Дефект породы

Ну вот, кажется, наше путешествие подошло к концу. Спасибо всем, у кого хватило терпения и душевной щедрости. -------------------------------------------------------------------------------------------------- Дом. Джон не смог бы назвать его иначе. Только так, с большой буквы, уверовав, что все Первые Семьи произошли именно от таких первопоселений, как Мидсаммер Холмсворт - Дом Холмсов в Мидсаммере. На пороге их встретила та самая миссис Хадсон, легко управлявшаяся большим, вверенным ее заботам хозяйством с железной хваткой полкового капитана и дипломатией восточного царедворца. Мистер Хадсон, главный камердинер и ее супруг по совместительству вот уже почти тридцать лет, крепкий рослый мужчина, вполне способный во времена своего расцвета запросто дать отпор полудюжине вооруженных грабителей одним лишь столовым канделябром, даже в мыслях не мог себе позволить вступить с ней в спор по поводу цвета скатерти для первого завтрака или десерта для пятичасового чая милорду, прибывшему накануне с семьей на непременное Рождественское торжество. Железная леди крепко держала Дом в своих маленьких немолодых руках, но если к владельцам из числа высокого статуса альф она относилась с уважением и искренним почитанием, то их младшую половину она обожала с бесконечной нежностью и откровенным самопожертвованием, принимая во внимание, что основная часть заботы о физическом благополучии и пристойном поведении молодой поросли, в частности неугомонного Холмса-младшего и так лежала на ее хрупких плечиках. Теперь же все тепло ее большого сердца излучалось улыбкой для Джона. И Шерлок с плохо скрываемым удивлением смотрел, как тот, враз растерявший все напряжение, так же светло улыбался ей в ответ, с детской непосредственностью рассматривая внутреннее убранство комнат, переходов и маленьких галерей. Дом, разумеется, содержался в безупречном порядке, но то, что его наполняли вещи не просто с историей, было видно на самый первый взгляд. Старинные добротные столы, кресла и массивные гардеробы, буфеты, сундуки и библиотеки хранили само время с зарубками, подпалинами, следами древоточцев и бессовестных естествоиспытателей. Джон, как в сладком забытьи повторял кончиками пальцев завитки на цветочных розетках осанистого шкафа для столового серебра со стеклами на дверках, будто знал их всю жизнь, жмурился за миг до того, как солнечные блики, отразившись в зеркалах, рассыпались на его лице, плавно лавировал между стульев бог знает какого поколения тому назад, будто знал местоположение каждого и знал, насколько тяжелы они на вес, если сдвинуть их за высокую спинку. Джон знал здесь все – от столовых до спален, от просторной кухни с громадной жаровней и ровным строем начищенных кастрюль до конюшни с огромной изящной голубятней и шумным птичником на заднем дворе. Знал, потому что Шерлок провел здесь свое бурное детство и непростую юность. Потому что наконец-то вернулся домой… … Положив голову на руки, Джон покачивал в воздухе ногой, мысленно считая касания губ на своей пояснице… пять, шесть, семь… на крестце… восемь, девять… на каждой ямочке… десять… десять… десять… Дыхание перехватило, и он ткнулся носом в подушку… губы кружили на ягодицах, выжигая на них древние любовные письмена. Будь это ночь, он терпел бы свою любимую нежную экзекуцию еще очень долго, пока не вскипит в паху, не подожмется между ног в сладкой судороге и не выломит спину жарким плотским безумием… но утро уже колыхало тонкие шторы распахнутых в лето окон, прохлада ласкала обнаженную кожу, и, ревнуя к ней, Шерлок уже четверть часа старательно поджигал на ней каждый упругий, загорелый дюйм. Он не сможет остановиться, нет повода думать, что на этот раз он сможет удержаться на тонкой грани между восхитительным дрейфом едва наметившегося желания и жаркого, пьянящего забытья коитуса. А еще знает – Джон не даст ему на это ни единого шанса. Его маленький, полный сюрпризов и сил муж, одним движением подтягивает колени и упирается локтями в матрац, сцепив пальцы в замок на затылке. Капельки пота выступают на проступивших позвонках так стремительно, словно кто-то плеснул воды на раскаленную сковороду. Раскрытые бедра нервно подрагивают, и от его мускусной провокации сердце срывается в слепой галоп. Шерлок не успевает передумать, позволяя себе перестать быть нежными и рассудительным, подхватывает Джона под грудь, замечая, как между пальцами прокатывается твердый сосок, и входит одним плавным, сильным движением до корня. Джон шипит, выгибает спину, но Шерлок прикусывает загривок и рычит горлом, выходя и вгоняя член на его законное место до сочного шлепка влажной плоти. От звука, запаха кружится голова, горит в паху и жестко бьет между ног нестерпимым удовольствием. Он толкается еще, и еще, и еще… Джон вжимается грудью в простыни, вздергивая зад и сердито поводит им, подбирая лучший угол, чтобы большая, гладкая головка попала именно туда, где она вышибет острые жгучие искры в промежности и сознание в пылающей голове. Они кончат быстро, один за другим, хрипя сорванным горлом, успокаивая друг друга неловкими, усталыми поцелуями. Им хорошо. Так хорошо, что пролетевшие два месяца сливаются в один бесконечный ослепительный день, наполненный новизной взаимных открытий. Как одержимые, они все беспрестанно ищут повода для нечаянных ласк и ненавязчивых притязаний на что-то большее, чем поданная книга, совет или разделенная постель. Им хорошо вдвоем. Джон меняется, его положение становится более чем очевидно, как и смутное, растерянное беспокойство Шерлока. Нет, нет… ему не наскучили и не утомили брачные узы, но деятельный, страстный ум, получив короткую передышку, все настойчивее требовал для себя работы, как мышцы требуют движения после долгого глубокого сна. И когда в поместье неожиданно появился гость с собственноручной рекомендацией самого Майкрофта Холмса, Джон вздохнул с облегчением. Гостя сопровождал всего один слуга, а одежда не привлекла бы особого внимания случайных грабителей, но манера держаться и трехлетний кладрубский* жеребец под седлом говорили о том, что их посетил влиятельный и обеспеченный господин. Джон наблюдал, как Шерлок незаинтересованно пробежал глазами короткую записку за подписью своего брата, как долго и бесцеремонно он разглядывал гостя льдистыми глазами, как под его взглядом гость неуютно ерзал в предложенном кресле, и лишь предложенный миссис Хадсон бренди помог ему хоть отчасти собраться с духом. - Сэр Роберт Хаксли просит моего участия в деле деликатного характера, - Шерлок отложил письмо и вопросительно посмотрел на Джона, словно спрашивая разрешения. Джон с трудом спрятал улыбку. – Мой брат посчитал, что вправе прервать наш медовый месяц. Посетитель, означенный лордом Хаксли вспыхнул, как подросток и подскочил, словно в его кресле вдруг обнаружился торчащий гвоздь - Мино Джон… - взволнованно пробормотал он, - простите бога ради, я не собирался мешать вашему… уединению. Но меня уверили, что мистер Холмс… мистер Шерлок Холмс настоящий гений в загадках такого рода… меня заверил милорд Майкрофт… У Джона не хватило совести дальше издеваться над удрученным господином, и он тепло улыбнулся. - Все в порядке, сэр Роберт. Полагаю… - он осуждающе взглянул на мужа, - Шерлок с радостью поможет разрешить Вашу проблему в самое ближайшее время. Я не преувеличил твои способности, Шерлок? Шерлок фыркнул, скрестил вытянутые ноги и больше не стал сдерживать самодовольной усмешки. - Я решу Вашу проблему, не выходя из этой комнаты, милорд. Если, разумеется, Вы изложите ее суть и ответите на мои вопросы, каких бы интимных сторон они ни касались. А они определенно будут касаться, иначе Вы обратились бы не ко мне, а в службу королевского сыска. - Ты уверен? – Джон сложил ладони на слегка выступавшем животе, с любопытством разглядывая оставленную на столе бумагу. - Ты же еще не знаешь подробностей. - Майкрофт не прислал бы человека к нам, если дело требовало моего присутствия в другом месте. И если он считает, что мне будет достаточно объяснений милорда, значит дело простое и очевидное, требующее лишь подробностей и определенной работы ума. Дело на одну трубку. Джон удовлетворенно кивнул. - Что ж, тогда я попрошу мистера Хадсона набить ее для тебя, и… - он перевел взгляд на озадаченного их разговором сэра Роберта, - надеюсь, Вы останетесь у нас на ужин? Если Шерлок берется за ваше дело, больше нет причин для беспокойства, из-за которого Вы, кажется, сегодня отказались от завтрака. Шерлок мог сколько угодно демонстрировать пренебрежение к протекции брата и его «свадебному подарку», но Джон был благодарен Майкрофту. Хотя так и не смог решить, что именно стоило считать таковым - их долгий медовый месяц вдали от посторонних глаз или «проблему» мистера Хаксли, вернувшего глазам Шерлока ослепительный азартный блеск? … Невозможно сказать, что их жизнь с того дня сделала резкий поворот. Взаимный голод по-прежнему держал их так близко, что миссис Хадсон за глаза звала их неразлучниками и по-прежнему заставала за недвусмысленными занятиями в самых неожиданных местах. С редким самообладанием она «не замечала» жаркой интимной возни, они не сговариваясь «не замечали» ее нечаянного вторжения, и только судорожное дыхание, перехваченное чьими-то руками-губами-телом выдавали тщетные попытки прикрыться сумерками и портьерными складками. Но руки-губы-тела не могли терпеть долго и домоправительнице доставалось славное напоминание о ее когда-то бурной молодости, о подробностях которой мистеру Хадсону знать было совершенно ни к чему… И все же Джон прекрасно понимал, что одной любви, какой бы взаимной и полной она ни была, в один непрекрасный день станет мало. Шерлок всегда держал в равновесии собственные чувства и собственный разум. И если однажды чувства займут слишком большое место в его жизни, холодный математический ум принудит его к жесткому самоограничению, чтобы вернуть утраченный паритет и сохранить правильное восприятие окружающего мира. А попасть под ограничение Джон не хотел. И потому однажды вечером под треск поленьев в камине и чашку какао, он сказал, что не будет возражать, если Шерлок захочет вернуться к своим прежним обязанностям. И что несколько дней в месяце он вполне способен провести без его присмотра и опеки… «я не смертельно больной, я всего лишь беременный», привел он последний аргумент. На секунду обнимавшие его руки напряглись, а потом молчаливый поцелуй в макушку подсказал, что Джон все сделал правильно. … Как ни странно, жизнь в поместье Холмсворт не только не затихла с отъездами мастера Шерлока, но и стала куда разнообразнее, поскольку по возвращению он привозил с собой помимо новых книг, любопытных вещиц и раскрытых преступлений, целый ворох столичных новостей и жутких историй из самых темных подворотен и портовых кабаков. В его отсутствие у Джона появилась не только свободное время, но и обязанности мино семьи – весьма широкие и весьма хлопотные, поскольку прислуги в доме было немного. Чета Хадсон вела хозяйство, следила за внутренним распорядком и работой трех горничных, двух лакеев, прачки, конюшенных и садовника. По необходимости на сезонные работы вроде того, как перекрыть крышу, заготовить дрова или прочистить трубы водовода, они нанимали людей из деревни. Скотного двора давно уже не держали – только птицу и почтовых голубей, все остальное – от овощей и муки до отборного мяса привозили в назначенные дни из Мидсаммера и соседнего Истеншира. Кухней распоряжалась маленькая, пухлая, как свежевыпеченная булочка, мисс Хэт Клэнси из того же Мидсаммера. Мисс Клэнси никогда не была замужем, но превосходно управлялась не только с истопником, следившим за «здоровьем и аппетитом» печей и каминов, но и с парой помощников из деревенских мальчишек, принятых на службу за обучение грамоте и хорошему воспитанию. Джон легко нашел с ней общий язык, удивив опытную хозяйку новыми рецептами и способами сервировки, которым их так придирчиво учили в Эпплдоре, полагая, что омега должен доставлять удовольствие мужу не только в постели, но и за обеденным столом. Дом и сад, теперь он знал их самые уединенные и самые удивительные секреты. Садовник Брикс, с которым давно и безуспешно вела скрытую войну миссис Хадсон, считал, что «природу не надо укрощать, с природой надо договариваться», и самой большой его уступкой возмущенной экономке были аккуратные бордюры, клумбы и тщательно подстриженные лужайки у главного входа. В остальном он философски позволял растениям занимать доступное для них место совершенно свободно, сглаживая живописную «дикость» лишь изящными перголами и кованными арками, заказанными у местного кузнеца. Догадываясь, что в простой кавалерийской атаке ему не победить, Джон подошел к деликатному конфликту с коварством придворного манипулятора, поинтересовавшись, не сможет ли уважаемый мистер Брикс сплести для него навес из поникших ветвей разросшейся акации, поскольку в полуденный зной нет никакой возможности провести на проклятом солнцепеке и четверти часа. В итоге сад обзавелся не только навесом, но и жасминовыми шпалерами, шалашом для утиного выводка на старой мельнице с громадным водяным колесом, кормушками для малиновок и круглой скамьей вокруг исполинского мискантуса, важно покачивавшего свои белоснежные метелки на ветру. В те дни, когда Шерлок исполнял свой долг перед короной и собственным неуемным любопытством, за Джоном присматривал мистер Бэрримор, редкой комплекции и достоинства кот, потомственный смотритель спален и кладовых в пятом поколении. Как и все предки до него, мистер Бэрримор обладал густой длинной черной с серебром шерстью и глазами разного цвета. В каждом новом поколении вариант радужек менялся, и очередной потомок являлся гордым обладателем редкого сочетания зеленого и густо-янтарного. С королевским достоинством он неспешно переступал одетыми в белое лапками на полфута впереди Джона, достаточно ясно давая понять окружающим, что новый мино семьи находится всецело под его покровительством и недобрые намерения в его адрес неизбежно обойдутся злоумышленнику боком. … Это было самое безмятежное лето, которое они могли бы припомнить в своей жизни. И, когда на Мидсаммерскую долину опустилась буйная, в золотых и багровых закипях осень – с утренней стылой свежестью, стекавшей с окрестных склонов молочными туманами, с тонкими паутинками на восточном ветру, с пряным ароматом начавшей увядать травы и сладким, карамельными вкусом переспелых яблок, перемен в их маленьком уравновешенном мире стало невозможно не замечать. Джон основательно округлился и его кипучая, непоседливая натура превратилась в плавное, меланхолическое созерцание. Просторные, многослойные одежды деликатно маскировали уже ставшее выдающимся положение и приятно шелестели, стоило придержать их, поднимаясь по лестнице или устраиваясь в просторном кресле у камина. Все чаще Шерлок замечал на его лице мягкую рассеянную улыбку, делавшую губы неизбежно манящими, чувственными и девственно чистыми одновременно. И поцелуи теперь приобрели мистический, почти сакральный вкус причастия… даже если учесть, что секса между ними было ничуть не меньше, чем прежде, просто из несдержанного новаторства он превратился в тягучее, как поздний мед взаимное наслаждение. Кроме всего прочего они стали частыми гостями… по меньшей мере Джон, поскольку Шерлок, пуще бубонной чумы, избегал подобного рода церемоний… Хамфри-корта, после того, как в конце августа получили официальное приглашение от его нынешнего владельца. Это был почти скандал. Джеймс Тревор, приняв во внимание его непосредственное участие в деле Магнуссена на стороне короны, получил условное помилование и реабилитацию подлинного имени, которое было возвращено в Книгу Домов вместе с правом единоличного наследования Коэсто-Мориар, как потомка Филиппа Мориарти и сонаследования Хамфри-корт, поскольку отменить подписанного рукой Эскота Тревора усыновления не мог даже король. А потому при вынесении решения о помиловании присутствовал непреложный пункт – Хамфри-корт останется частью владения Джеймса Мориарти только при условии благополучного здравствования мино Юджина и пока не рожденного, но единственного прямого потомка сэра Эскота. Но по сути, это условии несло в себе не только заботу о жизни оставшихся членов слишком сократившегося дома – действующие законы не позволяли омегам выступать от имени семьи, даже если в роду не осталось дееспособных альф, а вынудить Юджина к новому браку в его теперешнем положении было бы немыслимо для его душевного и физического состояния. И вот теперь, Джеймс Мориарти-Тревор считался главой и опекуном своего сводного брата и его отца. И если поначалу ничего, кроме холодного настороженного перемирия между Джимом и Ю не было, вскоре им пришлось договариваться, поскольку без лорда Эскота стало некому заниматься поддержанием семейного дела. Вообще-то за время супружества Ю научился хорошо разбираться в драгоценной древесине и в том, какую именно лучше использовать в отделке, а какая идеально подойдет для того или иного предмета мебели или изящной вещицы. Легкая рука и живой ум позволяли ему делать наброски и подробные эскизы, которые милорд Тревор без всяких колебаний демонстрировал очередному заказчику для большей наглядности. Мино Юджин вполне мог самостоятельно продолжить дело мужа, но проблема заключалась в том, что никто не стал бы с ним даже разговаривать, поскольку …место омеги в супружеской постели, а не в торговой гильдии. Джеймс, напротив, «отцовскими» делами не интересовался, но понимал, что к сожалению, виноградники Коэсто-Мориар никогда не принесут такой прибыли, как экспорт гренадила, палисандра или розовой слоновой кости, спрос на которые по-прежнему сильно превышал предложение. Они заключили соглашение. Джеймс не станет претендовать на замок и тело Ю в обмен на его негласное участие в торговых делах, Юджин может располагать домом и личной свободой, разумеется, в пределах своего статуса. Джеймс даже не возражает, если он обзаведется любовником и …к черту твои ханжеские принципы, Ю… еще одним отпрыском, но если однажды омега вдруг пожелает нового брачного союза, ему придется выбирать между сыном и новым домом, поскольку сам Джеймс не рассматривает его, да и омег вообще, в подобном качестве. После нескольких бессонных ночей и глубоких размышлений Ю согласился, убедившись, что другого выхода у их маленькой семьи просто нет. К тому времени, как Джон и Шерлок получили приглашение, основные проблемы с торговым представительством Треворов были решены, а Джеймс окончательно обосновался в своей новой резиденции в самой престижной части столицы. Хамфри-корт неожиданно встретил их гомоном детских голосов и радостной живой суетой, и даже серый гранит его стен будто помолодел и посветлел на пару веков. Юджин, расцветший первой беременностью, большой даже для последних сроков, с искренней радостью приветствовал гостей в холле своего дома в сопровождении семейного врача, в котором Шерлок без труда угадал молодую копию мистера Стамфорда, и полудюжины ребятишек, окруживших улыбающегося омегу, как цыплята наседку. За обедом Ю объяснил, какие причины, кроме просто дружеских, были у его приглашения. Поскольку по воле сэра Тревора Хамфри-корт окончательно утратил свое назначение питомника, и теперь его омежье крыло пустовало, Юджин посчитал, что для укрепления доброго имени семьи и не менее добрых отношений с жителями окрестных поселений, мог бы сделать что-то, что помогло бы в будущем улучшить если не их собственную жизнь, но хотя бы жизнь их детей. А потому сделал им щедрое предложение взять на содержание младших ребятишек, чтобы дать образование и навыки тонкого ремесла, которое обеспечит им достаток и надежное, безбедное будущее. Теперь омежьи апартаменты занимали семь девочек и одиннадцать мальчиков, беты от семи до тринадцати лет, за которыми строго и терпеливо следили воспитатели, чтобы дети прилежно учились грамоте, письму, музыке и хорошим манерам. Кроме этого, большую часть времени уделяли достойным рукоделиям вроде шелкового шитья, резьбы по дереву и кости, садовому искусству, каллиграфии и серебряной инкрустации. А еще в доме, но уже совсем на другой половине готовились совсем к другой профессии два мальчика. И разница заключалась в том, что и младший восьми лет, и старший, двенадцати, были братьями и были альфами… Их отец был звероловом и жил в приземистой лесной сторожке в пяти милях от Мидсаммера. Никто не знал, кем он был и откуда, хотя слухов ходило предостаточно. Но лезть с расспросами к нелюдимому одиночке никто не решался, а сам охотник о своем происхождении распространяться не спешил. Со временем мальчики, скорее всего, переняли бы ремесло отца, но весной тот попал в горах под обвал, и они остались одни. Юджин не мог заявить на них официальную опеку, поскольку не существовало хоть сколь-нибудь достоверных сведений об их происхождении, но вырастить их как воспитанников Хамфри-корт и обеспечить место в гвардии Его Королевского Величества он мог совершенно определенно. И теперь, помимо обязательных общих наук, мальчики – еще совсем юные, но уже статные, крепкие, с красивым ярким запахом учились держаться в седле, владеть оружием, собственным телом, собственным разумом и собственными желаниями. Шерлока Юджин с искренним уважением просил преподавать для них уроки естественных наук, наблюдения, логики и оружейной механики, как лучшего знатока этих областей практических знаний. Не чуждый тщеславию и побуждаемый выразительным тычком супружеского локтя, Шерлок прохладно пообещал подумать, прекрасно понимая, что отказаться не получится, даже если между Хамфри-корт и Холмсворт образуется провал глубиной в милю. И с плохо скрываемым удовольствием представил, в какой части замка можно оборудовать полноценную химическую лабораторию, какую он не имел совести развернуть в их собственном доме без гипотетического вреда будущему наследнику. А потом в долину пришел первый снег. … В укрытой с трех сторон долине никогда не бывало ни бурь, ни метелей. Северные ветра разбивались об острые гребни, похожие на раскрытую драконью пасть, а медленные южные потоки лениво стекали в нее по пологим склонам, просеивая теплую влагу сквозь густые кроны вековых лесов. Зимой снег все же выпадал крупными тяжелыми хлопьями, накрывая толстыми шапками все открытое пространство, превращая деревню и ее сады в россыпь громадных сахарных кочек, сверкавших на солнце, будто алмазная пыль... Но там, где в глубине горных пород с глухим, сытым ворчанием кипел вечный лавовый котел, горячие источники согревали предгорья, и даже в самые холодные времена землю покрывал толстый мшистый ковер, а снега не было и в помине. Джону нравилось все. Тихий вечерний снегопад, под которым можно смотреть на мерцавшие вдоль дорожки фонари, пить горячий шоколад и неспешно сцеловывать его вкус с мягких губ мужа. Громадное оранжевое солнце, встававшее так поздно, что временами возникала сомнительной добродетели мысль остаться в постели до обеда и потом отправиться на запряженных мохнатой лошадкой санях в Хамфри-корт строить с его воспитанниками снежный город и есть сваренные в меду каштаны. Ослепительный день в Мидсаммере, когда его маленькую торговую площадь заполнял шумный пестрый балаган заезжей ярмарки с восточными диковинками, пряностями и яркими тканями. А еще менестрелями, кукольниками, акробатами и факирами, творившими из ничего настоящие, потрясающие чудеса… И Шерлоку тоже нравилось. Джон изменился. Округлившееся тело сделало его походку плавной, неторопливой, как течение реки подо льдом. Глаза, вспыхивавшие мальчишеским сиянием, то и дело затягивало теплой задумчивой поволокой, а верхняя губа оказывалась прикушенной до сочной пунцовой отметины. И хотелось немедленно захватить первенство в этом восхитительном бесчинстве, чтобы принять капитуляцию в тихом, обессиленном стоне… Все больше времени они проводили вдвоем, возле камина в гостиной под треск поленьев, пыхтение кофейника и хруст имбирных вафель. Шерлок вошел во вкус разговоров ни о чем, когда самое главное звучало не в словах, а в сбившемся дыхании и гулком стуке пульса под чуткими, тонкими пальцами. Единственное, что беспокоило – время от времени Джон застывал на месте, будто прислушиваясь к чему-то внутри… или далеко-далеко, на другом краю света… хмурил светлый лоб, трогал кончиками пальцев подбородок, а потом ими же тер переносицу. Потом вздыхал, растерянно улыбался и качал головой. На прямые вопросы он отвечал «все замечательно» и подставлял губы под поцелуи. Шерлок ни разу не смог ему отказать. Не смог отказать себе. К середине декабря Джона все больше стали беспокоить судороги в ногах, и он все чаще предпочитал прогулкам уютную гостиную, подставив ступни под чуткие умелые пальцы мужа. Они заканчивали вечер неизменным мятным чаем в постель и сто первой сказкой в исполнении бархатного мурлыкания. Джон засыпал на плече и сонно дышал в шею до самого утра. И Шерлок снова соглашался с тихим голосом Чертогов, что наконец-то совершенно счастлив. … Утро было странным. Вернее, странным был вечер накануне, но Шерлок отчего-то не позволил себе это заметить и проанализировать. - Ты мне доверяешь? Джон сел на край постели, неловко подвернув под себя ногу, протянул чашку, источавшую вкусный карамельный дымок. Шерлок подставил ладонь, поднес напиток к губам, втягивая носом вкусный, красивый аромат – аромат чая и Джона. Его не хотелось разделять, раскладывать на составляющие – настолько совершенным и восхитительным было их сочетание. Тонкая терпкость правильно приготовленных чайных листьев с чистой медовой сердцевиной, с мягким цитрусовым завитком… и пряное, насыщенное, как ночной дождь, цветение Джона, его полынь, его зрелая сладость с едва слышной молочной каплей на кончике языка. Шерлок отпил большой созерцательный глоток. - Да. Иди ко мне… Джон улыбнулся… счастливо, виновато… вздохнул, и, не снимая халата, умостился в уютно распахнутых объятиях. Губы Шерлока пахли корицей, печеным яблоком и только что выпитым чаем. - Что-то случилось? - Нет. Пока нет… Я расскажу. Завтра… Ты подождешь? - Да. Корица, печеное яблоко, чай… голова кружилась, что-то сплеталось между ними красивым, тонким кружевом, странной паутиной, в которой определенно был смысл. Смысл, который упорно ускользал, тонул в жаркой кобальтовой глубине и несказанных словах. … Утро было странным. Шерлоку не надо было открывать глаз, что бы это почувствовать. Потому что он уже почувствовал. Джона не было в постели. Его вообще не было в спальне. И не это причиняло беспокойство – неприятное, сложное чувство. Джона не было. Его сторона кровати уже остыла, но запах по-прежнему наполнял собой комнату. И пусть это был тот самый запах, но в нем что-то совершенно изменилось. Что-то изначальное, главное, менявшего его цельность и предназначение. Догадка была настолько ошеломительной, что Шерлок поперхнулся глотком воздуха и распахнул, наконец, глаза. - Привет. Она выглядела почти так же, как восемь месяцев назад, когда покинула дом Майкрофта в надежде отыскать мать. Отыскать себя в новом, открывшемся им мире. Она изменилась. Вместо буйной пшеничной копны волосы сплетались в причудливую вязь косичек, дорожек и завитков. Растерянную молочную бледность, расцвеченную россыпью золотых веснушек, сменил красивый ровный загар, не успевший выгореть с наступлением зимы. Глаза, прежде переполненные беспокойства и настороженности, смотрели смешливо, с искренним любопытством и ласковым состраданием. Она была свободна, счастлива и не одинока. Только теперь Шерлок отчетливо увидел, насколько они похожи. Гарри и Джон. - Где он? Он сел так резко, что закружилась голова. За окном давно хозяйничал день, и понять причину своей продолжительной сомни было проще, чем не впасть в панику. Чай Джона не был просто чаем. Гарри предусмотрительно сидела на предельном расстоянии от границы его возможной агрессии и аккуратно разглаживала на коленях складки тяжелого, подбитого мехом плаща. Шерлок вскочил, не принимая во внимания собственную привычку спать нагишом. Его не смутил даже любопытный заинтересованный взгляд. - Где он?! Гарри, что на него нашло??? - Тшшш, - она смотрела, запрокинув лицо, улыбалась так светло и радостно, что вскипевший, перехвативший горло страх растаял в один миг. – С ними все хорошо. Все хорошо, Шерлок… Я пришла, чтобы тебя проводить. Джон ждет. Они оба ждут. Только оденься… - она спрятала смешок в ладони, - потеплее. …оба… оба… оба… Едва оправившийся от нервного паралича Шерлок мечется раненым зверем, расшвыривая вытащенную из шкафов одежду. - Почему? – он выдыхает каждое слово, как будто бежит в гору, - почему так? Почему он ничего не сказал? Почему он ничего не сказал мне?!! Идея запряженных саней решительно отклоняется в пользу двух пар крепких снегоступов… «это недалеко, но до Сухих Перекатов полно снега…» Сухие Перекаты когда-то были горячим источником, вырывавшемся из разлома на южном склоне, но лет сорок назад что-то вздрогнуло в горах, и вода ушла в бездонную глубину, оставив после себя красивую каменную речку ярдов в пятьсот длиной, отделявшую заснеженную долину от вечно зеленого теплого леса, как границу, прочерченную для людей лесными эльфами. Несмотря на то, что полдень уже вовсю хозяйничал на заснеженном подворье, провожать их никто не потрудился, даже миссис Хадсон, начинавшая домашние хлопоты чуть свет, или садовник, чьей непосредственной обязанностью была расчистка дорожек и выезда до самого моста. И только мистер Бэрримор меланхолично зевал, устроившись на крыше птичьей кормушки, и жмурил разноцветные глаза. Первую тысячу шагов Шерлок чертыхался не переставая, чувствуя себя новорожденным жеребенком, едва передвигавшимся на нетвердых нескладных ногах. Поминутно спотыкаясь о собственные снегоступы, он пару раз извалялся в снегу, накрывшим сплошным одеялом все обозримое пространство от задней калитки дома до едва проторенной тропы, змеившейся в балку, густо заросшую громадными кедрами, папоротниками в человеческий рост и мхами всех оттенков зеленого и лилового. Неожиданно он подумал, что вот так же, спотыкаясь и переводя дух на каждом шагу брел Джон, маленькая омега с большим животом и усталыми глазами, боль опоясывает его тело, и он стонет, прикусывает губу, потирает поясницу и, шумно выдохнув через нос как только первый позыв отступает, продолжает свой нелегкий поход… куда? Яркая картинка сбивает Шерлока с размеренного шага и ему приходится обхватить себя руками, чтобы не закричать от страха и бессилия. Взгляд его лихорадочно мечется в поисках цепочки следов, которые не мог спрятать снегопад, закончившийся вчера утром. А потом понимание так сильно бьет по нервам, что от облегчения к горлу подкатывает тошнота, и слабеют ноги. …он ищет не те следы. Шерлок сидит в снегу на коленях и жует смятый в комок снег под непонимающе встревоженным взглядом Гарри, остановившейся на краю в десяти шагах впереди. Теперь он нашел бы Джона и сам. Цепочка следов тянулась совсем близко, и, хотя он ее не видел, знакомый, единственный в мире аромат тянулся по хрустящему насту, звал, ластился, дразнил… «…вот он я, вдохни, попробуй на вкус… я все, что тебе нужно… найди меня поскорее, любимый…» Шерлок счастливо рассмеялся, запрокинул голову и выпустил из звенящей вибрирующей гортани первый в жизни призывный вой самца. …я уже рядом, Джон. Я иду. … Он видел эту часть леса издали много-много раз, но с удивлением заметил, что оказался здесь впервые. Снег и холод остались выше по склону за каменным поясом, на границе мира людей и некхов. Теплый воздух подземных источников поднимался теплым туманом, стелился среди пышных папоротников и можжевеловых зарослей, огибал покрытые сочным мшистым покровом кедры. И только оказавшись у их подножия, Шерлок увидел, насколько они огромные. Даже вместе с Гарри они не смогли бы обхватить ствол самого молодого. Темные кроны возносились к небу футов на сто, а то и больше, а в дупле любого из них могло запросто поселиться небольшое медвежье семейство. Когда впереди показался ствол упавшего столетие назад дерева, похожий на древний покрытый дерном земляной вал, Шерлок уже знал, что именно он там найдет. Это не было ни норой, ни логовом, ни берлогой. Гнездо, лоно, уютная лесная колыбель. Углубление между исполинских корней было выстлано свежим лапником и мягким белым мхом. Заботливые руки украсили его пологом сухих летних трав и яркими рябиновыми гроздьями. Острое сожаление, что не он помог устроить это драгоценное место быстро сменилось теплой благодарностью тем, кто сделал это за него. Чьи следы были повсюду, следы ног, рук, лап и клыков. Чьи внимательные глаза незримо следили за ними прямо сейчас. Шерлок не заметил, когда уронил снятый с плеч плащ, и когда Гарри вернула ему право первенства. Он сделал последний шаг и опустился на колени. Некх… Джон… белое совершенство… возлежал невесомым, как облако, полумесяцем и, чуть склонив набок голову, улыбался синими июльскими глазами. …я люблю тебя – шептала полынь. …не сердись – просил яблоневый цвет. …посмотри на нас – звал вереск. Новый запах - молодая трава, теплая молочная карамель и яркий чистый сандал - пушистый комочек – черный, как безлунная полночь, возился под теплым боком на нетвердых лапах, беззвучно раскрывал рот с крошечным розовым язычком. Нечаянный солнечный проблеск вспыхивал на влажном кончике младенчески вздернутого носа и заставлял жмурить едва открывшиеся перламутровые глаза. Некх. Альфа. Волшебное создание. Сын. Рука потянулась сама собой и замерла в дюйме от антрацитовой шерсти, спрашивая разрешения. Джон подвинулся и чуть-чуть подтолкнул щенка под плотненький, круглый бок. Кажется, он улыбался не только глазами. Осторожно, будто хрупкую вазу, как воду в пригоршне, Шерлок поднял малыша на руки и прижался губами ко лбу между торчавших в стороны ушек. А потом почувствовал на подбородке влажное дыхание и… …в один миг черный мех вдруг потерял весь свой объем и плотность, прильнул к телу, будто шелковая паутинка, выцветая, меняя природу, истаивая… не оставляя после себя ничего, кроме гладкой, упругой младенческой кожи самого обыкновенного естественного молочно-розового оттенка. Крошечные пальчики сжались в кулачки, губы сложились в бутон и выпустили восхитительно-нежный пузырь. Голенький новорожденный младенец нетерпеливо поджимал крепкие ножки и сопел, как проснувшийся после зимней спячки еж. Совершенно, как его папочка. Распахнув куртку, Шерлок устроил ребенка на своей груди, пряча его от прохлады и влаги леса, пьянея от новых ощущений и незнакомых чувств. Альфа, взявший в супруги некха. Отец, держащий на руках первенца. Мужчина, получивший от судьбы самый щедрый подарок. Кто-то прошел рядом, он поднял взгляд и увидел, как Гарри укрывает плечи Джона его плащом. …нагого, смеющегося, усталого и счастливого Джона, обнимавшего колени руками. …Джона, которого он будет любить до конца дней. … Ленивая истома растекалась под кожей, отнимая у тела последнюю волю. Жарко. Оглушающе хорошо. Слишком хорошо, чтобы думать. Неужели он не может позволить себе несколько минут простого умиротворенного безделья? - Что теперь будет? - Ммм? Как оказалось, выкарабкаться из простого умиротворенного безделья не так-то просто. - Это случилось. Даже ты не сможешь скрывать это вечно, - пальцы принялись теребить его за мочку уха. – Ребенка придется показать Гильдии, а он еще слишком мал, чтобы себя контролировать. - Ах, ты об этом… …пальцы знали свое дело и сильно отвлекали от холодного рационального мышления. - Альфа-перевертыш. Исключительное событие. Я подозревал, что в браке истинных пар возможно появление потомства с выдающимися способностями. Но чтобы с такими… Впрочем, это объясняет некоторые спорные моменты в нашем общем происхождении. Думаю, закон о свободно-урожденных омегах придется основательно доработать. - Не настолько уж исключительное, - смущенно пробормотали мягкие губы, а возмутительные пальцы принялись чертить спирали вокруг болезненно-возбужденных сосков. Редкое зрелище – минута ступора Майкрофта Холмса стоила половины королевской казны. - Кто из них? – голос предательски дрожал. – Кристофер? - Ноа. - Давно? Почему… нет, не говори. У тебя должны были быть причины. - Три месяца назад. У него еще не очень хорошо получается двигаться на всех лапах… но он очень красивый… Думаю, что и Крис однажды сможет. Но ему трудно принять это в себе. Он боится тебя… разочаровать. Ты не сердишься? - Сержусь? Грегори! Это восхитительная новость… пока не знаю, как мы объясним это Его Королевскому Величеству, но… - Милый… - Ммм? – говорить, когда губы заняты поцелуями, а руки телом мужа, было на редкость лишним. - Подожди, – лихорадочный румянец на смуглых скулах выглядел совершенно очаровательно. – Я это все начал потому… ну… ты сильно расстроишься, если наш третий мальчик… - Третий??? - Угум… если ничего не случится, к концу лета тебе придется найти еще одно красивое имя. Я не был уверен, что ты захочешь еще детей… после того, что случилось у Шерлока с Джоном. - Боже, помилуй! Грегори, ты такой… Неровное, возбужденное дыхание на шее остановило поток мыслей, а поцелуи окончательно решили все за них обоих. Самый совершенный интеллект не сможет с этим соперничать. Никогда. Эти невыносимые омеги… но что может быть прекраснее любого их несовершенства? Конец.