Давай на минутку забудем, кто мы

Николас Браун, по сути своей, был очень простым человеком. Он не привык испытывать по какому-либо поводу двойственные чувства – ему что-то либо нравилось, либо нет. Он явно был не из тех, кому от ненависти до любви – один шаг. К примеру, он терпеть не мог сладкий кофе, и ничто на свете не смогло бы это исправить. Он не любил, когда ему на голову, откуда не возьмись, сваливались коты и кошки всех мастей и размеров – а делали они это с завидной регулярностью. Ему не нравилось, когда Уоррик без спросу брал его вещи, но с этим он еще с попеременным успехом как-то мирился. Его раздражало произносить слова вслух, потому что, как он догадывался, звучит это просто ужасно, совсем не так, как у него в голове. Он ненавидел отца, убившего его мать и обращавшегося с ним, как с чудовищем. Его раздражали священники культа поклонения сумеречным, впрочем, как и люди, тихо желающие им смерти, но слишком трусливые для того, чтобы открыто высказать это в лицо. На самом деле, того, что получало его негативную оценку, было достаточно много. И еще к изрядной доле происходящего вокруг он вообще никак не относился. А того, что доставляло ему истинное удовольствие, было так мало, что можно было по пальцам пересчитать. Одной руки. Ему нравилось, когда задания проходили без осложнений – спокойно и быстро, не отнимая лишнего времени на решение всякой ерунды. Нравилось столкнуться в схватке с себе подобными, а еще лучше, если противник был на порядок сильнее. Нравилось чувство свободного падения, когда он приземлялся с одной крыши на другую в бешеной гонке за своей добычей. А еще когда-то… когда-то ему нравилась одна женщина. Вероника. Имя старым шрамом болезненно заныло где-то внутри, вынуждая мужчину проснуться. Потянувшись, он резко поднялся с постели, на ходу надевая на себя рубашку, схватил со стола несколько свертков с заказами, сунул в карман собственные таблетки и, помахав Алекс на прощание рукой, вышел из дому. Ему нужно было выйти на свежий воздух, а еще лучше – оказаться на крыше, чтобы порочный Эргастулум, раскинувшийся, будто сеть паука, поджидающего новую жертву, стал виден как на ладони. Внизу, словно муравьи, сновали люди, вечно суетящиеся, спешащие по своим делам. Жизнь любого из них в этом городе в любое мгновение могла оборваться. Не потому ли они так спешили – потому что боялись не успеть что-то сделать перед смертью, подстерегающей за каждым вторым поворотом? Хмыкнув, Николас достал из кармана пузырек и вытряхнул на ладонь несколько пилюль. Больше назначенной дозы – Нина снова начала бы его за это отчитывать. Нина. Она тоже ему нравится, но не так, как все остальное. С каким-то другим оттенком, другим ощущением, другим запахом. С чувством надежды на нечто лучшее, надежды на будущее – с тем чувством, которого у него никогда не было. Будто она была призвана вырвать его из его собственного мира, «сумеречного», погрязшего в серых тонах, лишенного красок и звуков. Лишенного другого смысла, кроме как убивать или быть убитым. С Вероникой было по-другому. С ней он выживал, и ему это нравилось. А Нина на мгновения заставляет его чувствовать себя живым, и это ему… тоже… «Нравится», - вслух произносит Браун, словно пробует это слово на вкус. Она как-то совершенно незаметно и неожиданно стала неотъемлемой частью его жизни. Юность и чистота, со сквозящей в каждом поступке наивностью и обезоруживающей свежестью, грозящей сбить тебя с ног и полностью погрести под собой. Яркое пятно на серой стене, луч света в темном царстве. Спасительный глоток воздуха, за которым ты выныриваешь из непроглядной пучины. Единственный в своем роде человек, вызвавший в нем доверие, которого он не надеялся даже встретить на всем белом свете, повстречался ему в таком утопающем в грехах городе, как Эргастулум. Провидение или же насмешка судьбы? Ему бы хотелось услышать, как она смеется, но даже просто увидеть теплую улыбку на ее лице при встрече – дорогого стоит. - Нико, Нико, хочу катапульту! – весело просит она, протягивая к нему руки. Он бережно, но крепко обнимает ее за талию и принимается прыгать с крыши на крышу. - Выше, выше! – Нина заливисто смеется, а лицо у нее такое счастливое, что отказать не представляется никакой возможности. «Выше так выше», - хмыкает Браун, улыбаясь одним уголком губ. Ему это ничего не стоит – она легкая как пушинка, а вот благодарный взгляд голубых глаз дороже всех заработанных им денег. Ему вдруг начало казаться, что она от него отдаляется. Он даже не заметил, когда точно возникло это чувство, но с каждым днем оно лишь росло. И вот ведь, что странно, он был абсолютно уверен, что не стал к ней менее внимателен, что ведет себя так же, как и всегда. Так в чем же причина обиды, плескавшейся где-то в глубине ее широко распахнутых глаз? Что он сделал не так? Почему столь привычные для него жесты больше не вызывают улыбку на ее лице? Задает какие-то странные вопросы по поводу своего внешнего вида. «На свидание, что ли, собралась?» - Николас разглядывает короткое платье, на которое она тычет пальцем. Будто он разбирается в таких вещах. Пожимает плечами, а она снова смотрит на него с тем же самым странным выражением невыносимой обиды, кидает «дурак» и убегает в дом. Браун в замешательстве стоит некоторое время у закрывшейся перед носом двери, не зная – зайти ли ему или же идти домой. «Кажется, Уоррик называет такое ПМС, - он вздыхает и разворачивается, - лучше не соваться». Нет, ему, конечно, казалось, что она себя странно ведет, но когда он увидел ее идущей в ливень по направлению к их дому, без зонта, с поникшей головой, насквозь промокшую, то в недоумении остановился у лестницы, ведущей в их квартиру, ожидая, что будет дальше. Не заметила. Врезалась. Когда он увидел ее красные от слез глаза, почувствовал, как внутри что-то содрогнулось. «Что случилось? Кто тебя обидел?» - он даже не знает, что первым делом хочет спросить. Но ему и не дают такой возможности – Нина утыкается мокрым от слез лицом в его не сказать, чтобы более сухую рубашку. И плачет. Плачет так горько и громко, что Николас, наверное, впервые в своей жизни понятия не имеет, что делать. Лишь на каком-то чисто подсознательном, рефлекторном уровне он кладет ладонь на ее макушку. И, как ни странно, это помогает. В тот момент это кажется ему волшебством. Она сидит на диване и шмыгает носом, зябко обхватив руками плечи. Он приносит из ванной сухое полотенце и накидывает ей на плечи, мимоходом кое-что заметив. На рефлекторном, подсознательном уровне. Но он гонит от себя эти мысли, как нечто несуразное, глупость, неизвестно зачем пришедшую в голову. Успешно. Пока. Ник ставит чайник на плиту. Разворачивается, прислоняется спиной к стене и смотрит, как с ее поникшей головы капает вода. Ему хочется подойти к ней и высушить ее волосы, будто неразумному ребенку, искупавшемуся, когда на улице еще слишком холодно. Он уже отталкивается от стены, но неожиданно сам себя останавливает – он отчего-то понимает, что ей это не понравится. Николас занимает исходное положение и видит то, что не замечал раньше. Отказывался замечать. Нина поднимает голову. - Ты изменилась, - показывает он, быстро сплетая пальцы в замысловатых знаках, заменяющих ему речь. Ее глаза широко распахиваются, а щеки розовеют. На ее лице такое выражение, будто она только что выиграла джек-пот. Странно, что он, с его чудовищно острым зрением, остался слеп к тому, какой она стала. Где его малышка Нина? Куда она пропала? И кто эта девушка, сидящая перед ним? Чьи эти вьющиеся от влаги длинные русые волосы? Чьи густо накрашенные ресницы? Чьи девичьи формы вплотную облегает короткое платье? Когда его милый котенок превратился в хорошенькую кошечку? - Нико… - Он тряхнул головой, будто прогоняя наваждение, и посмотрел ей в глаза, отчего румянец на щеках девушки стал еще ярче. – Чайник. «Я?!» Она поспешно ткнула пальцем в сторону плиты, испугавшись сурового выражения его лица. «А, черт, точно!» - мужчина, совсем позабывший уже о том, что собирался угостить гостью чаем, повернулся, чтобы выключить газ. Неизвестно, что заставило его обернуться через плечо, но это позволило ему увидеть то, о чем, возможно, он никогда не узнал бы. Увидеть губы, произносящие то, о чем он даже не догадывался. Теперь ему лишь остается решить, что делать дальше – сделать вид, что не заметил или…