Наследие Одина

      «Кап… кап… кап… кап…» — вода в фонтане в старых садах царицы капала, как слезы, ударяясь о мох и скатываясь вниз в водоем. Лицо мраморной девы было покрыто вуалью, она озадаченно протягивала руку в ответ ребенку. Их пальцы замерли в неминуемом прикосновении, которое вот-вот произойдет. И так они и застыли на века. Их фигуры потрескались и поросли мхом, некоторые части и вовсе отвалились. Сюда давно никто не ходил. Деревья были одичавшими, плющ, мхи и лишайники покрыли всё. Тор откинул голову назад, оперевшись на сырую, поросшую диким виноградом стену. Вода в водоеме была покрыта ряской. Как-то раз он толкнул туда Локи. Была потеха. Столько возмущенных головастиков он ещё не видел. После этого Локи чуть не утопил его в ответ. Оба нахлебались застоявшейся воды. В общем. Обычное детство…       «Кап… кап… кап…»       Тоска…       Стоило стащить с кухни кувшин вина покрепче… Не подумал.       «Это необходимо», — сказал голос внутри.       — Это безответственно…- вздохнул он вслух, устало потерев лоб рукой.       В царских покоях застыло само время. Даже прислуга передвигалась бесшумно. Только шаги его тяжёлой обуви отдавались от стен эхом. Дойдя до арки с подвесной ширмой из цветного стекляруса, он замер, чуть не столкнувшись с царем. Отец промедлил миг, посмотрев ему в глаза, но, не сказав ни слова, двинулся дальше. Бусины в ширме тихо бряцнули, переливаясь всеми оттенками синего, зелёного, золотого и коричневого. По ту сторону Фригга что-то тихо говорила служанке. Понять настроение ее голоса было нельзя. Он бросил взгляд обратно, в коридор. Два силуэта вдалеке шептали в полумраке. Первым умолк Бальдр, заметив взгляд царевича, за тем Всеотец. Оба разошлись прочь друг от друга. Тор ещё какое-то время смотрел на пустой развилок, за тем услышал голос матери:       — Фулла, оставь нас.       Служанка вышла, звеня занавесом. Ткани ее юбки шумели, когда она удалялась по коридору.       Царевич молчал.       — Ты можешь войти, — шепнула царица.       Он смотрел на нее сквозь ширму, словно стараясь оттянуть момент.       — Милый, правда все равно настигнет. Не важно, с какой стороны занавеса ты будешь стоять.       И то верно.       Он осторожно оттянул нити с цветными стекляшками и заглянул внутрь.       Она сидела около капсулы, напоминающей хрустальный гроб. В ней лежало тело, но он не особо хотел пока разглядывать. Вместо этого он не к месту вспомнил о том, что у смертных есть сказка про деву в хрустальном гробу, которая переела яблок, подавилась и её чуть заживо не похоронили цверги.       Плечо и бедро все ещё ныли и ,что хуже, почесывались. Он двинулся ближе.       Фригга тихо выдохнула.       — Порой ты будто все ещё мальчик, — она протянула руку, — тише. Мы погрузили ее в сон, но она чутка на звуки.       Он печально взглянул на ее ладонь. У него было много вопросов. Но он забыл, что хотел спросить. Что именно?       — Как раны? — спросила мать.       — Чешутся, — он хмыкнул и медленно пошел к ней. Но замер в паре шагов, глядя сквозь переливающийся «хрустальный» барьер.       Возраст девушки он определить не мог. Кожа ее лица была травмирована. На ней не было живого места от шрамов и…       Любопытство все же взяло верх, и он подошёл вплотную, почти нависнув над ней, пока Фригга мягко не потянула его за рукав, давая понять, что он слишком близко.       — Ожоги, — шепнул он.       Он знал, что такие ожоги асам оставляет соприкосновение с кожей ледяных великанов. Йотунхейм. Что ж. Хоть что-то становится понятно.       Да нет, конечно. Кого он обманывает? Ни черта не ясно.       Он знает. Не совсем тупой. К тому же, слухи из дворца за день облетели уже пол-Асгарда. Разные слухи.       — Мама, кто она?       Фригга молчала. Она кинула печальный взгляд на девушку, за -тем на него.       — Ты ведь и сам уже знаешь ответ.       — Не уверен.       Она вздохнула.       — Асгард не всегда был таким, каким его все знают сейчас. Было время, асы вели жизнь подобно смертным. Мы не были столь сильны. Нас ослабляли тысячелетние войны с ванами, великанами и другими народами. Многие были сильнее нас. Они проходились по нашему миру, как стадо по траве. Мы теряли многое и многих. Некоторых детей забирали в плен. И Астрид мы потеряли тогда. Это было, когда Лафей отправился в поход на Асгард. Это позже он уже решил, что грабить Мидгард ему больше по душе. В те времена мир людей был плодородней нашего мира…       Она замолчала, снова глянув на девушку.       — Мы не знаем причины, но Хеймдалль никогда не мог видеть ее. Когда она пропала, мы не могли знать, жива ли она.       Снова тишина.       — На тот момент твой отец только взошел на трон. Мы не могли дать Лафею достойный отпор… Я не знаю, что она пережила и как выжила. И это меня убивает больше всего. Лекари сказали, ее разум подвергали… Ее ломали много раз.       — Ее разум можно восстановить? — только спросил царевич.       — Эйр настроена положительно. Я думаю, могло быть хуже, — ее голос стал совсем спокойным.       — Она говорит о себе во множественном лице.       — Могло быть хуже, Тор.       Стеклярус, колышимый воздухом в проходе, слегка звенел. Где-то были слышны чьи-то шаги, но это было далеко.       — Она не выглядит старше меня, — шепнул он.       Скорее, даже младше.       — Она правда моя старшая сестра?       Сначала Локи, теперь это. Сколько же ещё тайн в их венценосной семейке?       — Если бы не она, я никогда бы не стала царицей, — губы матери печально дрогнули, но больше она ничего не сказала.       Внезапно «хрустальный» барьер дрогнул. Царевич глянул сквозь него и поймал на себе взгляд пары испуганных глаз. Их цвет был холодным, как северное море. В один момент это море закипело и стало походить на расплавленное золото. Она закричала, не то в панике, не то в злобе ударяя по крышке. Ее ладони заискрились. Фригга вскочила, сосредоточенно читая какое-то заклинание.       Тору вспомнилось, что если крысу запереть в сосуд и поднести к факелу, та станет вести себя точно также. Он пожалел, что не взял с собой оружие.       — Не тревожься, — услышал он голос матери, — она не вырвется. Я наложила на нее сонное заклятье. Скоро оно подействует и она успокоится.       У него было много вопросов, но на большую часть из них он в тот день так и не получил ответа.       «Кап… кап… кап…» — плакала вода.       По поросшим каменным плитам пробежала ящерица и скрылась в трещине. В ветвях неподалёку пела малиновка. Лёгкий ветерок трепал листву.       «Кап… кап… бульк…» — он бросил в водоем камушек. Головастики поплыли во все стороны, прячась от внезапной атаки. В зарослях малиновка продолжала радостно петь.       — Надо было все же взять с собой вина. ***       «Проснись…»       Девочка не хотела. Ее сковывал обжигающий холод, пронзающий насквозь от пят, до затылка и кончиков ушей, а грудь плавило пламя, которое не спасало, а лишь рвало естество на части. Она не могла выпустить его. Ей было страшно. Эта пытка была естественной. Она длилась вечность. Всегда. Она не помнила ее начала и вряд ли увидит конец.       «Проснись, любовь моя…» — во тьме к ее ледяным щекам прикоснулась сама агония и нежно улыбнулась. — «Проснись, мы ещё не закончили… они заперли нас… они нас разделят. Ты не сможешь без нас.» «Как же я устала.» — только подумала девочка, не шевелясь и не отвечая на мольбы, похожие на пытки. Она ненавидела многое и многих: вкрадчивый тяжёлый голос старого пса Лафея, садистский смех его отпрысков, коих было в Утгарде немало. Ее преследовал в кошмарах шепот Скади. Но более всего живого и мертвого на свете она ненавидела этот голос. Он был с ней всегда, не давая покоя. Вытаскивал из самого глубинного ужаса и сам же туда и толкал вновь. Она не знала другого существования, кроме вечного взлёта и неминуемого падения. Она его боялась. Она его лелеела… или он её… Так сложно было понять. Она так хотела покоя, но агония вливала в нее страх, заставляя открыть глаза, ловить воздух от ужаса, как рыба на суше, и бить руками в незримую преграду. Что за ней? Она не видела. Но она знала, знала, что снаружи кто-то пытается проникнуть в нее. В ее голову. Разум. Она не позволит снова. Никогда-никогда. Они не посмеют. Она не позволит. Они им не позволят.       «Они бросили нас, любовь моя… — проскрипел голос глубоко внутри, разрывая грудь от боли, — у нас есть только мы. И никто нам не нужен. Они не предадут нас более. Но разве ты не хочешь, чтобы они страдали так же, как мы? Чтобы они узнали, каково это?»       «Я ничего не хочу, — шепнула девочка. — Ты страшное чудовище, которое истязало и будет истязать меня даже после Лафея и всех моих заклятых кошмаров».       «Мы не выживем без меня. Нас не станет, а ты погибнешь, бедное, никчемное дитя…»       Но девочка и не хотела. Она устала выживать, а жить как подобает не умела.       — Нет в мире чудовища хуже тебя самого… — прошептала она.       Время шло. Оно длилось так же быстро, как секунда, и так же медленно, как вечность. Агония постепенно отступала на второй план, словно уходя вглубь, для того чтобы уснуть там на какое-то время.       Навязчивые крики разума больше не бились в исступлении о собственный череп, заглушая доводы рассудка. Всё затихало, убаюканное какими-то неведомыми силами.       Она не понимала, что происходит, но последняя мысль, что промелькнула в ее голове, поведала ей о том, что это, собственно, не имеет никакой уже разницы, если ее просто ничего не будет беспокоить. Особенно она сама себя.       «Стук…» — тишина, потом снова через какое-то время:       «Стук…»       И снова. И вновь. И опять. Медленно, не торопясь, что-то мягко и глухо стучало о пол.       Мужчина грузно навис над полом, сидя в плетеном золотом кресле.       «Стук…''       Он кидал что-то маленькое и круглое, а оно отскакивало обратно вверх.       Длинные золотые пряди отросли ещё сильней, как и щетина стала гуще. Черный плащ с золотой вязью на нем смотрелся получше, чем шмотки слуги, в которые он зачем-то вырядился при их прошлой встрече.       «Стук… Стук.» — шарик оттолкнулся от пола в последний раз и замер в поймавшей его ладони.       Голубые, как небо, глаза встретились с холодными, как лёд. Тору показалось, что она вообще не умеет моргать. Они молчали. Их разделял прозрачный барьер в арке, который не позволил бы ей свободно выйти из комнаты, если бы она того захотела. Но она не двигалась. Она вообще дышит?       Девушка долго не отрывала от него взгляда, пока он не понял, что сам перестал моргать и что дольше в этом немом противостоянии он не протянет. Наконец она опустила взгляд на его ладонь и он не без облегчения моргнул.       — Что это? — спросила она.       Он не ожидал, что сестра вообще заговорит. Ее голос не был ядовитым или пугающим, как в прошлый раз. Скорее, уставшим и слегка снисходительным.       — Попрыгунчик, — коротко сказал он.       Чего он ещё больше не ожидал, так это того, что она спросит его именно об этом.       — Безделушка из Мидгарда. Смертные кидают ее в стену или пол, когда им нечем заняться, и так коротают свой и без того короткий век.       Ее правая бровь слегка дрогнула.       — У смертных слишком много времени, раз тратят его на это.       — Они просто не осознают его ценность, — возразил царевич и снова бросил шарик. Тот отскочил ему обратно в руку. — Мы мало чем от них отличаемся, если подумать.       Ее бровь изогнулась сильнее, уголки губ слегка дрогнули, глаза моргнули. Наверно, впервые.       — Что ты здесь делаешь?       — А разве тебе не хотелось бы кого-нибудь спросить о том, что произошло? Что делаешь здесь ты? Сколько времени прошло? В порядке ли отец? Или я? Ты хоть представляешь, как твои зубочистки больно колются? Повисло молчание.       — Это кости рыбы со дна незамерзающего моря вообще-то.       — Да ну?       — Конечно. Ты же не думаешь, что в Йотунхейме ножи делают из железа?       — Кхм... Познавательно.       Попрыгунчик скользнул мимо руки хозяина и пролетел сквозь барьер. Прежде чем он угодил под ложе, худая нога дернулась из-под покрывала и прижала его к полу.       Астрид не отрывала взгляда от брата, застыв в таком положении.       — А ты уверен, что этот барьер работает как надо?       Тор ткнул в поле перед собой пальцем. От его прикосновения оно замерцало золотым, на миг проявив руническую вязь.       — Оно не пропускает живую материю.       — То есть, чисто теоретически, я могу сейчас выбить тебе глаз этим шариком и ни что меня не остановит? Или я могу швырнуть в тебя подносом со стола, или яблоками с подноса. Вы настолько меня недооцениваете?       — Я… Надеюсь, что переживу подобные покушения на свою жизнь.       Девушка схватила двумя пальцами ноги шарик и подняла с пола. Выглядело это так, словно ей было ужасно лень делать лишние движения. Она посмотрела на круглый предмет, затем взяла рукой и поднесла ближе, задумчиво и не спеша повертев.       — Ты прав, — согласилась она, — таким вряд ли можно убить. Но все равно, этот барьер - плохая идея. Например, я могу проглотить эту штуку и умереть.       — Ну, это вряд ли.       — Главное - правильно проглотить.       — Не надо.       — Почему нет?       — Я уже потерял брата.       Она глянула на него безэмоционально, затем лицо медленно приобрело ироничное выражение.       — И вы считаете, что меня спасти ещё можно?       — Подумай, разве тебе не стало намного легче с нашей последней встречи?       Она промолчала, отведя взгляд к стене.       — Сколько я «спала»?       — Уже полгода прошло. Местных полгода.       — Да. Тебе идёт отросшая щетина. Ты немного меньше похож на златовласую нимфу с полей.       Она не видела его выражения лица и сделала вид, что ей это вовсе не интересно.       — Я рад, что тебе лучше. Оставь попрыгун себе. И не ешь. Поверь, он не вкусный. Я пробовал… Я вернусь. Завтра.       Она продолжила смотреть в стену, пока шаги не растворились в коридоре.       Повертев странный цветной шарик в руках, она кинула его в стену и поймала, когда он отскочил.       Таскать хлам из Мидгарда… Младший брат тот ещё чудак.