мусто

От пьяных бесконтрольных танцев рассудок распадается на цвета и пытается расфокусировать картинку в глазах. Безбожно тянет проблеваться и грохнуться в мёртвый сон. Когда Ухён чувствует, как теряет себя в куче зомбированного народа, и ему кажется, что пространство дублируется, а текущий трек расслаивается на голоса, он впечатывается в первую попавшуюся дверь и вваливается вовнутрь дыры, что она прикрывала.  Его накрывает рекурсия ослепших коридоров. В черноте и сыром холоде лихо спадают и возносятся лестничные отрезки. Почти разрываясь от энтропии танцпола, Ухён проскальзывает по ним вверх, чуть цепляясь дрожащими пальцами за перила. Светоточащая дыра в стене последнего этажа выводит Ухёна на крышу.  Ему необходимо несколько секунд, чтобы наладить зрение и переждать помутнение рассудка из-за проблемных сосудов и жаркой обстановки. Повсюду ещё маячат медно-красные пятна. Всё кажется засвеченным как на залежавшихся фотографиях. Звёзды замазаны тухлыми тучами. Ухёну душно, и в груди сумасшедшая давка. Лицо, наверное, всё алое, как после аллергии. Ухён зависает где-то на минуту, стоя у края, облокотившись на бордюр и всасывая спёртый воздух преддождевой темноты. Думать ни о чём не заходит. Трубы промзоны прячутся в отсутствии солнца, загораживая стушеванный горизонт и отравляя север города. Потом Ухён переворачивается, упирается в бетон и повышает концентрацию внимания, чтобы вернуться на поиски сестры и выпросить денег на такси домой. Под закрытыми глазами россыпь разноцветной крошки. - Мне, конечно, дороговато обошлось это. – Ухёна пристреливает неожиданной репликой откуда-то из темноты. Проглоченный полуночью, неподалёку скрывается какой-то парень, даже не сидя, валяясь у ледяных стен. - Но сегодня я добрый. – Он дрябло шевелится и с хрипом тягуче встаёт на ноги. Ухён всё ещё мало чего различает. - И ты какой-то чрезмерно потерянный и убитый. – Мрак просто отскакивает от его тела. Сперва зрение взрывается от футболки с подвёрнутыми рукавами с принтом, больше похожим на чужую рвоту, а потом от мартинсов ‘1461WANDERLUST’. - А ещё мне нравятся, как эти брюки обтягивают твои бёдра и футболка струится с ключиц. – Он бесстыже приближается, а Ухёну некуда бежать. - И эти устаревшие хуарачи, которые сюда вообще не подходят, тоже нравятся. Поэтому если хочешь – бери. Он суёт Ухёну какую-то крошечную стеклянную трубку, увенчанную деревянным резным мундштуком. От него несёт мускусом и развязностью. (Кажется, Ухёну это пугающе нравится.) - Нет-нет. Не стоит. – Он очень робко машет головой и чуть отступает. Они не видят лиц друг друга. - Никакой интроспекции - только наблюдение со стороны, да? – Улыбается, что ли? (Ухён не понимает.) - Почти. А что это? Крэк? Спидбол? Слышно, как второй нетерпеливо вздыхает и тянется за чем-то в карман. - Не совсем. Это не кокаин. – Из пакетика на его ладонь высыпаются ошмётки накипи. Другой рукой он подаёт Ухёну зажигалку и просит подсветить. Ухён исполняет, треща её тугим колёсиком. - Синтезируют из дерьма, что выплёвывают как побочный продукт все эти заводы. – Медный брызг пламени выплёскивает свет на их лица и руку с рассыпанной наркотой. - В некоторой степени извращённо: так горячо любить то, что ненавидишь. Но Ухёну плевать на порошок. В огненном подтоне лицо этого парня выглядит идеальным. По подчёркнутым глиттерными тёплыми тенями векам тянутся тени ресниц, а под глазами растекся чёрный карандаш. У него пугающе совершенный нос, и вверх летит тень от прокусанных губ. Они крэкнуты. Ухён сейчас взорвётся. А когда тот поднимает на Ухёна взгляд (такой интимный, бесчестный), он как можно быстрее отворачивается, пепелясь от стыда, и спрашивает, чтобы сбить его мысли: - И как это называется? - Даст, пыль. Как угодно. Но чаще даст. – Он с персиковым подтоном, пастельный. Разнокалиберные куски даста кажутся накипными и крепкими. И даже похоже на крошку разломанных морганитов. Он ядовито красив(?) - От ‘индастриал’. И потому что похоже на пыль. Даже прах. – Он не ждёт, пока Ухён всё разглядит, и смыкает пальцы. Ногти погрызаны до самого мяса. - Кстати, я Сонгю. - А я Ухён. – Он изучает его, пока Сонгю прячет всё обратно и засовывает в карман, а потом возвращает зажигалку. Между соприкоснувшимися пальцами проносится нежность. - Не думаешь о том, что я могу тебя сдать? - Ты мотался весь вечер по клубу как неприкаянный. Сомневаюсь, что ты здесь хоть кого-то знаешь. Тем более – тебе оно не надо. Им не заметно, как залежи облаков бухнут и трескаются. - Знаешь, я сейчас буду невыносимо тривиален, говоря это, но это же вредно. - Я уже олдфаг. Долго принимаю. Могу сутками терпеть и знаю, чего не надо делать. В общем, я в относительной безопасности. - Больше похоже на горькую, кричащую ‘пожалуйстактонибудьпомогите’ ложь. - Не нравится здесь? - Первые два часа прикольно. – Ухён ёжится от наплывшего ветра. Без света он осязается непомерно ледяным. Антарктическое знамение. - Но остальные два – невыносимо. Одному скучно. - Сколько тебе? – Сонгю самую малость закидывает голову, отлично видно его нос. Он немного вытянут, и глаза, густо обрисованные косметикой, теперь выглядят совершенно гадкими, готовыми подменить любую суть в его ментальности. Ухёна это тормозит. - Восемнадцать. - Будет или уже? - Уже. - Ты же нездешний, верно? – Сонгю садится на ограждения, скрывая спиной панораму города, зацарапанную плохо различимыми пиками индустриальных зданий. . - Да. Я с юга. - О. Юг – моя мечта. – В улыбку впрыскивается приторность, будто у этой мечты истёк срок годности. Подстава, а не ответ. Ухёнова реакция: - Серьёзно? В этом городе намного лучше. Всё слетает в минор и сплошной басовый ход. - Ты не знаешь этот город. Разговор искалечен. - А ты не знаешь юг. Сонгю безнадёжно закатывает глаза, сквозь лицо врезается жалость и чувство неизбежности. Ухёна это пугает. Он кусает губы и ломит взгляд о едкие краски на футболке Гю. - Кто тебя привёл сюда? - Сестра. Мёнсу. - Ооо… - Ты её знаешь? – Он поднимает нечёткий взор на Сонгю. Уже ничего не хочется. - Смотря, какой смысл ты вкладываешь в этот вопрос. - Я думаю, она ищет меня. - Поверь: нет. – И он так прав, издеваясь своей несправедливой насмешкой. - Ладно, я пойду. Неожиданно для себя Ухён подрывается с места и спешит в дыру лестничных проёмов. Зябкость, воняющая сыростью и безвылазной мрачностью, охлаждает его. - А я намереваюсь проводить тебя, - Сонгю кричит откуда-то сзади. Звучание его слов слоится зыбкостью и труднодоступностью. - Не стоит, - ревёт в отместку, а ноги беспрестанно шлёпают вниз по разбитым ступеням. - Ага. – По плечу мягчит морозная рука, разнося к херам самоконтроль Ухёна. В замятой тишине они спускаются к танцполу, просачиваются сквозь бардак бессмысленно (не)счастливых людей, убивающихся под хот-чиповские риффы, увядающие в красно-синих мазках светомузыки. Циркулирует: So I can see I got something for your mind Your body, and your soul. - Да у тебя просто охренительная косуха, парень, - говорит ему Сонгю, когда они в гардеробе забирают вещи и Ухён накидывает на плечи серо-голубую косуху. Их взаимные улыбки немногозначные и очень теплые. И все намерения обретают странную простоту и прямолинейность. А потом Сонгю поворачивается спиной, на его камуфляжном анораке всплывает принт ‘666’, и это окрашивается таким обидным прескевю, ведь Ухён никак не может понять, откуда он это знает, а в груди почему-то всё обретает вакуумный оттенок.