Но что страннее, что непонятнее всего, это то, как авторы могут брать подобные сюжеты, признаюсь, это совсем непостижимо, это точно… Нет, нет, совсем не понимаю. Н. В. Гоголь
Давным-давно… Скажем, мнэ-э… в одной далекой-далекой Галактике бушевали… мнэ-ээ… ох, не то, прошу прощения, дамы и господа, склероз замучил, мда. История ведь совсем не об этом. Итак, мнэ-э…Май 1963 года
Она приближалась к месту своего назначения. За окном старенького ЗИЛа мелькали темно-зеленые елки, закрывающие своими мощными лапами дорогу от яркого весеннего солнца, и березы, сверкающие первыми наивными листочками. Природа за окном напоминала девушке ее родной Средний Урал, который она покинула уже как год. «Интересно, как там моя Белая поживает?» — подумала она, покачнувшись на резком повороте. Водитель затормозил у старенькой остановки недалеко от райцентра — последней точки перед пунктом назначения. Зашипела открывшаяся дверь, и в нее стали вваливаться тетки с баулами, дачники и переругивающиеся с ними рыбаки. — Здесь свободно? — раздался над девушкой тонкий голосок, напоминавший своим звучанием журчание весеннего ручейка. — А? Конечно, присаживайтесь, — она выпала из оцепенения, разглядывая свою неожиданную попутчицу. Перед ней стояла молодая девушка, по виду ровесница, со светлым каре и ясными серыми глазами. Обрадованная соседка с ее помощью запихнула под кресло большой деревянный чемодан, больно ударивший обеих девушек по ногам. — Ох, наконец-то села! — облегченно выдохнула спутница, с наслаждением потягиваясь до хруста в позвонках. — Будем знакомы — меня зовут Стелла. А тебя как? — Маша, — просто ответила она и потянула Стелле руку для рукопожатия. Обменявшись приветствиями, девушки на некоторое время уставились в окно. — До Соловца еще долго ехать, не знаешь? — спросила Маша попутчицу, прикидывающую что-то на пальцах. — Ну, не меньше полутора часов, это точно. Я, кстати, тоже туда еду. А ты? Путешествуешь? — Нет, — устало улыбнулась Маша. — Перевели на подчиненное предприятие. А ты? — А меня с отпуска выдернули, — пожаловалась Стелла, подперев щеку кулачком. — Выбегалло совсем озверел, опять своих кадавров лепит, прошлой зимы ему не хватило. При упоминании зимы девушка дернула плечами, словно вспомнив что-то жуткое. Маша ободряюще улыбнулась ей и предложила домашнее печенье. — А куда тебя перевели? — прохрустела Стелла. — На рыбзавод? Там в принципе неплохо, только постоянно какие-то пертурбации происходят. Зато рыбу раз в месяц бесплатно выдают! — Нет, к сожалению, не на рыбзавод, — вздохнула Маша. Она очень любила рыбу, и ей стало грустно от того, что ежемесячный паек ей не светит. — Я работала в НУИНУ, это в Китежграде. А сейчас меня перевели… — девушка достала какую-то помятую бумажку из кармана и, прищурившись, прочитала с нее: — В НИИ ЧАВО. Тут Маша поймала на себе внимательный взгляд Стеллы. Она смотрела на нее, широко распахнув глаза, а милые розовые ушки ее шевелились, как маленькие локаторы. — НИИ ЧАВО, говоришь? — переспросила Стелла. — Феноменально! Это судьба! Я тоже там работаю, будем с тобой коллегами! А ты знаешь, чем мы вообще занимаемся? — Как и НУИНУ — счастьем человеческим, — засмеялась Маша, вспоминая то, как ее заманивали в НИИ ЧАВО. — Чувствую, что тебя кто-то из наших за это сагитировал, — выражение лица Стеллы приняло хитрый вид. — Может, поделишься, кто тебя к нам сманил? Маша посмотрела в окно. Перед ней летели нестройные ряды елок, сливаясь в одну широкую темно-зеленую полосу. По-хорошему, скинуло ее милое начальство в Соловец надолго, если не навсегда, так что стоило с кем-нибудь подружиться. Хотя бы со Стеллой. Тем более, чувствовалось, что эта девушка — добрый и искренний человек. «Не то что некоторые», — подумала Маша, вспоминая пронзительный взгляд больших, черных как уголь глаз. — Это достаточно долгая история, — уклончиво ответила она Стелле. — А нам как раз нечего делать, да и я люблю интересные истории. Уверена, твоя история одна из самых любопытных, что я слышала! — Стелла в нетерпении ерзала по сидению, а серые глаза ее горели искренним любопытством. — Рассказывай! — Ну что же… — Маша собралась с мыслями и, вздохнув, начала свой рассказ. — Хочу предупредить сразу — я не специально! Честно! — Не специально что? — озадачилась Стелла. — Да, в общем-то, все!Где-то за год до вынужденного переезда в Соловец…
Маша в очередной раз сидела в кабинете у своего куратора. Не то чтобы она боялась или не любила Майю Николаевну, напротив — эта мощная дама лет шестидесяти всегда была на стороне своих студентов, и те ее любили — но, согласитесь, регулярно бывать «на ковре» за жалобы не очень благосклонных преподавателей не очень-то приятно. — Воробышкина, ну сколько можно? — Майя Николаевна сидела за столом, монументальная, как Родина-мать, устало глядя на студентку. За глаза кураторшу нередко уважительно называли «Маципура»(1) — во время сбора урожая картошки в подшефном колхозе женщина бежала впереди своих студентов, выкапывая клубни, как заправская крольчиха морковку — оставалось только успевать следом. — Я уже устала отмазывать тебя от преподавателей! Ну неужели так сложно иногда подержать язык за зубами? — Майколавна, ну не виновата я! — заныла Маша, изображая всю скорбь советского народа по невыполненной пятилетке. Ей ужасно надоело объяснять, что она совершенно не при чем. — Почему он поставил только Савченкову зачет? Тот же не появился в семестре ни разу! Даже за заданием для расчетно-графической! — А если бы ты не стала заострять на этом внимание, то и у тебя был бы зачет! — стукнула кулаком по столу заслуженная преподавательница. Чернильница на столешнице подпрыгнула и звякнула. — Вот знаешь, Маша, хорошая ты девушка, толковая, умная, и коса вон у тебя какая — толстая, аж до самой… кхм… Но промолчать, когда надо, ты не можешь — вот твоя главная проблема! От этого у тебя все беды, и сейчас, и потом, помяни мое слово! — Майя Николаевна измученно откинулась на спинку стула. — Вот что ты мне можешь предложить с тобой сделать? Вон, все выпускники как выпускники — сидят, молча делают свое дело и идут в хорошие НИИ на работу! Я ж тебе такое место хорошее подготовила — аж сам Ленинград, там как раз в одном институте программист перевелся куда-то в глушь! Отличное место, хлебное! А ты? Опять все испортила! — Да не могу я молчать, Майколавна, не могу! — чуть не плача воскликнула девушка, утирая выступившие слезы длинной светло-русой косой. — Хочу, но не могу! Оно само! — Все я понимаю, Маша, но ничем помочь тебе не могу, — вздохнула кураторша и сложила руки на груди. — С такой рекомендацией тебя теперь не возьмут ни в какое приличное место. Три года придется отработать где возьмут, а потом, если зарекомендуешь себя, может и получится чего. Я вот даже не знаю, какое место-то тебе предложить… — она начала перелистывать кипу бумаг, перекладывая листок за листком. — Все приличные разобрали. — Что, совсем ничего не осталось? — жалобно всхлипнула Маша. В общем-то, она не очень расстроилась — не получится устроиться на модную должность программиста, так ее с руками оторвут инженером. В их институте не было как таковой специальности программиста — только особые двухгодичные курсы, которые читались помимо основной профессии. Так что она в любом случае не пропадет. Но все равно немного обидно было. — Нет. Разве что… — Майя Николаевна замерла с небольшим листком в руке. — Тут совсем недавно пришло назначение. В некий Китежград требуется математик-программист. Зарплата хорошая для молодого специалиста — целых сто шестьдесят рублей. Общежитие, опять же, предоставляют. — А чего туда никто из наших не поехал? — удивилась Маша, вспоминая своих хитромудрых однокурсников. Большинство из них мечтали совместить приятное с полезным — устроиться в такое место, чтобы и жить хорошо, и Родине помогать. — Так далеко ехать, — пояснила преподавательница. — Вроде как Север, в районе Архангельска. Холодно им показалось, даже северная надбавка не прельщает. — А чем хоть занимается этот институт? — обреченно поинтересовалась девушка. Она уже заранее знала, что у нее нет другого выхода, кроме как согласиться. — А вот это непонятно, — нахмурилась Майя Никлаевна, внимательно вчитываясь в скупые строчки. — Специализация — «счастье человеческое». И называется странно — НУИНУ. Научный Универсальный Институт Необыкновенных Услуг. Видать, что-то с космосом связанное. — Ну и ну… — только и смогла протянуть Маша. — В любом случае, место приличное, теплое, несмотря на климатические условия, — ободряюще улыбнулась кураторша приунывшей студентке. — Институт новый, вроде как недавно открыли. Я думаю, что у тебя там все хорошо будет. Но! — тут взгляд ее посуровел. — У меня к тебе большая просьба — хотя бы там подумай, прежде чем назвать начальника «толстомордым вислобрюхом»!***
Декабрь 1962 года
«Майя Николаевна, если бы вы знали, как сложно следовать вашему завету», — обреченно думала Маша, без особого восторга разглядывая распинающегося перед молодыми сотрудниками человека. Был он плюгав, лысоват и преисполнен чувства собственной значимости. — Вы, значит, попали в великий, я бы сказал, институт! Мы с вами будем заниматься делами, о которых потомки будут говорить: «Вот были люди в то время!» — Опять Сатанеева понесло, — очень тихо, на ухо, сказала Маше полноватая девушка с темными глазами. — Видать, его Кира Анатольевна при всех отчитала на собрании, не иначе! — Ой, Тань, знаешь, мне до лампочки, лишь бы вычислительный центр не трогал, — буркнула Маша, переводя взгляд с глистоватого Аполлона Митрофановича на небесно-красивого Иннокентия Гнильцова. «Вот уж кому бы пошло имя Аполлон», — подумала она и томно вздохнула. — Говорят, Коврову с Брылем поручили какую-то разработку, вроде как новую модель умклайдета создать, чтобы сочетал в себе «старинные традиции и современные веяния», о как! — не унималась Таня. — Так Сатанеев решил все лично проконтролировать и в итоге свалился в котел с опилками. Час его оттуда выколупывали — оказалось, опилки от зачарованного вяза, тот его связал, чуть не придушил. Вон, до сих пор щепки на проплешине видны! Эй, ты вообще меня слышишь? — А? Что? Ну, как по мне, так зря его выкопали, — отмахнулась Маша и снова принялась пялиться отрешенно-влюбленным взглядом на мужественную спину Иннокентия. Ее подружка проследила за направлением взгляда и устало покачала головой. — Мань, ну оно тебе надо, а? Ты же знаешь, что тебе там ничего не светит. Он как картофельное поле на подшефном колхозе — вроде бы и близко, а тащиться до него как до Луны раком! — А ты как будто много понимаешь в этом деле! — вяло огрызнулась Маша, не отрывая взгляда от Гнильцова, который в это время самым внимательным образом конспектировал пламенную речь товарища Сатанеева. — Уж всяко больше тебя, — вспыхнула подруга. — Воробышкина, Аламова, о чем вы там общаетесь? Неужели то, что я вам рассказываю, не настолько интересно? — грозно скрестил руки на груди Сатанеев. — Извините, Аполлон Митрофанович, мы не нарочно, — извинилась за обеих Таня, тыкая в бок Машу, отчего та болезненно поморщилась. — Ну что ж, продолжим. А что есть магия, товарищи? Магия, товарищи, это наше все! Без магии наш институт не будет нашим институтом! Поэтому высокое начальство в лице моем, Киры Анатольевны и Ивана Симеоновича решили, что необходимо начать обучение молодых сотрудников, то есть вас, основам научной магии! Вас, товарищи, разобьют на небольшие группы и отдадут в обучение старшим вашим товарищам, магистрам. Я уже разбил вас на списки. Итак, товарищи, зачитываю! Маша зажмурилась и скрестила пальцы в карманах. Кто бы знал, как ей хотелось оказаться в группе вместе с Кешей! Он ведь так искренне ей улыбался… Девушка была свято уверена, что он тоже питает к ней самые нежные чувства. Просто стесняется признаться в них. Сатанеев читал список медленно, слегка гнусавя и причмокивая. Было видно, что он щурится и как можно дальше отодвигает от себя листок. — ….Группа Коврова Виктора Ивановича: Худой, Балконский, Безухова, Долохович, Ростова, Элленова, Давыдова. Группа Фомы Остаповича Брыля: Пугачев, Салтанов, Попов, Балдеев, Хамингеев, Застреленский, Ружьев. Группа Грибожоровой Ирины Александровны: Чацкий, Фамусьева, Тургенева, Герасименко, Мумуев, Гринев, Аламова. Группа Киргизяна Тимура Ибрагимовича: Гнильцов, Грузман, Филимонов, Рябоконь, Пегашкина, Шевченко и… Тут Аполлон Митрофанович совсем отстранился от листка и почти закрыл глаза. Мария затаила дыхание — вот он, момент «икс». Сейчас или никогда. — И… Веригишкина? — неуверенно произнес он и чертыхнулся в сторону. — Черт разберешь почерк этого Киврина… — Может быть, Воробышкина? — преодолев легкий страх, выкрикнула девушка. «Прекрасный принц» в лице Гнильцова посмотрел в ее сторону и усмехнулся. Маша почувствовала, как ее сердце утекло куда-то в район пола. — Да, точно, Воробышкина, значит, — сказал Сатанеев и, свернув бумагу, сунул ее за пазуху. — Завтра, значит, в десять утра, товарищи, пройдет организационное собрание, знакомство с руководителями, и дальше вы уже поступаете в полное их распоряжение! Обратно на рабочее место она упорхнула, почти не касаясь ногами земли. Рядом шла пыхтящая как самовар Таня. — Ничего не говори, просто ничего не говори, — попросила ее Маша, на ходу придумывая имя для их с Иннокентием третьего ребенка. Таня лишь вздохнула и продолжила доедать плюшку, забытую в кармане с обеда.***
11 апреля 1963 года
— «Дано: производственный шум. Интенсивность в двадцать шесть микротопоров, кубатура — две тысячи кубических метров, Марс в созвездии Стрельца, вектор магистатум двенадцать. Решить уравнение Стокса для заклинания Амра. Дивергенция стандартная». Как это решать?! За окном был поздний вечер четверга. Мария сидела в библиотеке (благо работала она в институте круглосуточно), обложенная со всех сторон толстыми институтскими учебниками и справочниками. Она была почти в отчаянии — сдавать контрольную надо было уже завтра, и, как обычно, ничего не было готово. А у нее еще и другие проблемы с обучением… — Эй, Воробышкина, ты меня слышишь? Девушка дернулась — совсем рядом стоял ухмыляющийся Кеша. Около него извивались и хихикали две девицы в коротких юбках из отдела Магического Питания. Маша нервно улыбнулась и попыталась пригладить вздыбленные волосы — помогло мало. — Слушай, тут такое дело… — начал Гнильцов, заглядывая Маше в глаза. — Меня в гости позвали, хороший друг, нельзя ему отказать. А тут эта контрольная работа… Ну, ты понимаешь. Поможешь, а? Мой сегодняшний вечер в твоих руках, — он молитвенно сложил руки и слегка присел. Девушка вздохнула. Она не могла отказать этой обаятельной улыбке и таким ясным светлым глазам. — Хорошо, давай сюда, — махнула она рукой в сторону своей кипы листков, плотно исписанной широким почерком. — На чем ты остановился? — Да я вообще, честно говоря, ничего не сумел сделать, — отмахнулся Иннокентий и, взяв под руки млеющих красавиц, развернулся к выходу. — Спасибо, подруженька, выручила — не передать словами! Глядя вслед удаляющейся компании, она невольно засмотрелась на его уши. «У него даже уши идеальны», — с грустью подумала Маша, оглядывая прибавившийся фронт работ. Хорошие уши, ничего не скажешь. Только вот поблескивали они как-то странно в свете ярких библиотечных ламп. Она откинулась на стул и с хрустом потянулась. Сон ей не светил — со своим бы разобраться, а тут еще и Кешино прибавилось. Почему-то в голове девушки всплыл вчерашний разговор с Кивриным Иваном Симеоновичем — он вел у них Универсальные Превращения. Настроение от этих воспоминаний стало у Маши еще хуже. Иван Симеонович попросил ее остаться после занятия на разговор. Девушку мучало нехорошее предчувствие — вся остальная группа с веселой болтовней и зачетами по предмету в кармане ушла в столовую, а она, не получившая этого зачета, сейчас сидела напротив корифея и вглядывалась в его несколько напряженное, чем-то обеспокоенное лицо. — Мария Владимировна, вы ведь понимаете, о чем я хочу с вами поговорить? Маша кивнула. Она прекрасно понимала, о чем он, но вместе с тем надеялась, что этот разговор можно отложить на потом. — У вас прекрасные расчеты, — начал издалека Киврин, внимательно разглядывая листок с ее работой. — Должен признать, в этом деле вы лучшая на курсе. Да что там на курсе — не каждый бакалавр может похвастать с первого раза решенным общим уравнением для создания многопрограммного дубля. Но вот в чем загвоздка… Девушка вжалась в стул. Сейчас начнется. — У вас абсолютно не получается создать даже простенького дубля, который будет просто стоять. Даже его блеклой тени. И так, судя по всему, со всеми остальными предметами — прекрасные расчеты и полный пшик в их практическом применении. Я ни в коем разе вас не виню, ни в коем, — преподаватель замахал руками. — Я прекрасно вижу, что вы все делаете самостоятельно, в отличие от… некоторых, — он сделал паузу, и она догадалась, кого он имел в виду, — Иннокентия. — Но вы же знаете… Чисто по-человечески я вас прекрасно понимаю, но как ответственное лицо не могу поставить вам зачет. В конце курса вас будет проверять комиссия во главе с Кирой Анатольевной, и если вы не можете произвести даже простенького заклинания, это вскроется на экзамене… Мария Владимировна, не стоит, магия — это не самое главное в жизни, не стоит… Хотите, я поговорю с Ковровым, возможно, нам удастся что-нибудь сделать? Мария Владимировна… Маша смахнула непрошеную слезинку. Нет, хватит! Она ни за что не сдастся! — Марья, не ной, ты справишься, ты есть у себя, вместе мы можем все, — забормотала она, быстро перебирая листочки. Одна контрольная? Ха! Да хоть десять! Вижу цель — не вижу препятствий! Ее боевой настрой прервал визит неожиданного посетителя — Аполлона Митрофановича. Замдиректора, переминаясь с ноги на ногу, подошел к Маше и сунул ей в руки какой-то белый конверт. — Товарищ Воробышкина, мы, значит, посмотрели итоговые результаты курса, мда… Кира Анатольевна в отпуске, значит, и я, как лицо ответственное, принял решение, во избежание… Вы не переживайте, сейчас не получилось — потом получится… Он еще что-то суетливо вещал, пока девушка с каменным лицом читала извещение. Ее отстраняли от работы в Вычислительном центре НУИНУ и переводили на должность «девочка на тумбочке» — сидеть за столом у входа, регистрировать посетителей и провожать важных гостей до гардероба. Это финиш. Полный финиш. — Спасибо, Аполлон Митрофанович, я все прекрасно понимаю. Все в порядке, — она смогла выдавить из себя вежливую улыбку. — Ну, раз понимаете, то завтра просьба быть к девяти утра на месте в парадном виде — ждем важного гостя из подчиненного НИИ. Вас проинструктируют, как себя вести и что говорить. Если вы все поняли, то всего вам наилучшего, до свидания. Едва за ним хлопнула дверь читального зала, Маша без сил опустилась на книжки и беззвучно заплакала. Ей казалось, что жизнь ее кончилась — на такие должности спускали самых бездарных сотрудников, из тех, кого и выкинуть на улицу жалко, и держать в отделах стыдно. Но, как говорила ее прабабушка Анна, «то еще цветочки, ягодки, поди, впереди будут». И они были.***
На следующий день Маша сидела за новым служебным местом ровно в девять как штык. Собирали ее всей комнатой — Таня отдала ей свои туфли, Света, еще одна их подружка и по совместительству соседка, отдала во временное пользование юбку. — Ты у нас будешь самая красивая! — решительно хмурила брови Таня, быстро заплетая Машины волосы в какую-то замысловатую прическу. Девушка была безмерно благодарна своим подружкам — вчера, когда она явилась к ним зареванная поздней ночью, никто из девчонок не остался равнодушным — обе утешили ее как могли, накормили и напоили валерьянкой. — Маш, ну не переживай ты так, найдем мы тебе какого-нибудь магистра, который тебе поможет, ты, главное, пока потерпи, — утешала ревущую подругу Света, тощенькая кареглазая брюнетка, остро смахивающая на енота. — Вон, Фому Брыля можно попросить — на что уж алкаш, а ведь таланта у него не занимать. К тому же, он добрый, да и ты для их Мастерской сколько расчетов переделала. Тебе-то точно не откажут! — Спасибо вам, девочки, я вам так благодарна, — всхлипнула Маша, утирая нос первым, что попалось под руку, — рукавом новой блузки. — Но-но, — сурово остановила ее Таня. — Рано сопли на кулак мотать! «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“, пощады никто не желает»! Сейчас мы тебя холодной водой умоем, накрасим, конфеткой будешь! В общем, сидела Маша за столом у входа прямая как тростинка, ждала прихода высоких гостей. От постоянного хлопанья дверьми сквозняк дул нещадно, но пальто надевать ей запретили. Она не понимала, почему в связи с приездом каких-то сотрудников из подшефного НИИ происходит такая суета. Подавляющее большинство сотрудников НУИНУ представляли себя исключительными магами и в связи с этим считали магов из подчиненных институтов ниже себя по рангу, пусть даже этот маг как специалист был куда как ценнее мага НУИНУ. Маша считала подобное отношение полнейшей глупостью и пережитком прошлого, но ее мнение, по традиции, никого не волновало. Тем удивительнее был взмыленный Сатанеев, с раннего утра носящийся по институту и организующий банкет в честь дорогих гостей, уборку территории, мытье туалетов, чистку мастерских и так далее. Он даже успел проинструктировать Машу — сунул ей в руки листок с каким-то текстом и велел прочитать его гостям «строго, значит, соответственно этой бумаге!», после чего унесся, сверкая лысиной и сцарапанными ушами. Судя по всему, это было приветствие на каком-то чужом языке, записанное русскими буквами. На каком именно, Маша не знала — у нее еще со школы была проблема с иностранным языком, учительница из жалости ставила ей тройки. Одно девушка могла сказать точно — это явно не немецкий, не английский и не латынь. «Высокие гости» не приехали ни в девять, ни в десять, ни даже в двенадцать часов, хотя их обещали с утра. На обед Машу из-за этого не выпустили, что приязни к товарищам из младшего НИИ у нее не прибавило. Не приехали они и в два, и в три, и в пять часов вечера. Около шести прибежал злой и с поблескивающим от пота лбом магистр Феофан Кошкин, один из членов научного совета НУИНУ, и продиктовал Воробышкиной новое послание: — Так, девушка, записывайте: Се пуэде андар, шу аюда я, но е нехесарио, ля проксима вез ке нуэстра тамбьен респонда, а уно солихитюд дʼассистенсия. Тодо ля мехор. — после чего немного в сторону пробормотал: — Эль думбас мас гранде эн эль мундо. Последнюю фразу не записывайте. — А зачем это все нужно? — поинтересовалась девушка, как ответственный работник записав все, что было сказано магистром. — А это, — нехорошо улыбнулся Кошкин, — на случай, если все-таки наши «высокие гости» изволят озарить своим присутствием нашу скромную обитель. — Хоть бы объяснили, кого ждем, — пробурчала Маша вслед злющему ученому. — А гости эти тоже хороши. Сижу из-за них целый день голодная… В семь вечера ее отпустили, и девушка решила немного посидеть в оранжерее. Это было одно из немногих ее любимых мест в институте. Там росли огромные деревья известных и неизвестных ей видов, кусты, цветы и прочая растительность. Помимо этого там еще умудрялась круглый год расти земляника, черника, яблони и груши. «Эх, все-таки магия — отличная штука», — с грустью думала она, сидя на бортике небольшого фонтана и за обе щеки уплетая чернику. — О, Воробышкина, вот ты где! Маша обернулась на зов. Около небольшого дуба стоял «прекрасный принц» Иннокентий с не очень дружелюбным выражением лица. — Кеша, — пролепетала Маша, расплываясь в глуповатой улыбке. — Ты почему сегодня не пришла? — Гнильцов неспешно подошел к ней и остановился напротив, сунув руки в карманы. — Из-за тебя я сегодня получил нагоняй от Ивана Симеоновича! Почему тебя не было? — Прости, я… — пролепетала она, нервно жестикулируя. — Просто понимаешь, так получилось, что Аполлон Митрофанович… — А, так значит, это правда, — протянул Иннокентий, глядя на Воробышкину сверху вниз со смесью равнодушия и… презрения? — Что тебя выгнали из ВЦ из-за того, что ты колдовать не можешь. Ну что ж, жаль, жаль. Удачи тебе тогда, хе-хе, — он позволил себе смешок, — на новом рабочем месте. С этими словами он развернулся и пошел прочь. Маша вскочила с места и крикнула ему: — Кеша, стой! Был поздний вечер, они были одни в оранжерее, и возглас ее гулким эхом разнесся по огромному помещению. Гнильцов остановился, развернулся и пристально посмотрел на девушку, как бы спрашивая: «Чего тебе?» — Я…. — Воробышкина собралась с духом и выпалила: — Ты мне очень, очень-очень нравишься, и я бы хотела с тобой дружить! Надменное выражение лица парня сменилось удивленно-растерянным, а потом и вовсе широкой, нагловатой ухмылкой. По-видимому, признание очень польстило его самолюбию. — Интересно, — судя по всему, человеком Кеша был таким же прямолинейным, как и Маша. — Знаешь, я тут встречался с одной девушкой целый месяц, и она мне не дала. Ну, а с тобой у нас что-нибудь будет? От такой серьезной заявки в первое мгновение Маша просто выпала в осадок. Ей казалось, что у нее покраснели даже кости и жар от полыхающих щек сожжет листву на соседней березе. Она просто молча глядела на Гнильцова с широко распахнутыми глазами. «Конечно, все у нас будет!» — хотела закричать Маша, но не могла. Просто не могла, не понимала, как это вообще возможно. У нее никогда не было мужчины, она даже не встречалась ни с кем толком. — Ну, вот и все, — заржал парень, почесывая ухо. — Мало того что ты спать со мной не собираешься, так еще и тебя вытурили с работы за профнепригодность. Какие вопросы могут быть? С этими словами он развернулся и ушел, оставив Машу один на один со своими мыслями. Она не помнила, как добралась до общежития. Увидев Машу, Таня и Света не стали задавать вопросов — все стало понятно без слов, когда ревущая навзрыд девушка прижалась к подружкам. — Мань, ну чего ты, — бормотала Таня, гладя несчастную по голове. — Подумаешь, отказал, тоже мне, барин! Ничего, найдешь себе другого, ты ж у нас вон какая красавица: и коса длиннющая, и грудь более чем присутствует, и попа вон какая. Правда, ноги кривоваты, ну, тут уж каждый не без изъяна… Маша зарыдала еще сильнее. — Умеешь ты утешить, — укорила подружку Света и, крепко прижав не сопротивляющуюся Машу к себе, горячо заговорила: — Не слушай ее, ты красавица, это он сволочь, каких поискать! И потаскун! Вдруг бы он тебя заразил чем-нибудь? Хочешь, начальству на него настучим, чтобы его из комсомола исключили? Да и вообще, как говорят, «если невеста ушла к другому, еще непонятно, кому повезло»! Ну, в нашем случае жених. Ну, точнее, совсем не жених. И хорошо! Постепенно слезы сошли на нет, но менее гадко на душе от этого девушке не стало. Уснула она под утешающий шепот подружек, надеясь, что все, что произошло за эти два дня, окажется всего лишь жутким, страшным сном.***
12 апреля 1963 года
«Почему все так получилось? Почему? Неужели он меня не любит? Но ведь он так много внимания уделял мне…», — мучительно размышляла Маша, сидя на перевернутом ведре и подперев голову руками, ранним утром следующего дня в подсобке около стойки, где, по-видимому, ей теперь предстояло просидеть еще года три как минимум. А там… а что там? Воробышкина не привыкла думать так далеко. Три года — это ж, можно сказать, маленькая жизнь. В голове у нее бился единственный вопрос — почему? Почему он ее не любит? Ведь ее любили и подружки, и учителя (за исключением особо вредных), и, само собой, мама, бабушка и прабабушка. Пока были живы. «Нет, Марья, не быть тебе ни магом, ни даже приличным программистом, — горестно вздохнула девушка. Жаль ей себя было неимоверно. — Ты думала, перевод финиш — нет, вот он, финиш. Какие все-таки мужики козлы!» — подумала она и утерла набежавшие слезы. Вдруг оглушительно хлопнула входная дверь. Маша дернулась от неожиданности, так, что ведро звякнуло об пол. Она никогда не слышала, чтобы кто-то из сотрудников так хлопал дверьми. За дверью раздался чей-то резкий голос: «Мaldito sea (2), это и есть тот самый роскошный прием, что нам обещал Янус?!» — говоривший был мужского пола и, судя по всему, в преотвратнейшем расположении духа. «Да ладно вам, Кристобаль Хозевич, не все так плохо. Сами найдем, куда идти», — примирительно произнес другой, тоже мужской голос. Этот голос принадлежал скорее не мужчине, а молодому парню едва ли старше Маши, и звучал куда спокойнее и звонче. «Извольте, Алехандро, я не для того бросил очень важный эксперимент и прилетел сюда, чтобы самому искать вход и выход! Может быть, мне и обслужить самого себя?!» — не принимающим возражения тоном отрезал первый голос. «А так вот звоночек на столе, Кристобаль Хозевич, давайте в него позвоним, может, кто подойдет», — с надеждой произнес второй голос. Тот, кого звали Кристобалем Хозевичем, возмущенно фыркнул, но, взяв себя в руки, с достоинством ответил: «Хорошо, только говорить будете вы, Алехандро Иванович, так как если общаться буду я, то точно пошлю в… almech (3)». «Договорились», — с готовностью отозвался тот, которого звали Алехандро Ивановичем. — «Только прошу вас, будьте, пожалуйста, повежливее, вдруг это будет дама?» Устав слушать их перебранку, Маша распахнула дверь подсобки и вышла к стойке. Первое, что она увидела, перестав щуриться и привыкнув к свету, это аккуратные мужские руки, с длинными пальцами пианиста, нервно барабанящими по стойке, и туго обтянутыми перчатками из лаковой кожи. Девушка сглотнула — ей очень нравилось, когда мужчины носили кожаные перчатки. И если перчатки ей понравились, то все остальное, увиденное следом, ни капли не радовало. Перед стойкой стояло двое мужчин. Ближний, которому принадлежали руки в перчатках, был стройным изящным брюнетом лет тридцати пяти-сорока в норковой шубе и с очень недовольным лицом. Ей он сразу не понравился — хоть и на внешность был вполне симпатичен, волны исходившего от него раздражения передавались всем вокруг. «Буржуй», — констатировала про себя Маша, отметив, что одевается он лучше нее. Она никогда не любила мужчин, которые одеваются лучше женщин, и уж тем более лучше нее самой. Вторым оказался молодой парень лет двадцати пяти-двадцати семи, светловолосый, с бородой без усов, в очках в роговой оправе, нервно кутающийся в кожаную куртку ГДР-овского образца, явно не по сезону. От него не исходило никакой злости, да и понравился он ей куда больше черноглазого, поэтому Маша решила общаться с ним. — Здравствуйте, приветствую вас в НУИНУ, — натянув дежурную улыбку, обратилась Маша к бородатому. — Добрый день, мы из НИИ ЧАВО, — приветливо улыбнулся парень. — Приехали, так сказать, с деловым визитом. Вам должны были сообщить. Посмотрите, пожалуйста, возможно, у вас записано где-то — Кристобаль Хозевич Хунта и Александр Привалов. «А не их ли я вчера целый день голодная прождала?» — мелькнуло в голове у Маши. — И побыстрее, — добавил брюнет. — Кристобаль Хозевич, я же просил вас быть повежливее, — зашептал в его сторону Привалов. — Хорошо, хорошо, быстрее, por favor (4), — закатив глаза, добавил Кристобаль Хозевич. — А мы вас ждали вчера, — ответила молодому парню Маша, старательно игнорируя хамство его старшего товарища. Этот Хунта стоял около стойки всего ничего, а уже раздражал ее больше Сатанеева и Гнильцова, вместе взятых. — Как вчера, если приехали мы сегодня? — начал заводиться Кристобаль Хозевич. В воздухе напахнуло озоном. — Мы вам тут вчера и банкет накрыли, и дорожку ковровую приготовили, и меня в одной блузке на сквозняке держали, а вас нет и нет, — Маша решила обратить на старшего свое внимание, тем более, он буквально нарывался. — И да, мне тут бумажку дали, велели вам зачитать, — она взяла листок, и с выражением произнесла. — Се пуэде андар, шу аюда я, но е нехесарио, ля проксима вез ке нуэстра тамбьен респонда, а уно солихитюд дʼассистенсия. Тодо ля мехор. Эль думбас мас гранде эн эль мундо (5). По мере прочтения текста лицо Привалова вытягивалось и становилось близким по цвету к портянке, а лицо Кристобаля Хозевича наоборот — у него сжимались челюсти, выступали вены на висках, а загорелая кожа приобретала явственный зеленый оттенок. Маша знала, что это означает — таких зеленых людей она уже встречала. Обычно такой цвет приобретала кожа у самых сильных магистров НУИНУ после летучки у их начальницы, Киры Анатольевны Шемаханской, которая умела очень больно ударить по мужскому самолюбию. — Алехандро Иванович, вам не кажется, что сия la brujа (6) несколько потеряла страх говорить мне такое? — медленно произнес Хунта, борясь с нервным тиком. — А что не так? — искренне удивилась Маша. Она не понимала причины гнева товарища из НИИ ЧАВО. Для нее этот текст был не более чем набором непонятных слогов. — Что не так? Что не так?! Да вы бы себя слышали! — прошипел Кристобаль Хозевич. В воздухе заискрили молнии, а стоящий несколько позади Привалов окончательно побелел, приобретя сходство с халатами местных лаборантов. — Ну, я так понимаю, тут написано «всего хорошего», а дальше как я поняла, ваше звание, это ведь вы Эль думбас мас гранде эн эль мундо? — поборов желание с криком убежать, невозмутимо ответила Маша. — Что? — выпал в осадок ее собеседник. Видимо, он не привык, чтобы с ним так разговаривали. — Или это вы? — она указала пальцем на Привалова. — Точно не я, — нервно хихикнул тот. — Да как ты смеешь, la brujа! — сорвался на крик Кристобаль Хозевич, стуча кулаком по стойке, отчего та тряслась, как старый холодильник. — Чего вы обзываетесь?! — не выдержала и сорвалась в ответ Маша, видимо, ярость мужчины передалась каким-то образом и ей. А возможно, напряжение последних дней дало о себе знать, и нервные гости из подчиненного института стали последней каплей. — Таких как вы я в свое время отправлял на костер! — глядя девушке в глаза, гневно произнес Кристобаль Хозевич. — Тише, вы, ученик Торквемады, тут вам не лихие четырехсотые, — спокойно ответствовала ему Маша. Страх улетучился, уступив место холодной ярости на этого Хунту, на его спутника, на Гнильцова, на Сатанеева, на саму себя за свой собственный же идиотизм. — Ученик Торквемады?! Да это он мой ученик! — окончательно взбеленился Кристобаль Хозевич и вскинул руки, желая, видимо, сотворить что-нибудь антиобщественное и магическое. — Нашел чем гордиться! — не менее громко ответила Маша. — Привалов, быстро сюда мне «железную деву»! Я научу эту нахалку, как нужно разговаривать с посетителями! — отмахивался от пытавшегося его удержать парня Хунта. — А что, с нормальной-то уже не получается, только с железной? — в очередной раз язык понесся впереди мыслей, о чем девушка сейчас нисколько не жалела. — Ах так… — выдохнул настырный Кристобаль Хозевич, стряхивая с себя очкарика и одергивая шубу. — Привалов, быстро к начальству. А ты… — он указал длинным пальцем на Воробышкину, которая полным ярости взором, не мигая, смотрела на него. — Узнаю о том, кто ты, и сделаю все, чтобы посадить тебя на кол. С этими словами он развернулся на каблуках и вихрем унесся по коридору. Александр Привалов, что-то крича ему в след, не успев встать, на четвереньках понесся за ним.***
— Ты ругалась с самим Хунтой? — в ужасе прошептала Стеллочка, вжимаясь в автобусное сидение. — И осталась жива? И тебя ни в кого не превратили? Ты просто монстр! — Это еще что, — скривилась девушка, вспоминая последующие события. — Знала бы ты, что случилось потом…