Дефект породы

- О какой краже идет речь, мистер Холмс? Знакомый до мозга костей голос, сухой и пугающий, похожий на треск разъяренного гремучника доносился, словно через плотный, душный войлок. Зной навалился на плечи, спеленав тело, не позволяя до конца вдохнуть ставший вдруг раскаленным воздух. Заключенный в крепкий кокон объятий, он послушно застыл, как попавшая в патоку букашка. Но только ему было известно, что металось и рвалось внутри этой тихой покорности. Дурнота накатывала липкими, приторными волнами. Кожу - там, где ее касались ладони, жгло и холодило одновременно, тело, не прикрытое сзади ничем, кроме тонкой тесемки, с безжалостной тщательностью палача узнавало каждую интимную линию, каждую анатомическую подробность вжавшегося в него мужчины, не имевшего лица и запаха, но чей голос он знал в каждой интонации - от нежного звериного воркования до ярости взбешенного самца. Он так долго хранил надежду… нет, не увидеть – узнать, что тот, другой, жив, дышит и ходит по земле… что пусть чужие, не его, руки будут обнимать и беречь возмутительно-красивое, упрямое и стремительное тело, любить его так, как никогда уже не сможет он сам… что когда лорд Магнуссен во время личного визита сообщил о состоявшихся похоронах, Джон не смог определиться – испытывает ли он боль от неслучившегося с ними или извращенное облегчение, что наконец-то можно перестать цепляться за бессмысленную жестокость воспоминаний, оплакать последнюю утрату и отпустить. Джон оплакал. И отпустил. И вот теперь пожалуйста… Он неизбежно свалился бы пошлым неуклюжим мешком из плоти и костей – так резко отказали ставшие ватными ноги, не удерживай его рука с жесткими, непривычно огрубевшими пальцами, с россыпью бледно-палевых пятен кислотных ожогов, которую он знал на память, как карту небесных созвездий. Его держал Шерлок. Тот самый, что с легкостью играл мертвеца, тот самый, что вернулся из небытия и, походя, разнес вдребезги с таким трудом обретенное равновесие. Чего было больше в этих объятиях? Желания укрыть, словно плащом, драгоценную наготу или удержать, лишить свободы, если Джон решит снова пуститься в бега, на этот раз уже от него самого? Джон не знал. Сердце грохотало где-то в горле, голова пылала, как угли в печи, лихорадочно разрываясь между беснованием противоречивых желаний, не в состоянии отдаться ни одному из них. Бежать, остаться? Повернуться, чтобы наконец удостовериться, чтобы вцепиться что есть сил или ударить, вырваться, бежать… бежать??? Мозг отказывался принимать чью-либо сторону и, парализованное его подлым предательством тело застыло, совершенно определенно не собираясь выкручиваться из случившейся катастрофы самостоятельно. - Тшшшш, - теплые жесткие губы коснулись края уха, – война закончилась, Джон. Он вздрогнул и, с трудом подавив первородный омежий инстинкт скрестить на животе ладони, ломая себя развернул плечи и уставился в толпу, где царственно опираясь на эбеновую в серебре трость, холодно и внимательно смотрел на них мужчина, куда влиятельнее любого из присутствовавших здесь родов… кто знает, возможно влиятельнее самого короля. Сиятельный Майкрофт Холмс собственной персоной… если верить рассказам его брата о своем деспотичном, властном родственнике. Ошибиться было сложно даже на таком расстоянии, не обманываясь сибаритской ухоженностью тонких пальцев, сжимавших серебряное оголовье набалдашника паучьей хваткой, и предельной, если не сказать вызывающей сдержанностью одежд, сшитых из плотной, дорогой шерсти, выдержанной в фамильных цветах. Глубокие оттенки дома Холмсов казались ночными тенями, и лишь черный перламутр пуговиц отблескивал хищной вороненой сталью, напоминая скорее не светский наряд, а воинские доспехи. - О какой краже идет речь, мистер Холмс? Магнуссен близоруко щурил бесцветные глаза и улыбался, глядя отчего-то именно на Майкрофта, совершенно игнорируя присутствия его младшего, скандально и крайне некстати «воскресшего» родственника. Возможно потому, что на старшего можно было смотреть сверху вниз, испытывая определенное удовольствие от того, что из положения, в которое тот поставил себя… буквально… слова прозвучат скорее как просьбы, нежели как обвинения. Но Майкрофт хранил молчание, словно происходившее его не касалось. - Я, Шерлок Уильям Скотт Холмс, обвиняю присутствующего здесь господина Магнуссена в присвоении и незаконной продаже омеги, носящего не только мою метку, но и плод моего семени! Гул толпы стих, будто кто-то накрыл всю площадь громадным одеялом, и только перелетающий от одного ее края на другой едва различимый шелест выдавал, что она все еще полна людей. Подобного обвинения страна не помнила с послевоенных лет, когда ворованных и захваченных при грабежах омег действительно продавали даже самые титулованные семьи по тайным замковым подвалам. Не все «счастливые приобретатели» сумели удержать «шило в мешке» и язык за зубами. В итоге количество «вырубленных» генеалогических деревьев опасно приблизилось к черте кланового вырождения. - Мой полный титул - сэр Чарльз Огастес Магнуссен. Выдвигая подобные обвинения дайте себе труд огласить его полностью и предъявить собственное лицо. А до того, как Вы это сделаете… - черты снова преобразились, и сквозь истончившееся, высветленное благообразие прорезались острые стальные грани, как заточенное лезвие сквозь старый пергамент, - немедленно уберите руки от моей законной и бесспорной собственности! Неслышный щелчок хрупких пальцев, и четверо из сопровождавших милорда слуг вдруг вскинули скрытые до этого под короткими плащами пружинные самострелы – оружие одноразовое, не слишком точное и не слишком дальнобойное, но промахнуться с пяти шагов даже из такого было бы крайне затруднительно. - Милорд, - Майкрофту не пришлось делать ничего, чтобы щелчки предохранительных скоб его арбалетчиков заставили толпу пригнуться, дабы не оказаться на линии стрельбы, - у меня подписанный Его Величеством приказ на Ваш арест без обязательств сохранения жизни Вашим людям. Полагаю, их верность заслуживает Вашего снисхождения - нет никакой нужды в лишних трупах. - Мои люди умрут, если я им прикажу. Или убьют. Это их единственная работа. И единственное удовольствие. Что касается обвинений… Магнуссен сделал шаг к замершей, сплавившейся в одно паре, пытаясь всмотреться в спрятанное клобуком лицо целившегося ему в голову мужчины. Джон почувствовал, как обнимавшая его рука на секунду напряглась, а потом отпустила. Он вывернул шею, насколько смог и успел увидеть, как падает на спину капюшон, являя миру короткие, спутанные волосы, торчавшие неряшливыми клочьями, как вывалянный в смоле еж… смотрел, как пальцы отдирают от щеки и подбородка рыжеватую бороду. Борода оказалась приклеенной на совесть и кожа мгновенно вспыхнула алыми пятнами, будто кто-то только что с чувством прошелся по ней увесистыми оплеухами. От этого пунцового сияния было невозможно отвести глаз, и только накрывшая волна свежего кедрового аромата многократно помноженного на разгоряченный мускус, вышибла у Джона из легких весь воздух. Он почувствовал, что падает… Нет, нет, нет… о, боже, пожалуйста… - Мистер Холмс! Не представляете, какое облегчение узнать, что история с Вашей кончиной оказалась трагическим недоразумением. Полагаю, что перенесенные страдания настолько разрушительно подействовали на Ваш знаменитый рассудок, что привело к этой нелепой эскападе. Из уважения к Вашей семье, я закрою глаза на эту возмутительную выходку, если Вы немедленно покинете это место и принесете свои извинения. У моего омеги нет метки. Это подтверждено сразу двумя самыми влиятельными представителями врачебной гильдии. Впрочем, чистоту его девственности не разглядит разве что слепой. Последние слова были предназначены уже скорее для безмолвствовавших зрителей, близость которых к обнаженной фигуре уже снова начинала оживлять стихшее было возбуждение. Омега по прежнему «звучал» нетронутой пряной свежестью, а спрятать запечатлевшуюся метку на практически нагом теле было действительно непосильной задачей. - Да, да… - Шерлок вдруг будто вспомнил что-то полузабытое, важное, по радужкам заиграл ртутный туман, на короткий миг стирая пустую, ничего не значащую реальность. Рука с оружием потеряла интерес к «мишени», пальцы невесомо побежали по теплой омежьей скуле, подбираясь к впадинке за ухом. – Трудно не разглядеть то, что прямо на поверхности. Зов был силен… невозможно противиться, да он и не хотел… губы оказались близко, ближе, чем пристойно и безопасно… он смотрел на них так, будто в мире не осталось ничего прекраснее их изломанной, бескровной бледности… - Каждый из вас слышал про «омежий сон», - Шерлок смерил толпу тяжелым взглядом, - в приличном обществе не принято даже упоминать о его существовании, но по сей день два из пяти браков не обходится без этого «жидкого солнца». Чужие метки по-прежнему не хотят принимать новых мужей. Мистер Калвертон! – жесткий палец ткнул в толпу, где в тот же момент вокруг опешившего господина образовался свободный пятачок, - Ваш отец знал это не понаслышке, но его винить никто не вправе, то были тяжелые времена, а стремление продолжить род всегда достойно уважения. И все-таки, для своего сына он не пожелал такой судьбы, не правда ли? Как и Вы для своего. «Омежий сон» почти так же отвратителен, как и насилие. Но что, если можно не только заставить появиться то, чего нет - влечение, желание, течку… но и спрятать то, что есть? Тоже не навсегда, на время… например, чужую метку? Невозможно? Кто сказал? …выгнутая уязвимая шея тянет, как магнит, как наваждение, как жаркий морок… не удержаться… горячее дыхание плавит кожу… еще мгновение, еще четверть дюйма, и… - Стой! Не прикасайся! Я требую правосудия! Шерлок очнулся, с трудом узнав в яростном вопле голос своего высокородного оппонента. - Правосудия? – он холодно усмехнулся одной стороной рта и кивнул на вооруженную стражу. – Все эти господа здесь именно для этого. И мы постараемся не разочаровать Вас, милорд. Повернувшись к притихшей толпе, Шерлок выставил перед собой руки. Как в ритуальном трансе, медленно и сосредоточенно, он вспорол раскрытую ладонь острием торчащего из самострела шипа, повторяя или раскраивая заново свою собственную линию ума*. Нехотя, лениво и нерешительно багровая трещина раскрылась, вспухла горячим глянцем и выпустила на волю алые капли, которые скатывались и срывались с пальцев на янтарный, отполированный карнаубским воском пол. - Что ты творишь, чокнутый ублюдок??? – милорд Магнуссен не посмел тронуться с места, но один из его безмолвных стражей вскинул оружие. - Предъявляю доказательства, сэр. Шерлок равнодушно проследил, как мертвое, нашпигованное сталью тело тяжело рухнуло под ноги господину. - Все это можно сделать гораздо проще! – крикнул он в толпу, сопровождая свои слова улыбкой достаточно непристойной, чтобы немедленно получить в ответ скользкое, похотливое одобрение. – И куда приятнее… если кто-то меня понимает. Как альфа альфу. Оставшись без удерживавших объятий, Джон беспокойно завертел головой, когда перепачканные кровью пальцы потянули его за подбородок и замерли у самых губ. В глазах все еще плескалось неверие и недоверие, но теперь к ним примешался еще и ужас от предложеной перспективы. Поверить в то, что Шерлок действительно повредился рассудком, сейчас было бы самым благоприятным выбором. - Им не нужны мои объяснения, - почти беззвучно прошелестело в висок, - они все, все до одного хотят… ждут зрелища, как голодные звери насилия и растерзанной плоти. Доверься мне, пожалуйста. Все случится быстро… но сделай так, как я прошу. Джон смотрел не отрываясь. Кровь ревела в ушах, ее сладкий запах глушил обоняние, лишал воли и манил, как горячий, пряный мускус самца. Губы закололо от предвкушения, будто он поцеловал разворошенный муравейник. И Джон послушно раскрыл рот. Это было влажно. Странно. Извращенно возбуждающе. Настолько, что людское море, как по команде, задержало дыхание. Языка коснулось теплое, скользкое, сладко-соленое, с нестерпимым животным привкусом и запахом принадлежности. Обласкивая языком, он втянул пальцы глубже, с наслаждением прикусывая жесткие фаланги, высасывая, выпивая насухо предложенное ему «лекарство»… как в эротической прелюдии или любовном экстазе. И закричал, выгибаясь в сильных руках. Боль оказалась такой ослепительной, что захотелось немедленно разодрать вспыхнувшую кожу, чтобы вырвать ее с корнем из тела, как проросшую в нем ядовитую грибницу. Возникнув глубоко внутри в какой-то спавшей до поры точке, она рвалась, просачивалась наружу, прокладывая, прожигая себе путь наружу, растекаясь живым огнем от плеча к шее и ключице. Шерлок, с трудом удерживая бьющееся тело, по-прежнему сжимал его поперек груди, прижимая еще и голову, не позволяя отвернуться и спрятать проступавшую на теле изящную багровую вязь. Это не было похоже ни на укус, ни на татуировку… красивый, полный завитков и спиралей орнамент, идеально законченный и симметричный за исключением единственной аккуратной веточки, убегавшей за ухо тремя одинаковыми лепестками, он напоследок вспыхнул мерцающими углями и потемнел до золотисто-коричневого, в тон родинкам на коже. - Моя кровь! Моя метка! Мой мино! По праву договора коитуса и зачатия, - Шерлок с трудом перекричал ревущую толпу, уставившись потемневшим ненавидящим взглядом на Магнуссена, – как Вы и пожелали, милорд, в присутствии и свидетельстве двух уважаемых альф… Я обвиняю! - Я обвиняю! Другой голос эхом подхватил его слова, но на этот раз раздавшись со стороны разделившего их вооруженного строя. Стоявший рядом с Майкрофтом гвардеец снял глубоко надвинутый капюшон. Бледный от едва сдерживаемой ненависти Грег бросил на землю перед собой тряпичный сверток. - Я, мино Грегори Холмс, обвиняю сэра Чарльза Огастеса Магнуссена в преднамеренной попытке убийства моего мужа, моих сыновей, моего шурина. И подтверждаю свои слова одеждой, что была им отравлена во время моего принудительного пребывания в стенах Эпплдорского замка. - Что за чушь? С каких пор низшим позволено раскрывать рот в присутствии альф? Этот щенок был настолько плохо воспитан своим хозяином, или это Вы успели настолько его испортить преступным попустительством? Не рассчитывайте, что я оставлю безнаказанным нанесенное им оскорбление, Майкрофт Холмс! У Вас нет, и быть не может ни единого доказательства… - Боюсь, что есть. Не далее как вчера был произведен обыск в поместье Эпплдор. Разумеется, согласно приказу Его Королевского Величества и в присутствии полудюжины уважаемых свидетелей. В скрытой лаборатории был обнаружен яд, абсолютно идентичный тому, каким была пропитана одежда моего супруга. Яд, его компоненты, производные, записи по разработке и усовершенствованию. Любопытный состав, проникающий через кожу и убивающий исключительно альф за ограниченный период времени, соответствующий их возрасту. За полтора года из моей семьи в живых не осталось бы никого, кроме Грегори. Детям Вы отвели чуть больше месяца… Что ж, было благородно позволить нам их хотя бы оплакать. - Самовлюбленные, напыщенные выродки… В холодном, застывшем в опасной, взведенной позе мужчине было невозможно узнать благообразного, сухонького стареющего господина с подорванным годами и долгой болезнью здоровьем. Наверное, так выглядят тайные наемные убийцы, безликие при дневном свете и неразличимые в ночных сумерках. Скорпион, нацеливший ядовитое жало… застывший перед атакой богомол… - …возомнили, что ваши дряхлые знамена и скандальная благосклонность короны позволит вам вечно диктовать кому, когда и как плодить новых ублюдков для ваших далеко идущих планов? Однажды недовольных станет куда больше, чем сейчас, и даже такому двуличному изворотливому мерзавцу, как Майкрофт Холмс, вряд ли удастся купить их лояльность пустыми обещаниями. Что… что именно вы нашли в моем порченном товаре? Как и я, вы оба знали о его дефектной породе… неужели ваш братец примитивно запал на смазливую мордашку и сладкую течную дырку? Вы даже своего любимого муженька не пожалели… О, как это по-холмсовски - подставить одну шлюху, чтобы получить другую? Браво… Мне действительно жаль, что Ваш драгоценный Грегори не перетравил все Ваше драгоценное потомство, как чумных крыс… но, пожалуй, одну ветку этого ядовитого, прогнившего насквозь дерева я все же успею обрубить… Джон слушал и не слышал… в обессиленном, выжатом теле не нашлось сил, чтобы позволить словам обрести в нем хоть какой-то смысл. За короткий миг он словно пережил оборот, инициацию, течку и несколько оргазмов подряд. Все ощущения, смешавшись в один непередаваемый оглушительный ор, взорвались в голове, наполняя сознание чувствами - страхом, возбуждением, болью, удовольствием, радостью, разочарованием… восхитительными запахами потерянной и обретенной пары, близостью и предательством… жаром тела, солнца, чужой похоти… убийственным холодом непонимания и пустоты. Его снова желали и снова использовали. Опять и опять разменивали на власть, богатство, чужие жизни… Магнуссен, Треворы, Холмсы… чертовы альфы, которых всегда было слишком много, а его, Джона, слишком мало… так мало, что он потерял себя окончательно. И потому он равнодушно смотрел, как в лицо целится трехгранный сверкающий болт, что вот-вот влетит ему в середину лба. И все наконец-то закончится. Шерлок понял, что не успеет выстрелить, когда услышал тихое стрекотание спусковой пружины, но его руки берегли самое дорогое, что он когда либо им держал и поднять оружие он уже не успеет. Первый шип вошел между третьим и четвертым ребром, задев легкое и застряв глубоко внутри, второй пробил лопатку и остался торчать вибрируя низким тяжелым гулом, отдававшимся в костях. Шерлок поперхнулся кровью и начал оседать, прижимая к себе бесценный груз, выставляя вперед локти, чтобы не дать ему удариться головой, перекатывая обоих на бок и сворачиваясь вокруг него в защитный кокон. Джон возился в его объятиях, сердитый, обиженный, совершенно живой. И этого было достаточно, чтобы пережить миг полного, абсолютного счастья, не замечая, как в трех шагах позади падают переспелыми плодами мертвые слуги мертвого властелина цветущей эпплдорской тюрьмы. Лорд Магнуссен слепо негодовал, уставившись на их посткоитальный союз единственным глазом, поскольку во второй глазнице торчала черный арбалетный болт с королевским клеймом на стальном оперенье.