Там, где нас нет

Он всегда был... ну, давайте скажем, что странным ребенком. По крайней мере, так считала его мать, от которой ничего, кроме: «А он весь в отца, из него ничего не выйдет!» - он не слышал. Хотя, если бы хоть один сказал: «Ничего, малыш, все получится!», - то все бы действительно получилось. Но он слышал лишь «…из него ничего не выйдет!» У него были амбиции. О, их было много! Мальчик мечтал стать писателем! Достойное устремление, не правда ли? Стоит того, чтобы драться за него? — Только глянь на себя: тут фингал, там синяк. Хулиган, стыдоба. Как ты смел, кем ты стал?! — а кем он стал, женщина? Что он сделал не так? Кожаный ремень — наверное, единственное, что осталось от отца, — врезается в нежную кожу девятилетнего мальчика. Его детские крики режут слух, и мать снова замахивается, силясь попасть по лицу, чтобы заткнуть его. На следующее утро соседки спрашивают у нее, почему он молчит и не играет с другими детьми, стоя в сторонке? — Мой-то? Да всё в облаках, как в детстве, витает, — они хотят спросить: «А что ты ждешь от него?» Но молчат. Всегда помалкивают. Им все равно. Они же слышали эти многозначительные визги вчера ночью. — А я все равно стану писателем! — Ты ничем не лучше других, чудес не бывает. Он бы хотел чудес, но об их отсутствии доходчиво объясняет отцовский ремень. Года идут, мальчик растет, а вместе с ним и конфликтные ситуации в его жизни: понравилась девочка. Одноклассница. Первая красавица параллели. И он ей понравился. Ведь с каждым годом он все больше походил на отца: высокий, широкоплечий, но тощий, как палка, из-за недоедания, отчего и сыпались все его проблемы. — С нею? Да без шансов, он же пугалище с виду! — А у тебя есть ко мне претензии? — Хули ты всё умничаешь, сука, ты, чё, пидор?! В школе — шквал гиен, дома — пьяная мать, которая нажирается с каждым днем все сильнее, хотя, казалось бы, сильнее просто некуда. И хочется сбежать. Уйти далеко и не возвращаться! Только куда идти шестнадцатилетнему подростку без денег и образования? Правильно, в другую реальность. Найти достойную «плохую кампанию» не составляет труда, как и втереться им в доверие и получить первую дозу: — На, сделай пару тяг — стены полетят, — без двух передних зубов улыбается ему барыга, и он делает свою первую тягу. А потом как-то плавно втягивается, и проблемы не кажутся такими уж проблематичными: пьяная мать не такая пьяная, школьные уроды не такие уродливые. Возможно, если бы кто-нибудь сказал бы ему «все будет хорошо», все бы было хорошо, но он так и не услышал этой заветной фразы, поэтому не удивительно, что через пару лет получил строгача и сел за «хранение, распространение». А когда вернулся, вдруг стал никому не нужным. «Сожалеем, но у нас всё так же нет вакансий». Как будто раньше кто-то волновался о его состоянии! Но мальчик никогда не отчаивался. Терпел мать-пьяницу, которая била его отцовским ремнем, терпел издевки в школе, прошел все, что послала жизнь, с гордо поднятой головой. Он не отчаялся. Не сломался. Не прогнулся. — Как вы добились таких высот? Сейчас о ваших книгах не знает разве что слепой! Да и то им их читают родственники! — хихикает журналистка, а он купается в лучах той славы, к которой шел так долго: сквозь ненависть родной матери и общества. — Мне помогла сила воли, — улыбка в камеру, белые вспышки вокруг, фуршет и, наконец, тишина, которую разрезает выстрел. — В конце-концов, никто не говорил, что будет легко. Полиция не найдет ни улик, ни орудия убийства, ничего. Лишь тело мальчика-мечтателя, который добился своего. Хоть и не на долго. — Как ты был неблагодарный, так жизнь сломал мне,  — говорит мать, когда не видит в завещании своего имени. Он отдает все свои деньги какой-то радикальной группировке, а ей, родной матери, достается кожаный отцовский ремень. Ирония? Не иначе. — На могильном камне пусть выбьют как-нибудь пошикарней...