Наследие Одина

      Это была ужасная ночь. Во всех отношениях. Она выбила из колеи многих. Многие ни разу в жизни не видели, чтобы прекрасная госпожа Золотых садов Идунн так бранилась. Тор видел. В юности. Но тогда Локи обратил ее садовой жабой. Сейчас ее крики были куда разборчивей и громче. Не мудрено: когда принц призвал оружие, ударом о землю поломал десяток древних яблонь, и ещё больше пострадало от молний. Кажется. Так он помнил.       Мимо носились воины и прислуга.       — Несите ещё воды, сад горит!       — Нужен маг! Позовите мага!       — Балаган! — кажется, это Эйр, — Не топчите в моих стерильных палатах!       — Тор, — голос Сиф. К его губам поднесли что-то, он хлебнул и поморщился.       — Что за дрянь? — просипел он, открыв глаз.       — Эйр сказала, что в раны попал дурман. Оружие было чем-то смазано.       — Так вот почему ты плывешь перед глазами. Прекрасно выглядишь. Ай!       Его пнули в здоровое плечо.       — Похоже, ты уже в порядке, — съязвила она.       — Дай, сам выпью эту гадость, — он забрал у нее чарку. — Где Бал? Я кого-нибудь убил?..       — Бальдр первым делом вытащил твое бренное тело из бардака, который ты устроил. Сейчас ты со мной. Убил ты только бесценные яблони…       — Досада, — он попытался встать.       — Ох, что-то ты совсем плох, — сказала воительница, припечатав его к койке, — действительно, досада.       — Сиф... Она опасна.       — «Блуждающая дева»?       — Что?       — Ты бредил слегка.       — Мне надо к отцу.       — Не думаю, что, истекая кровью, ты царю поможешь. ***       Тень беззвучно шла вдоль стены. Она припала к щели в дверях, слушая.       -… Хеймдалль это предвидел, — хриплый голос Тюра звучал глухо. — Мы успешно предотвратили попытку атаки и саботажа. Биврёст невредим. Виновники получат своё.       Послышались ещё голоса:       — Кто их подкупил?       — Заговор…       — Совсем страх потеряли!       — Хоть что-то Страж смог предвидеть…       — Тишина, — властный и спокойной голос Одина. — Тюр, пожар в садах…       — Остановили, мой царь.       — Тор?       — Целители уверяют, что его жизни ничто не грозит.       Молчание. Снова голоса:       — Биврёст ещё не восстановлен. Нестабилен. Если бы его вывели из строя…       — Мой царь, не может ли это быть делами ванов? У них вновь назрел конфликт племен…       — Повелитель, Лафей мертв. Его наследники воюют меж собой за Утгард. Отправив лазутчиков и нанеся нам удар, молодой царь Фарбаути укрепил бы свои позиции на троне.       Кто-то хмыкнул:       — То-то все так неумело…       В дверях старого черного хода через щель было видно немногое. Но этого хватало. Слишком просто. Слишком явно. Очевидная уловка или хитроумный план?       — Мама, — сорвался шепот с обветренных губ. Ледяные глаза наблюдали за фигурой царя. — Что вы задумали? Неужели так напуганы?       Неужели отец пошел бы на подобное?       — Напоминаю, что отравителя мы все ещё не нашли. Над ним не властен взор Хеймдалля.       — Она нужна невредимой, — послышался голос Всеотца. Невредимой? Смешно слушать. Всё это не имеет смысла. Как будто что-то невредимое осталось.       Она невзначай бросила взгляд на собственную руку, которой оперлась о стену. Что та, что другая — обе ледяные и грубые. Камень нельзя восстановить. Можно только разрушить.       — …каких бы усилий это ни стоило. Никто не должен ей вредить.       Зачем? Слишком поздно.       — Похоже, придется другим путем, — пробормотала сама себе она, уходя вглубь черного хода.       »…Блуждающая дева, Бал, — сипло шептал Тор еле разборчивый полубред. — жестокая, ума лишенная… Бал…- неожиданно он произнес, — Ей очень больно.»        Что сподвигло сказать обычно непрошибаемого Тора подобное? Но сейчас причины были не важны…        Ещё на празднике ростки гнилого ощущения проникли под кожу и впились, словно оме́ла в кору дерева. Девушка была… ее облик словно покрывала красивая пелена для отвода глаз. Странная реакция Тора. Странный взгляд в ответ. Странное предчувствие.       «Как тебя зовут?»       »…воин забудет имя обычной прислуги…»       Но её воин не забыл. Было ощущение чего-то знакомого… Забытого много веков назад. Но неимоверно искаженного. До неузнаваемости.       «Ей… больно…» — снова всплыли слова царевича.       Пока он шел, стены шептали. Они плакали. Тихо выли. Проклинали. Молили. Безумие, злость, отчаянье, паника, боль, ненависть, холод, страх, которому нет конца. Он чувствовал это. Оно пульсировало. Кололо кончики его пальцев, призывая: явись, явись, явись к нам. Явись, иначе мы разорвём всё!       Нужно было торопиться…       На совет он вбежал, легко распахнув тяжёлые двери с золотой вязью. И тут же застыл, тяжело дыша. Лишь глаза его лихорадочно бегали по присутствующим в зале. На него недоумевающе смотрели. Рука Тюра покоилась на рукояти меча. Всеотец сидел напротив, сжимая копьё. На плече сидел один из воронов.       — Бальдр, — произнес он. — Что стряслось?       Его голос звучал несколько обеспокоеннее, чем следовало. Но дело было не в этом. Одного взгляда на него Бальдру хватило, чтобы всё понять.       Это не Один. Не он. Не здесь. — Прошу прощения… мой царь, — бесцеремонно бросил ас и кинулся обратно в двери. На церемонии времени не было. ***       Хугин тихо ворчал, перебирая перья. Рядом на подносе лежали лакомства, но он не обращал на них внимания. Птица была слишком сыта, чтобы заинтересоваться ими. Солнце окрасило небо в розовый. Луны померкли. Стали различимы заснеженные вершины гор. Снежинки вились в воздухе, сверкая на свету.       Сзади послышались тихие шаги. Хлопнули щеколды на дверях. Снаружи в них остервенело застучали, но прочные двери надёжно поглощали звук.       — Итак, — произнес Один, не оборачиваясь. — Ты пришла.       Она тяжело дышала, ее рука тряслась, сжимая рукоять одного из ножей.       Она не должна медлить. Она должна сделать это сейчас. Сейчас. Сейчас.       Но она медлила и держалась из последних сил. Не должно всё кончиться так просто. Просто так.       — Царица и ее иллюзии бесподобны. Но мы умеем их чувствовать. Отец.       — Да. Я, правда, не там, а здесь. Чего ты ждёшь? — он встал с кресла и обернулся.       Она задержала дыхание и крепче сжала оружие, вынув из ножен, но не двинулась.       Взгляд отца был спокоен. Смиренен. И это ужасно выводило из себя.       Он просто знал. Он просто знал, что она придет и ждал.       — Ты… выглядишь ужасно старым, — прошептала она. — Ты слаб. Я… мы… думали, тебя придется травить, а ты и без того немощен и жалок! Где твое копьё, сын великого Бёра?! Уже держать не можешь?!       Он смотрел на нее, и в его взгляде читались печаль и жалость. Жалость — это все, что ей досталось от отца напоследок. Ну, впрочем, разве могло быть иначе? Было ли время, когда он смотрел на нее с гордостью, радостью или любовью? А… она не помнит.       Сейчас. Закончи это.       — Астрид, чего же ты медлишь?       Она кричала. Она плакала от ярости. Она кинула в него кувшином со стола — тот разлетелся на осколки, угодив в колонну. Она впечатала отца ударом обратно в кресло и нависла, вознеся нож, продолжая кричать и плакать. Но опустить оружие не получалось. Но всё это не имеет значения. Всё это вообще не имеет значения. И никогда не имело. Да.       Она не имеет значения.       Конец так же близко, как падение вниз, удар во врага или себе же в глотку. Она уже не понимала, держит ли все ещё нож над Одином - или же вонзает его в себя; бежит прочь к несуществующему выходу - или делает шаг навстречу ветру и солнцу, к свободе, с балкона. Пылает ли мир вокруг нее - или это только ее сознание.        Она уже не могла видеть, что толстая тяжёлая дверь была выбита, что Бальдр тащил ее прочь от Всеотца, что всё в покоях рвало на части от пламени и молний, которые она излучала, пока не переставала кричать в диком припадке.       Ей хотелось лишь улыбнуться, выйдя к рассвету и растаять в лучах его солнца, более не чувствуя ничего.