Найденная

      Это всегда настигало ее по ночам.       Именно в этот момент, когда база АТОМцев тонула в непроглядном мраке и тишине в ожидании следующего утра.       Парни к этому времени уже десятый сон видели. А вот она – не могла.       Впрочем, полицейские психологи, к которым ее погнали по особому распоряжению Рихтера, заявляли, что это нормальная реакция. Ведь ее сперва взяли в заложники во время ограбления, потом чуть не взорвали, а после и вовсе сделали пленницей, которую содержали в нечеловеческих условиях. То, что после такого у нее расшатаны нервы, что это не прошло бесследно – весьма логично: только какой-то сверхорганизм и смог бы выдержать такой стресс. И также они обещали, что при терапии (достаточно интенсивной) и с течением времени всё встанет на свои места.       Но Каталина Леоне так не считала.       Едва только ее кровь покинули последние капли отравы змеехвостов, а глаза увидели реальность в нормальном состоянии без каких-либо калейдоскопов, Лайнесс сразу постаралась забыть произошедшее и вернуться в свое нормальное будничное состояние. В конце концов, что во всем произошедшем такого? Ну, пленили, ну, держали в заложниках. Ну, чуть не прихлопнули.       Ну, так тот же Винни ее тырил столько раз, что друзья и за особую угрозу перестали это считать.       Говорить про угрожающие жизни опасности и вовсе смешно…       …или не очень.       Потому что в этот раз парни ее мнение что-то не очень-то разделяли. И были абсолютно правы, по сути.       Ведь играла она в нормальность до того бездарно, что на фоне Хоук казался оскароносным гением.       Правда же была такова, что Лайнесс абсолютно и полностью не могла спать.       Сперва ей казалось, что это лишь последствия лечения. Леоне всегда чувствовала себя некомфортно в больницах, а после произошедшего ей пришлось задержаться в храме Гиппократа почти на пять дней. Вкупе с нервотрепкой от Рихтера и копов, выносящей мозг гиперзаботливостью парней и не забывшимися… впечатлениями это сделало несчастную альфагерл такой дерганной, что бессонница как-то и ожидалась.       Но прошел один день дома в окружении близких и в привычной атмосфере.       Второй.       Третий.       Сон же определенно отказывался заявляться назад.       От ребят это не укрылось, конечно же. Они прекрасно подмечали и всё растущее количество ложек кофе на одну чашку, и вечно красные глаза (от которых не спасали никакие капли), ни заторможенность, словно Лайнесс всё еще пребывала во власти иллюзий.       Разговоры не помогали, да и не хватало у несчастных АТОМцев сноровки на такие разговоры. Парни уже искренне жалели, что в свое время не взяли у самой же Леоне парочку уроков на тему разговоров по душам…       Любые слова, будь то уговоры, увещевания или «жестко, но по-честному» разбивались о вечное спокойно-раздраженное «Я в порядке». Девушка долдонила это с такой же страстью, как Аксель излюбленный лейтмотив «Я должен найти своего отца». Казалось, что переспорить ее в принципе не дано было никому.       Но ночью…       Но ночью истина брала свое.       Также было и сейчас. Часы возле кровати показывали 02:43 – самый зенит ночи. Самое мрачное время, если вспоминать слова дорогой няни Ипполиты. Время блуждания ночных духов и магических существ тьмы – только и успевай отмахиваться.       К сожалению, нечисть Леоне победить отмашкой было невозможно. От воспоминаний было так просто не уйти.

А во мраке ночи ужас родится…

      Едва только ее комната погружалась в темноту, они выступали как по команде.       Циркулировали в вакууме духоты, воскрешая образ закрытого куба-камеры без дверей и окон. Подступали холодными касаниями мрака, напоминая жестокую хватку с эхом Джо-лан. Дотрагивались до висков и лба мучительной головной болью – словно снова штырь вколачивали.       И опустошали.       Опустошали что-то внутри, будто заново вырывали сердце, мозг… душу, навсегда лишая несчастную чего-то важного, расколачивая это хрустальным фужером о камень.

Всё во мраке ночи чует смерть…

      Это действительно походило на смерть. Еженощную смерть прежней Лайнесс, оглушающий треск разломленной на куски маски нормальности, что и так не обманывала никого. Бездарной Леоне была актрисой – хорошо, что никогда о сцене и не мечтала.       Каждую ночь девушка до боли кусала губу, таращила глаза в темный потолок.       Упрямо перебивала острые осколки уничтоженной личности, собирая сей кровавый пазл назад.       Сила, уверенность (нет ли где тут скола с «само»?), честность… почему они никак не желают собираться в одну картину? Вот воспитанность, прямолинейность кое-как смыкаются в покореженное «Леоне». Но куда же делись детали, выстраивающие фасад именно «Лайнесс»?       Девушка давила подступающие слезы, сковывающие горло похлеще фиксирующих ремней операционного стола, и искала дальше, укладывая вновь и вновь, вновь и вновь, вновь и вновь…       Не находила.

А во мраке ночи прячется зло…

      Зато находились пугающе проступающие тени, острыми клыками вонзающиеся в привычный мир.       Воздух был словно отравлен тем же ядом, выпуская главенствовать Мир, что отравленными иглами вонзался в свою знакомую жертву.       Здравствуй, леденящий холод подземелья.       Здравствуй, боль в несчастной голове.       Здравствуй, полное ощущение беспомощности, словно на тебе повисло сотни-сотни-сотни кандалов.       Тщетно пытаться убедить себя, что это лишь из-за недосыпа – Мир свербит в висках, бросает стальные дротики памяти, с любовной страстью бередит ту самую рану, что того гляди кровь снова зальет многострадальный лоб.       Мир всё еще смеется из ночного мрака, наполняет глаза слезами, привычно сжимает горло страхом в ожидании шагов-похоронного набата…       Впрочем, в этот раз шаги вправду были. Глупо было бы надеяться, что не спится лишь ей одной.       Дверь сперва открылась до состояния маленькой щелки, мигом впустившей в обитель бразильянки спасительный сквозняк. После – распахнулась уже наполовину, пропуская нежданного гостя. Лайнесс к тому моменту успела отвернуться и смахнуть краем одеяла непрошеные, постыдные слезы. Потому что она уже знала, кто вторгся в храм ее ужаса, и вот уж кому свою слабость демонстрировать точно было просто противопоказано.       Шарк и Хоук после всего произошедшего боялись ее беспокоить – дальше щелки приоткрытой двери ночью и не заходили. Вторжения Кинга еще ни разу не обошлись без «мамочкиных» вопросов и запаха чего-то полезного, но несъедобного…       Сейчас же в воздухе ощущалась лишь затхлость да слабый флер аромата ночного мегаполиса.       Шаги прошлись по полу глухим «тук-тук-тук» - всё равно что стук запертого в реберной клетке сердца. Тихий скрип кровати – посетитель сохранять дистанцию не собирался.       Лайнесс лишь прикусила губу и попыталась приготовиться к обязательному продолжению.       Не вышло.       Потому что когда ее плеча аккуратно коснулась ладонь, лишь едва напоминающая те руки, она всё равно непроизвольно вздрогнула, вспомнив операционный стол.       Осторожный контакт тут же прервался – и на краю сознания Леоне за это даже было стыдно.       Впрочем, оба они знали, что это совсем не повод для прекращения визита. - Лайнесс, - мягко раздалось из темноты. Женские пальцы в ответ сильнее скомкали край одеяла.       Она не хотела откликаться.       Не хотела поворачиваться. - Я знаю, что ты не спишь.       С ее стороны – лишь едва заметное пожатие плеч.       Самой девушке в этот момент очень хотелось накрыть голову одеялом и притвориться, как в детстве, что ее здесь нет.       Хоть так – лишь бы не смотреть в глаза.       Лишь бы не показать свою никчемную разбитость – еще и его жалость она просто не перенесет.       Жалеть, однако, ее никто и не собирался.       Без всяких слов ее аккуратно приподняли за плечи, перекинув штору прячущих лицо каштановых волос за спину.       Отворачиваться теперь было глупо, посему детское поведение наконец подошло к концу – пусть она и не готова была увидеть реакцию на свое постыдное состояние.       Однако на лице у Акселя крупными буквами написан просто точно такой же недосып. - Пойдем, - сказал он и потянул несчастную прочь из мрака комнаты прежде, чем раздался ожидаемый отказ.       Не последовал он и после: уставший и вымотанный борьбой мозг Леоне мог лишь кое-как управлять слабыми ногами, но никак не совмещать это с продумыванием отговорок.       Финал квеста «Следуй за мной» оказался уже на кухне с неожиданно расположившимся там Кингом. Последнему хватило только взгляда – через минуту возле девушки уже опустилась чашка с горячим какао. Чуть позже, немного подумав, Кингстон сунул такую же под нос и Меннингу.       Когда посудины почти опустели, на часах было уже 3:52, и за окнами широкими золотисто-оранжевыми полосами шествовал по небу рассвет. Кинг ушел первым, ибо клевал носом так, что грозил проломить лбом столешницу. Второй назад в комнату засобиралась Лайнесс, всё еще слишком измученная, чтобы вновь повторять лживое «Я в порядке» на редкие, но совсем не деликатные увещевания Меннинга поспать.       На часах уже 4:08, когда бразильянка уже переступила порог. Под аккомпанемент новостей, что на новые испытания ее не пустят. - Посмотри на себя – еще донеслось до ее слуха упрямое, взволнованное восклицание, - ты же не видишь ничего от усталости. Такими темпами ты сядешь за руль в последний раз в жизни! - Вот и славно, - прилетел следом ровный и равнодушный ответ. – Так будет даже лучше.       Лайнесс не обратила внимания, что Аксель от ее слов нервно передернул плечами. Не вдумывалась она и в смысл только что сказанных слов.       В конце концов, прошептал Мир, на задворках сознания, разбиться на треке – не самый плохой конец, хоть парням этого и не докажешь.       Ведь они не понимают, не видят – не замечают… что прежняя Лайнесс уже умерла.       И что она уже знает, что во мраке ночи - смерть страшней.