***
«Его зовут Стайлз Стилински, он обожает клетчатые рубашки и не умеет держать рот закрытым». Лидия наливает кофе и слишком резко выдергивает стаканчик из автомата, едва сдерживая крик, когда горячие капли брызгают на кожу. Она застёгивает пуговицы на кофте и поправляет волосы перед зеркалом, на самом деле толком не вглядываясь в отражение. Она закидывает в сумку тетрадку по биологии и бежит из дома, не осознавая, что забыла косметичку — почти священный для себя предмет. После исчезновения Стайлза она всё делает будто на автопилоте. Лидия чувствует себя так, словно продирается сквозь душную, невыносимо длинную, тёмную комнату, она плывёт по дням, всё более мрачным с приходом Дикой Охоты. И всё повторяет, повторяет, повторяет. «Его зовут Стайлз Стилински, он обожает свой джип и мечтает стать полицейским». Это становится похоже не на попытку удержать за хвост ускользающие воспоминания, не на ежедневную мантру, а на обсессивно-компульсивное расстройство («скоро я начну мыть руки каждый час и каждые пять минут проверять, завязаны ли шнурки на ботинках. На моих несуществующих ботинках», — саркастично думает Лидия). Но она совершенно ничего не может с этим поделать. Разговоры по дороге со школы, смешные случаи в классе, откровения во время вечерних прогулок — их со Стайлзом моменты — словно искажаются и мутнеют, как фильмы на старых видеокассетах. Банши способна задержать воспоминания дольше чем альфа, но, очевидно, ненадолго. Это ввергает в состояние близкое к панике. Когда-то из её памяти уже исчезало время и даже целые события (спасибо Питеру Хейлу), но она не была готова, что как ластиком из неё начнут стирать лучшего друга. Вскоре вся стая понимает, насколько же они беспомощны перед лицом нагрянувшей беды. — Я не уверен, что мы сможем что-то противопоставить Дикой охоте, — растерянно говорит Дитон. — Нам не помешал бы кто-то… Ещё. Кто может помочь. — Девкалион? — отзывается Скотт, недоумённо приподнимая брови. — Может, навестить в психушке Питера Хейла? — вторит Лидия и ловит озадаченные взгляды друзей. — Это ещё кто? — спрашивает Малия, хмурится Дитон и округляет глаза Скотт. Лидия нервно сглатывает и сжимает кулаки. Ещё одна запись в «красной книге памяти Лидии Мартин», кто бы мог подумать! То, что её сущность банши помогает задержать воспоминания дольше, чем у других, уже порядком её бесит. — А, ладно, неважно, — раздражённо отвечает она. На самом деле важно, просто-таки вопрос из первой повестки дня, но она уже устала объяснять, кто тот или иной человек, о котором друзья не имеют ни малейшего понятия. Перед сном Лидия, конечно же, не забывает повторить: «Его зовут Стайлз Стилински, он обожает „Звёздные войны“, и он всегда прав. Его настоящее имя — кошмар логопеда. Он гиперактивный, неуклюжий и готов переть с битой против оборотня. Он чинит свой джип изолентой. Он пришёл ко мне на день рождения с гигантской коробкой в яркой обёртке, внутри был белый медведь…». Она всё перечисляет, перечисляет, перечисляет, словно читает список в своей мысленной «красной книге», проверяет, не замазал ли кто корректором нужные строчки. Только убедившись, что всё на месте, Лидия позволяет себе провалиться в тревожное сновидение.***
«Его зовут Стайлз Стилински, его любимый фильм…» Лидия в ужасе вскакивает с кресла. Она забыла. Она не помнит этого факта. Из её "красной книги" вырвали страницы, и она ничего не может с этим поделать. Нет, всё ещё может, ей нужно за что-то зацепиться! Она подбегает с своему комоду и открывает ящики один за одним, небрежно, резко, одни захлопываются с громким стуком, некоторые замирают на половине пути, глядя на неё выпотрошенными вещами. Лидия кидает на пол одежду, пытаясь вспомнить, при покупке какой кофты присутствовал Стилински. Она смахивает слёзы и шмыгает. Пальцы не слушаются, она путается в многочисленных бретельках платьев, поясках, лямках кофт, цепочках и кольцах. Она, кажется, порвала один из дорогих топов от «диор». Лидия перебирает многочисленную бижутерию и вытряхивает на пол шкатулки. Ищет украшения, которые когда-то на день рождения дарил Стайлз, их было так много, а она даже не обращала внимания на знаки внимания смешного неудачника с соседней парты. Ей нужен «якорь», как у оборотней. То, что позволит ей ухватиться за воспоминания, не отпускать их от себя ещё какое-то время. Руки дрожат. Она шумно выдыхает, когда наконец-то находит тонкий браслет с подвеской-полумесяцем. Это точно от Стайлза. Она не помнит, когда был сделан подарок, но совершенно в нём уверенна. Лидия ложится на кровать, зажав браслет в кулаке. «Его зовут Стайлз Стилински, и, кажется, я люблю его».***
Лидия Мартин просыпается с ощущением пустоты. Не в голове, там как всегда хватает мыслей: от теории о чёрных дырах до рецепта запеканки с яблоками. Но пустота наполняет её сердце. Лидия недоуменно осматривает бардак в комнате: разбросанные платья и кофты, переливающиеся в лучах утреннего солнца украшения, валяющиеся на полу. Какого чёрта она вчера тут устроила? Лидия смотрит на браслет с полумесяцем, крутит цепочку на пальце. Почему она вообще с ним заснула? С мягкими игрушками в детстве не доспала? Но всё-таки надевает его на запястье — металл почему-то кажется удивительно тёплым, родным, греет кожу. И щелчок застёжки словно чуточку заполняет неведомо откуда взявшуюся пустоту в её душе. Лидия принимается за уборку, поднимает блузку и аккуратно сворачивает. Она останавливается около зеркала, проводит пальцами по губам и хмурится. Она почему-то думает о поцелуе, клетчатых рубашках, которые сама бы ни за что не купила, и о карих глазах («Круто, у меня десятки знакомых парней с карими глазами, с какого перепуга я об этом думаю?»). Чужое имя крутится на языке, но она никак не может его поймать. Она пытается отмахнуться от новых чувств. Но ей кажется, что из неё вырвали какой-то жизненно-важный орган и ей стало труднее дышать. Лидия решительно сворачивает ещё одну футболку и укладывает на диван, а сверху ещё одну, и ещё. Браслет всё это время печально звенит, серебряные переливы щемящей тоской наполняют её пустоту. Лидия обессилено садится на кровать. Кажется, в ближайшее время ей придётся решить какую-то жутко мудрёную головоломку. Вся проблема была в том, что она понятия не имела, с какой стороны к ней подступиться.