Кожа да кости.

Когда Фриск исполнилось двенадцать, она впервые поняла, что влюбилась. И на куриные костяшки, иногда остававшиеся после ужина, теперь смотрела с нежностью. *** Через год ей поставили брекеты, и Фриск ужасно комплексовала на этот счёт. Тогда после семейного застолья, на которое зашли Скелеты, Санс сказал мывшей посуду и поникшей Фриск: — Эй, мелочь, зато теперь твоя улыбка ослепительна. Потому что, естественно, полированный металл сверкал на солнце. Это первый раз, когда Фриск не смеялась над его каламбуром. Потому что она была ужасно смущена. *** Спустя два года, сделав самое серьёзное из своих лиц, она сказала ему в парке: — Ты сексуальная косточка. В книге «Как влюбить в себя парня?» говорилось, что комплиментами можно расположить мужчину к себе. Жаль, в ней не шла речь о скелетах, которым явно перевалило за седьмой десяток. Санс только озадаченно на неё посмотрел и, улыбнувшись, потрепал по волосам. — Ты милое филе, — сказал он в ответ. Фриск никогда не думала, что будет так счастлива наличию у себя мышц. *** Это случилось примерно через полгода — спустя дня два после того, как Санс с Ториэль расстались. «Не сошлись во мнениях», — сказал он, отмахнувшись. «Она видела во мне кого-то другого», — и рассмеялся. А теперь он сидел за барной стойкой у Гриллби и с тяжёлой улыбкой вздыхал. — Я люблю тебя, — исполненная решимости, произнесла Фриск. Санс даже не взглянул на неё, а лишь усмехнулся, отпив из бутылки не кетчуп, который она привыкла видеть, а самый настоящий алкоголь. — Ох, мелкая… Но Фриск не сдалась. Если бы она умела, то умерла ещё там, в подземелье. — Я люблю тебя. Давай встречаться. Произнесла она спустя неделю, когда зашла занести пару-тройку книг по квантовой физике Сансу. Пальцы коснулись холодных костей и чувства, пылающие внутри, вылились в слова. Скелет недолго смотрел в яркие, сияющие глаза Фриск, после чего безразлично и лениво пожал плечами со словами: — Почему бы и нет? Ему было лучше. *** Жизнь несильно изменилась. Он всё так же помогал ей на контрольных, а она порой заменяла спагетти Папируса чем-то более или менее съедобным. Иногда Санс приглашал её посмотреть на звёзды, иногда Фриск его — в анатомический музей. Каждую среду они ходили к Гриллби, а по пятницам Фриск сбегала с последних уроков, чтобы «зайцем» прокатиться с Сансом в автобусе до конечной, а ближе к ночи засесть у подножия Эббот. Они говорили о повторах, о подземелье, с тоской и нежностью вспоминали ушедшие дни. Иногда Фриск говорила о Чаре, и Санс только понимающе кивал, потому что не хотел её слушать. Для него не было никого дороже Папса, и эта девочка, пусть и страдавшая, должна умереть столько раз, сколько она сделала повтор. — Прости, — с неизменной горечью всегда говорила Фриск. На её губах была слабая, виноватая улыбка. — Я больше никогда не сделаю сброс. Санс добр. Добрее, чем думает он сам. Он прислонял голову Фриск к своему острому плечу, легонько хлопал её по волосам и шептал: «Я знаю, малая. Я знаю». Либо молча брал за руку и улыбался той улыбкой, с которой встречал её в самый первый раз. Они переплетали пальцы и так и засыпали под звёздным небом. Каким-то образом Санс умудрялся укрывать Фриск во сне своей курткой. «Скелеты не чувствуют холод?», задалась в одно такое утро вопросом Фриск. Её пальцы гладили его скулы, а ладонь касалась щеки. А затем, внезапно обомлев, она отвела руку. «А скелеты вообще чувствуют?» *** — Ты любишь меня? Положив голову ему на плечо, спросила Фриск, когда они проводили воскресный вечер за просмотром кино. Эта традиция сохранялась примерно раз в две недели: одну — Ториэль, вторую — Сансу. Папирус спал где-то на полу, в обнимку с Надоедливой Собакой. Эхо-цветок повторял его храп. Санс неосознанно гладил её волосы, то и дело поглядывая в сторону Фриск, чтобы понять, не уснула ли она. Но Фриск смотрела ему в глаза, и в них не было ни намёка на сонливость. Лишь небольшая тоска. Ей уже шестнадцать, и помимо нужды любить появляется желание быть любимой. Санс усмехнулся, и, когда его пальцы легли на щеку Фриск, та поднесла костяшки к своим губам, целуя их. Она была тёплой, он — нет. — Немного, разве что. Повода для радости было мало, но Фриск внутренне ликовала, она трепетала. Правда большим, чем улыбкой, выразить это не смогла — вымоталась, пока они с Папирусом и Сансом убегали в продуктовой тележке от охранника супермаркета. — Мне достаточно, — тихонько прошептала она, незамедлительно проваливаясь в сон. Значит, скелеты всё-таки чувствуют. *** На её восемнадцатый день рождения Фриск не было дома. Она приняла с утра поздравления от Ториэль, от Асгора, от Андайн и всех-всех-всех. А затем, не сказав приёмной матери ни слова, сбежала, не дойдя до школы. Где-то за поворотом Папирус с Сансом подогнали машину, напялив чёрные очки. — Эй, человек. Хочешь проколоться? — Приколоться, Папс. — Мы должны прикрутить тебя. — Прокатить, Папс. Фриск засмеялась и села на багажник, прямо за сиденьями. Так в двухместном каре сидеть нельзя, да и безопасности никакой, но вряд ли это кого-то волновало. Они неслись по трассе и почти сбивали проезжающих мимо велосипедистов, матерящихся вслед. Папирус не был лучшим из земных водителей, поэтому Сансу с помощью магии приходилось отводить бедняг с транспортом в сторону. Фриск чувствовала попутный ветер, бьющий в лицо, и резво засмеявшись, раскинула руки в стороны. Она широко улыбалась, откинувшись назад. Однако, не рассчитав свои силы, Фриск почти вывалилась, если бы не Санс, успевший схватить её за руку. Он не пользовался магией, и это заставило Фриск почувствовать себя особенной, пусть от силы, с которой он сжал запястье, оно болело. — Нья-ха-ха! Закодил человека! — Закадрил, Папс. Он не слишком хорошо разговаривал на поверхности. Папирус знал, что Фриск встречается с его братом. Знал и чувствовал за собой вину. Однако это перебивалось чувством радости за брата. Сколько бы Санс не скрывал себя самого, было видно — он счастлив. Счастливее, чем был раньше. Они забрали у Гриллби праздничный пакет и небольшой торт — в подарок. — Запиши это на мой счёт, приятель. Но Гриллби только покачал головой. «Не буду», он имел в виду. Санс честно улыбнулся и поблагодарил его. Они уехали к берегу моря. На самом деле, в их пыльном небольшом городке были только искусственно созданные пруды. Зато в соседнем — шикарнейший пляж. Однако сейчас, во время прилива и ремонтных работ, его оцепили вдоль высоким забором, приставив охранников. Тем не менее, люди в форме явно были не здешними — летний зной свалил их, и большинство сейчас мирно дремало, бормоча что-то. Боясь, как бы эти, наверняка, совсем не плохие парни не получили солнечный удар, Фриск поставила рядом с ними по бутылке воды и при помощи друзей перенесла тех в тень. — Только тратишь силы понапрасну. Не только свои. Но Фриск в ответ мягко, целомудренно улыбалась. «Это меньшее, что я могу сделать», — она произнесла, глядя на скептично настроенного Санса. Втроём они переместились за преграду. Фриск предварительно сняла туфли и гольфы, Санс и Папирус — тапочки, оставив их под скамьёй. День тёк размеренно. Папирус сказал: «Я дарю тебе, человек, себя!», после чего протянул глиняную фигурку, на которой он сам тискал именинницу. И тарелку со спагетти. Его мастерство лепки можно было сравнить только с кулинарными способностями, но Фриск всё равно растрогалась, и в носу у неё защипало. Она крепко обняла позвонок Папируса, однако ударилась головой об его торс. — Прости, человек, я не заметил, когда ты подросла! — обеспокоенно проговорил Папс, крутясь вокруг старой подруги. Потирая краснеющее на лбу пятно, Фриск внезапно осознала: она выросла. Она поравнялась ростом с Сансом, запросто могла поднять его (Бог мой, там всего-то кости да… кости) и изменила своему старому свитеру в пользу новых блузок и кофт. Это всё естественно, конечно. Но взрослеть всё равно неприятно. «Я бы хотела вернуться в то время», думается Фриск, но она мысленно даёт себе оплеуху. Нет. Никогда. Ради Флауи. Ради Ториэль. Ради Санса. Больше ни единого сброса. — Эй, приятель, — как обычно говорит Санс низким голосом. У него не было связок, и Фриск не уверена, каким образом он говорил, поэтому спихивала всё на магию. — Экзамены уже прошли, хватит думать. Ну же, расслабься. Не мурься. Санс подмигнул, и тяжёлые мысли в голове Фриск рассосались, словно тучи, а яркая улыбка, как проблески солнца, озарила её лицо. Они долго гуляли по пляжу: Фриск бродила вдоль берега, Папирус безуспешно пытался построить песковика, пока Санс, лежащий в тени, не налил с помощью магии на его творение воды. Папс сначала повозмущался, но скоро смекнул, что к чему. «У меня самый смышлёный брат», читалось на лице Санса. Позже, когда те двое полезли в воду, обнаружилось, что сменной одежды нет. Фриск под вечер тряслась от холода, Папс — за компанию. Санс отогревал их особыми полотенцами из теплодильника. — С ума сошли. Оба. Но, беззаботные, в ответ они только посмеялись. — Ну что ты как старик? — Я и есть старик, дружище. Когда пришла пора отправляться домой, в небе светила полная луна, поэтому Фриск не могла понять, сейчас глубокий вечер или ранняя ночь. Её высадили через дорогу. Кажется, за это время прошло по меньшей мере час-полтора. — До завтра, мелкая. — До завтра. Помахав им рукой, Фриск собиралась удаляться, если бы не внезапно заговоривший Папирус. — Эй, Санс! Разве ты не собирался провожать человека? И подарок не отдал, как так! Санс тут же цыкнул, пытаясь закрыть брату рот, но Фриск, смущённая, только помотала головой. Ей было неловко — в конце концов, даже будучи послом и героем среди монстров, она не могла привыкнуть к излишнему вниманию. — У нас ещё будет время. Это подождёт. Но Санс только вздохнул и всё же вышел из машины. — Чего уже давать задний? И это не обсуждается, — добавил он, когда Фриск раскрыла рот. Она улыбнулась, обескураженная, но счастливая. Папс бибикнул им и, помахав рукой, отъехал подальше. Санс, выразив надежду, что и с ним, и с остальным городом всё будет хорошо, взял Фриск за руку. Её щёки вспыхнули алым, и скелет не был совсем уверен, хороший ли это знак. — В-всё нормально… — прокашлявшись, проронила девушка, в ответ сжав костяшки. Её пальцы прошли сквозь пустоту его ладони. Оу, неловко. — Просто ты обычно не делаешь ничего такого. — Сегодня особенный день, не так ли? — сказал он со спокойной улыбкой, но это показалось Фриск самым мужественным, что она видела в жизни. Дорога до дома — от силы метров пятнадцать, но ночь, вошедшая луна и их близость создавали какую-то магическую ауру. Хотя, конечно, для той, которая влюблена, чудо вершится каждую секунду её времени. Санс с Фриск стояли на крылечке, не разжимая рук. Костлявые пальцы коснулись нежной щеки. Фриск была молода, красива и амбициозна. — С днём рождения, мелкая. И Санс поцеловал её. Впервые. Конечно, прикосновение костей к губам не назовёшь приятным, но если бы Фриск думала об этом, она испортила момент. Только крепче сжав его руку, она второй накрыла пальцы, лёгшие поверх собственного лица. Они целовались на протяжении какого-то времени и, кажется, чёрт возьми, напрочь забыли о нём. Санс не отстранился даже тогда, когда из приоткрывшейся двери полил мягкий свет. Он только сильнее прижал к себе Фриск. Та не отодвигалась — отпрянуть сейчас означало бы предательство, — но поцелуй прервала. — Привет, Тори. — Здравствуй, Санс, — равнодушно бросила ему женщина, после чего с мягкой улыбкой и осторожной нежностью в голосе обратилась к Фриск: — Зайдём в дом, моё дитя? Твой любимый пирог стынет. Именинница кивнула и, прижав к груди подарок, быстро вручённый Сансом, с приятной тоской смотрела на место, откуда он только что телепортировался. — Дитя, — обременённая мыслями, начала Ториэль, когда Фриск, раскачивая худющими ногами, за обе щёки уплетала её пирог. — Санс, он… Не самый лучший монстр. Девушка подняла на приёмную мать непонимающий взгляд. Она была слишком занята едой, чтобы говорить. — Он может навредить тебе. Он навредил бы тебе ещё тогда, если бы… — она ненадолго замолчала, чувствуя отчего-то стыд перед ребёнком. — Я так боюсь за тебя, милая. Конечно, я не стану ни на чём настаивать, но, прошу, будь осторожна. Иначе… «Иначе он убьёт меня», думала Фриск, но не испытывала страха. В конце концов, у неё всё ещё была способность перезапуска. Фриск как никто другой знала, что заслуживает смерти. В подарке Санса был свитер. Тот самый, из подземелья, но на пару размеров больше. Прижимая его к своей груди, Фриск заплакала: от счастья и от невероятной печали. *** Фриск уже двадцать, и она студентка. Единственная среди одноклассников, кто не уехал в город. Потому что её не особо волнуют знания, социальные навыки или что-то в этом роде. Она нужна своим друзьям, своей семье и своему любимому человеку, пусть и за апатичное отношение к наукам Санс порой любит её ругать. Однако, он тоже рад, что она осталась, — все рады. Потому что иначе быть не может. Это истинный путь, который приведёт к настоящей концовке. С этой верой Фриск живёт, и она её вполне устраивает. Ториэль заболела. Она в последнее время много нагружала себя, поэтому сейчас Фриск взяла на себя как все заботы по дому, так и уход за матерью. С Сансом они не виделись неделю. Он познакомился с каким-то профессором из колумбийского университета, и пока командировка последнего не закончилась, они обменялись контактами и начали работу над засекреченным проектом. Он занят, и вряд ли у него есть время скучать. По крайней мере Фриск думала, что исчерпывающий срок — неделя. На деле же прошёл месяц, а то и больше. Ториэль становилось хуже. Она не говорила, сколько живёт на свете, но Фриск подозревала, что долго. В их маленьком доме всё чаще воцарялась гробовая тишина. Санс работал — она узнала об этом от Папируса, зачастившего со звонками. Видеочатам он предпочитал мобильный и личные встречи; впрочем, любой из этих пунктов Фриск могла устроить ему в любое время. На этой почве они сошлись, как в старые-добрые, но теперь уставшие от тяжёлой домашней обстановки. — Как леди Азгор? — Всё так же, — как всегда, отвечала Фриск. — Как Санс? — Всё так же, — с неловкой и немного смущённой улыбкой отвечал Папс, пожимая плечами. Это, конечно, не было так. Санс никогда не был особо выносливым с его-то характеристиками, поэтому усердная и кропотливая работа его выматывала. Он зачитывался своими тяжёлыми толстыми книгами и иногда читал их Папирусу вместо сказок, отчего сам быстро засыпал. В такие моменты брат забирал трёхтомник по механике у него из рук, прижимал Санса к себе и, счастливый, засыпал, думая о том, что он оберегает брата, что скоро это всё подойдёт к концу. В конце концов, Санс тоже захворал, но Папирус предпочёл об этом не говорить. У Фриск и без того есть, за кого волноваться. — Встретимся завтра, хорошо? Ториэль уже должна принять лекарства, а без меня она вряд ли это сделает. — Конечно! — энергично закивав, ответил Папс. Ему тоже нужно было спешить, чтобы проверить, не загонял ли себя брат. Фриск ушла. Сказала, что не скучает, что сейчас ей не до сантиментов. Тем не менее, свитер Санса неизменно был на ней. Ториэль, вроде как, шла на поправку. А может и нет. Сложно понять, когда ты далёк от медицины. По крайней мере, она снова ходит, пусть и спит намного больше, и выдыхается быстрее. Но Фриск благодарна Господу, что её состояние стабильно. Сегодня Фриск пришла к Папирусу сама, чтобы занести еду, и, глядя в эти обнадёженные и усталые глаза, Папс не смог оставить её на пороге. — Эй, Папс, чего так дол… И Санс оборвался на полуслове. Он впал в ступор. Фриск, аналогично ему, застыла, поэтому Папирус легонько подтолкнул девушку в спину. Ей хватило этого, чтобы рвануть с места и заключить Санса в крепкие объятия. Она подняла возлюбленного над землёй и закружила. В ответ он основательно сжал Фриск в объятиях. Папирус отошёл в сторонку. Сколько бы они не притворялись, что всё было, есть и будет хорошо, пережить разлуку сложно. — Я так скучала, — шептала она, опустившись на пол вместе с Сансом. Её руки дрожали, но Фриск не могла ничего с этим поделать. Прижав её голову к своему плечу, Санс несколько раз провёл ладонью по вздрагивающей спине, а затем прошептал: — И я, мелкая. Я — тоже. *** Ей уже двадцать пять, и Фриск перестаёт обрезать свои волосы. Пора прекратить жить десятилетней девочкой. На встрече выпускников Фриск одна из немногих, кто пришла без пары. Санс пишет диссертацию, а если бы и не писал, то вряд ли пришёл. Он не особо любил людей. — Это же наша Фриск! Подошедший к ней одноклассник заключил девушку в крепкие объятия. Он, кажется, признавался Фриск в любви в классе седьмом. Как ни странно, Дерек (по всей видимости, звали его именно так) тоже был без пары. На нём — строгий деловой костюм, дорогие часы и узкие очки. — Ну, как жизнь? На кого выучилась? Где работаешь? Пожалуй, то, что со временем не меняется — скучность и обыденность этого парня. — Закончила здесь на психолога. Работаю всё так же послом. Ну, хватит обо мне. Расскажи немного о себе. Не то чтобы Фриск было интересно. Но поддержать диалог было нужно. — Я ген-директор крупной компании по производству мебели. Отучился в Нью-Йорке. — Вот как. Поздравляю. Ты всегда любил уроки труда. Он засмеялся, но она — нет. Фриск скорее хотелось попасть домой, чтобы узнать, что приготовила Ториэль. Но вместо этого она пила дешёвый пунш. С непривычки от каблуков болели ноги, и высоко поднятые волосы тянулись у самых корней, а облегающее фигуру платье стесняло в движениях и заставляло чувствовать себя неуютно — красный ей совсем не шёл. Фриск не понимает, для чего пришла сюда и зачем согласилась проследовать на веранду за Дереком. Он предложил сигарету, и теперь Фриск знала, что они живут в разных мирах. Она отказалась, и он убрал пачку. — Фриск, знаешь, у меня всё ещё никого нет. — Правда? Мне казалось, ты популярен у девушек. — Хаха, вроде как, — он улыбнулся, посмотрев на неё. Дерек накрыл её ладонь собственной. Фриск вздрогнула, но ладони не отвела — из интереса. — Но они меня не волнуют. Я люблю тебя, Фриск. Всегда любил. Выходи за меня. — У меня есть парень, — отчеканила она и выдернула ладонь. — Тот скелет? — в голосе Дерека отчётливо послышались нотки возмущения, смешанные с удивлением. — Да брось, Фриск! Он же монстр! Я обеспечу тебя всем; ты ни в чём не будешь нуждаться. У нас будет настоящая семья. Но Фриск только помотала головой, извинившись. Она была непреклонна, однако какая-то часть её души была готова согласиться. Дерек продолжал говорить и бить её в самое сердце этими словами, но Фриск уже не слушала, вежливо улыбаясь. Монстры ей куда ближе людей. *** Когда ей было двадцать семь, Фриск рассказала о том случае Сансу. Смеясь и вместе с тем умело скрывая горечь. Ториэль снова хуже, но Санс с профессором почти закончили научную работу и собрали документы, чтобы запатентовать телепорт. Он работает лишь на предметах, вес которых не превышает десяти граммов, и если оба устройства находятся на расстоянии до трёх метров. Однако, для науки это огромный прорыв. Что, собственно, означает, что Фриск как представитель мира монстров должна присутствовать при присуждении Сансу докторской степени и, вероятно, в скором будущем — Нобелевской премии. И Фриск всё ещё любила его. — Свадьба? Она кивнула, продолжая ужинать. Ториэль спала, и сейчас Санс находился у них дома и ел вместе со своей девушкой. Хотя и никогда не называл её так. — Считаешь это глупым? — Не считаю. Сердце Фриск кольнуло. Она снова почувствовала себя на все шестнадцать лет. — Я всегда мечтала о своей семье. Нет-нет, я ценю всё, что мама мне дала, просто.! Просто… — она сжала губы. — Просто хочется чего-то своего. Собственной семьи, — Фриск вздохнула, после чего замолчала. Затем, отведя взгляд в сторону, она улыбнулась, подпирая лоб ладонью и заводя назад длинную чёлку. — Прости, Санс. Это всё нервы. Какое-то время Санс молчал и только сосредоточенно смотрел на Фриск, даже перестав есть. Однако потом он взял её за руку и без примеси эмоций произнёс: — Выйдешь за меня? Фриск удивлённо посмотрела на него. Сотни мыслей крутились у неё в голове. Что скажет Папирус? Когда у них найдётся время? Хватит ли денег? Как быть с Ториэль? Но, очевидно, слова, идущие вперёд её мыслей, не смогли ответить ничего, кроме: — Да. *** Но этого не случилось. Проект накрылся — кто-то сжёг результаты всех исследований, находящихся у профессора. Злоумышленника поймали, но на восстановление всех данных должно уйти немало времени. Денег они так и не получили. И вот Фриск уже тридцать. У неё на лице — морщины, а Ториэль едва-едва дышит даже с помощью магии, и дорогая дочь не отходит от постели матери. Ей недолго осталось. Однажды та сказала ей: — Моё дитя… Как ты выросла. Понимаешь, я давно живу на свете и… Аах, дорогая, я так устала. Ты единственное, что удерживает меня на этом свете. Это были её последние слова. Ториэль заснула. Она умерла спустя полгода, так и не проснувшись.