если она продолжит смотреть на него так же храбро тепло.       По природе своей Лоу отстранялся после того, как беспардонно принуждал что-то сделать: поцеловать его или подсобить в быту, уйти или остаться. У него в генах опаска и предельная осторожность, только поэтому прожил так долго. Его руки другие: грубоватые, чужие, проминают кожу и заставляют робеть, предугадать их без привычки сложно. Выпадали случаи, когда мужчина целыми днями не трогал Софу, дабы не злоупотреблять. Или не убирал жёсткую хватку с её талии, и всё же не добивался большего. Иначе Софка не смогла бы ему верить. А бросать голодные взгляды днями напролёт, каждый раз заставляя вздрагивать, словно от ожога — это забавно. Наверное, в мире не было ничего в положительном смысле более забавного, чем женщины.       Конфликт превратился в область контакта. Когда Софа ни свет ни заря принципиально приходила выяснить, куда подевались все батарейки из фонариков, Лоу с видом святого неведения заваливался ей на колени и отключался, что было добротным завершением его ночной смены в охране лагеря. Поза явно подразумевала зверей поменьше, ибо на коленях умещалась только голова. Но чаще Лоу спал в лучшем случае на голом полу, поэтому таковой вариант был сверхкомфортным и символическим — Ворона не могла теперь сбегать так просто.       В расположении духа повыше плинтуса — с удовольствием гладил её по спине, пальцами обводя очертания тонких лопаток, которые напоминали сложенные крылья под золотистой кожей. Знаки примирения были самой приятной частью, поэтому никто от них надолго не отказывался, чтобы ни было между такими разными выжившими. Лоу имел обыкновение прикасаться к тёмному рисунку на плече девушки, прикладывать губы к тому или иному «перу» на крыле, мягко обводить его языком. Подзабыв понятие цивилизованности, цепляться за кожу зубами.       Его честным предпочтением стал сон в ногах у Софки, на полу рядом с ней. Мутант исправно просыпался, когда ей приходилось сталкивать его тушу и уходить по делам — ведь у прочих смертных день, разгар деятельности. Это одна из причин, которая не позволяла скандалить сутки напролёт. Часть времени просто заставляла их разминуться. Поздно вечером Лоу убирал смоляные локоны девушки ей за ухо, гладил ладонью волосы и рассказывал что-то, пока та не заснёт. Как и что он может говорить так долго, непонятно — неужели знает столько русских слов? Только Вороцкая может ответить. Проиграв истинным полуночникам и сдавшись Морфею, Софа спала; мутант удалялся сторожить лагерь и гнёзда союзных разумных зверей, играть в другие, азартные игры под полой, с большими ставками и высокими рисками. Утреннее солнце начинало топтаться на пороге, ещё разрубленное горизонтом; пропахший железом и улицей ночной мутант приходил домой.       Помимо ласки и понимания Ворона иногда высыпала на молчаливого мутанта возмущение. Не понимала, насколько страшно будет однажды не уберечь её. Иногда — ревность. Не знала, что она ему нужнее, чем даже он хрупкой, беззащитной ей. Наедине он возвращал южанке должок таких протестов, прижимая храбрую девочку к стенке. Между холодной стеной и своей прохладной шкурой заставлял теплокровную птичку ощущать жар, потому как щекотно скользил по талии руками, тесно прижимал её спину к себе, горячо целовал шею от изгиба плеча до корней вороных волос. Софа не особо стремилась высвободиться. Следовало бы.       За Лоу была закреплена каноническая угрюмость, но мимика перестала быть атрофированной. Возникло новое выражение — постоянно одна и та же улыбка. Точнее, просто приподнятый уголок рта. Таковая возникала, когда Райан одним-единственным взглядом определял, что внезапно разбуженная сонная Софа не успела одеться, как подобает, или навострял уши на что-нибудь крайне многосмысленное, оброненное ею. Во всеобщих глазах они не были парой, наверное. Их тёплые ночи не афишировались, при свидетелях Лоу не особо успевал приставать, а у остальных чудаковатостей было алиби. Мол, они из одного лагеря, прекрасно сочетаются в своей юношеской придури… Ворона учит варвара из Пустоши разговаривать на русском, варвар за ней приглядывает… Бла-бла. Шуточки о женитьбе, ожидающей бродяг в счастливом конце, Лоу не отрицал, было интересно принять в такой церемонии участие. Он ведь не собирался Ворону никому отдавать.       Это до последнего именовалось игрой и объяснялось азартом. Часто девушка предлагала более, чем тесные, объятья своему… приятелю? Телохранителю? Любовнику? Они ещё не нашли друг другу терминов. Просто мужчине. Лоу мягко притрагивался к её щеке, спускал руки к телу. Её тонкие ладони взбирались на шею мутанта мимо металлического нательного креста на шнурке. Она единственная ныне живущая, знавшая, что он привержен к старой религии и не такой уж неотёсанный, по крайней мере, с ней. В тёплый сезон одежда на девушке чуть просторнее и откровенней, позволяет мужским рукам прогуливаться от талии до бёдер, от бёдер к рёбрам, кончиками пальцев чувствовать бойкое биение сердца. Лоу доподлинно знает, что Вороцкая слишком хрупка для жестокой реалии Глена, что бы там не говорила её скандальная репутация. Ей везёт. С этих пор страшно допустить её к чему-то опасному или проиграть кому-то в повседневном бою. Раньше он был один и не знал подобных фобий. Подзабытые прелести одиночества против изъянов близости.       Жизнь переломала всё настолько, что позволяла ночному и дневной засыпать вместе. Жизнь пошла на поблажки, с этим стоило быть осторожнее. Мутант предоставлял плечо в качестве подушки, обнимал татуированную девушку. По сути — это всё, что у них есть. Присвоенное спальное место в сомнительном убежище. Когда-то Лоу думал, что Ворона — один сплошной отвлекающий фактор, который иногда нужно переносить на руках или банально успокаивать. На деле выходило иначе. Она — одна мотивация никчёмной в остальном жизни. Повод возвращаться поскорее и вообще возвращаться, вспоминать о Боге для некоторой духовной болтовни. И так называемое везение Вороны, схожесть их черт (сложно рассмотреть в бродягах что-то близкое, но оно было), кармические предназначения здесь ни при чём. Раньше он не слышал её и даже не замечал, постепенно обучался это делать не без ошибок. И всё крепче цеплял на себя одно психическое воспаление — ощутимо дёргался, просыпаясь от отвратных снов с сотнями вариаций нечаянной софкиной гибели. Так было по-настоящему страшно.       Даже здесь, в довольно населённом городе, они всегда были затравлены, как какая-то дичь. Опасно всё. Опасны люди, опасны звери и улицы, опасны дома и они сами. Опасно жить. Чтобы исцелять находящиеся на грани нервишки, приходился кстати любой островок умиротворения. Смеясь над глупостями с товарищами, разделяя быт, добиваясь друг от друга крепких согревающих поцелуев, бродяги в итоге обязательно ступали за грань. Внутренние желания побуждали быть неаккуратными, чего Лоу никогда не позволял себе. Беспечность в нынешний век равна гибели. Но это далеко не первый известный раз, когда безответственный Райан, наплевав даже на все собственные устои хладнокровия, просто делает, что заблагорассудится. Наслаждение и её сильный трепет — он чувствовал всё, слышал желания в жестах. Повалив птицу на горизонталь, подбирал под выгибающуюся поясницу, вглядывался в помутнённые слепой нежностью карие глаза. Всегда казалось, что он не заслуживает такого взгляда.       — Расслабься, — хрипло замечал Лоу, стараясь помочь ей с этим. Прикасаясь губами к коже, заставлял запрокинуть голову, оставлял горячие поцелуи на шее под самым подбородком. Она его научила многим словам, и не только словам; именно он её учил небольшим порокам, хотя на Софию когда-то были другие желающие, претенденты, приценивающиеся и уходящие своей дорогой. Теперь это уже не те тревоги. Просто воспоминания к сведению.       Теперь нужно беречь себя, верить в счастливый конец. Даже если Ворона изменится, или Лоу станет совсем другим. Чтобы простившиеся с ними люди с ужасом узнавали их оставшиеся дома тайны, независимо от того, где в это время будут сами Лоу и Ворона, и будут ли вообще. Чтобы, если терялись, уходили или гибли — не поодиночке. При неизбежности плохих концовок и крайне малой вероятности всё равно верили в счастливую.