— Тетсуя, пойми, эта сила ни к чему хорошему не приведет. Она принесет лишь боль, страдания и отчаяние. А ты просто утонешь в ней, словно в глубоком океане. А я не хочу этого. Никто не хочет. Просто забудь о ней. Она сжала в руке камень, что покоился на ее шее, и, встав со скамейки, ушла по тропинке в сторону дома. Ее фигура скрылась в ночной темноте. Мужчина сжал кулаки, стиснул зубы и нахмурил брови. Его глаза, затуманенные злостью, прожигали спину ушедшей светловолосой. — Ты такая жадная, Мицуба! Ни сердца, ни силы, ни счастья — ты ничего мне не дала, когда я отдал все. Ненавижу, — он резко соскочил со скамейки и повысил свой шепот до крика. — Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ, МИЦУБА!
-Кэтсуо, я зайду? — без стука вторгся в кабинет рыжий парень со своей непрекращаемой улыбкой, прервав мысли блондина. — Ты уже зашел. Чего надо? Камуи не спеша прошел дальше, бросил свой зонт на диван и сам плюхнулся рядом, напротив письменного стола с компьютером, за которым и сидел Кэтсуо, внимательно наблюдавший за действиями парня. Рыжеволосый глубоко вздохнул: — У тебя здесь так душно! Да и пахнет ужасно! Хоть бы окошко открыл, — нахмурился он. — Ты пришел жаловаться на мой кабинет? — последовал недружелюбный ответ. Мужчину явно нервировало поведение напарника. Он указательным пальцем правой руки начал постукивать по столу, а левую руку подставил под голову, хмуро сверля зелеными глазами Камуи. Ято с притворным страхом замахал руками и игривым тоном произнес: — О, не злись, пожалуйста! Я не хотел тебя обидеть! — еще пару секунд посмеявшись, он снял свою улыбку и уже с серьезным и устрашающим взглядом продолжил: — Я пришел узнать насчет него… Он большим пальцем левой руки указал на проход за книжной полкой, который в данный момент был открыт. Там тускло светила лампочка, освещая лишь центр комнаты, где стоял стул, а на нем покоился человек, привязанный к нему. Пол под этим стулом был окрашен кровью, а рядом стояла тележка с различными острыми предметами. С того прохода проникал холодный воздух, который растворялся в душной комнате. Картина была жуткой, но Камуи она уж точно не испугает, и он даже бровью не шевельнет. — Ты все узнал, верно? Я даже, не смотря туда, понял, что он мертв. Этот запах везде распознаю. Кэтсуо зловеще ухмыльнулся и сложил руки в замок. А ведь точно — сейчас перед ним самый настоящий опытный убийца. — Да, я узнал местоположение камня и уже отправил отряд Абуто за ним. Остался последний. По-моему, мы все обсудили, нет? Камуи смотрел ему в глаза и тот отвечал ему тем же холодным взглядом. Эта тяжелая тишина и битва глаз, казалось, охладили душный кабинет. Рыжеволосый встал и, оперевшись одной рукой о стол, приблизился к лицу напарника. — Я пришел предупредить. Я согласился на это только из-за моей сестры, — в его глазах горели огни кровожадности, будто бы Камуи сдерживал какого-то огромного зверя его души. — Если у тебя хотя бы в мыслях мелькнет идея предательства, я незамедлительно убью тебя. Уяснил? Мужчина ничего ему не ответил, только лишь с улыбкой вздохнул, наблюдая за тем, как напарник берет свой зонт и покидает комнату, скрываясь за дверью. Кэтсуо только что получил довольно-таки страшную угрозу в свою сторону, а ему хотелось смеяться. Блондин любит работать с такими забавными парнями, как он.***
— Вот так вот, — мягко произнесла рыжеволосая, поправляя цветы на могилках, а затем присела на холодную скамейку. Она не любила кладбища. Ее отталкивало все здесь: вид множества могил, старые деревья, сухая трава, даже воздух. А тишина, которая временами прерывалась карканьем ворон, казалась устрашающей. На соседнюю могилу села черная ворона, уставившаяся куда-то вдаль. Почему-то Кагуре показалось, что она смеется над чем-то. Даже птицы на кладбище ей не нравились. Только любовь к своим родителям заставляет ее снова и снова идти по этим тропинкам из сломанных камней, прикасаться к холодным скамейкам и слушать голоса ворон. — Мам, пап, как видите, со мной все в порядке, — начала говорить девушка, совместив ладоши, — я успешно учусь, успеваю подрабатывать, потому достаточно получаю. Хорошо питаюсь, здоровье у меня тоже крепкое. Друзей у меня очень много, и все они хорошие ребята, — ее бровь нервно дернулась, когда в голове промелькнула мужская фигура, которая нагло ухмыляется, смотрит с высока и никогда не вытаскивает руки из карманов. — Ну почти хорошие. Она громко вздохнула и шлепнула себя по лбу, дабы вышвырнуть неприглашенных людей из головы. Боже, она даже поговорить с родителями нормально не может! — Ну, как сказать, — она вернулась к разговору с семьей, — есть один человек. Он вечно смеется надо мной, противно подшучивает, издевается и достает, — нахмурилась Кагура, а затем взмахнула кулаком, ударив воздух. — Так и хочется ему врезать. Да так, чтобы на всю жизнь запомнил. И знаете, мам, пап, больше хочется врезать не за наглую рожу или доставшее поведение, а за его упрямость, — с ее лица сползла дружеская злость, а Кагура почувствовала, как грусть поглощает ее. Она медленно опустила руку и прикрыла глаза. — В его сердце сотня дверей, и все они без ручек да на замках, которые не имеют щели для ключа. Такие двери нужно только ломать, но они, сволочи, крепкие, как металл. А знаете, что скрывается за ними? А за ними сам он, держит огромный тяжелый камень, который весит, наверное, тонны. И больше никого. Он там один, держит этот камень с безразличным лицом, словно это просто перышко и скрывает всю боль, что причиняет ему этот чертов булыжник, — она хмуро посмотрела на свою ладонь и сжала ее. — Но у меня почти вышло. Я, кажется, нашла способ сломать эти двери. И как только я сломаю ВСЕ, загляну в его алые глаза и скажу, что он идиот, кретин и тупой дебил! — Кагура самодовольно улыбнулась. — Вау, как меня здесь любят, что осыпают такими знатными «комплиментами», — издался где-то сзади голос с усмешкой. Глаза Кагуры расширились, а она резко поднялась со скамейки и обернулась на источник голоса. Ее взгляд нашел дерево и медленно поднялся наверх, встречая на ветке сидящего Садиста. Он сидел, прикоснувшись спиной к стволу дерева. Одна его нога свисала, а вторая была согнута, и на ее колени лежала его рука. Второй рукой он подбрасывал камушек. Его наглая улыбка и взгляд с высока. Как она и описывала. Но сейчас ее больше беспокоил иной вопрос: -Как долго ты там сидишь? — процедила она, скрыв глаза за челкой. Ее сердце бешено стучало, Кагура старалась скрыть смущение, но чувствовала, как уши уже залились краской. Ожидание ответа еще больше напрягали ее, что руки начинали заметнее дрожать, а ее дыхание участилось. И этот Садюга, как назло, молчит! Точно Садист! Окита спокойно спрыгнул с ветки, засунул руки в карманы и медленно потопал по тропинке, что вела к выходу. От того, как нагло он проигнорировал ее, девушка опешила. Нахмурившись, она последовала за ним. — Чего ты молчишь? Я с тобой же разговариваю! — догнав его, она посмотрела на парня, идя с такой же скоростью, что и он. Парень все так же смотрел куда-то вперед с безразличным лицом. — Правда? Я думал, ты с родителями болтала. — Болтала, пока кое-кто меня не прервал! Что ты здесь забыл? Ты ведь все слышал? С начала и до конца, ведь так? И сейчас ты начнешь смеяться, да? Он резко остановился и посмотрел на нее. Из-за разницы в росте, девушке пришлось приподнять голову, дабы видеть лицо Окиты. А на лице его стояла суровость. — Я нашел место, где он спрятал все камни. Девушка расширила глаза, а ее сердце быстрее застучало. Она читала в его глазах озабоченность. Кажется, она даже знает, что он хочет сейчас сказать. Только вот, он молчит. Он прекрасно знает, что Кагура скажет в ответ и молчит, будто бы пытаясь взглядом загипнотизировать и заставить сидеть в квартире и ждать. Девушка схватила одной рукой парня за голубую футболку, сжала и шепотом произнесла: — Позволь мне помочь. Он еще несколько секунд смотрел в ее голубые глаза. Ему показалось, что если он продолжит смотреть в них, то просто утонет. Сого отвернулся и вздохнул с улыбкой безысходности. Все равно отказ не подействует: идиотка кинется за ним в день операции. — Хорошо, я включу тебя в план. От счастья щеки залил слабый румянец, глаза засверкали и Кагура, отпустив ткань футболки, радостно выдвинулась вперед, в сторону выхода. Она думала, что они сейчас вместе пойдут домой, потому сделала первые шаги по тропинке, но его рука схватила ручку девушки и потянула к себе. Он наклонился и заставил посмотреть в глаза. Столь резкое и неожиданное движение сбило дыхание. На щеках Кагуры появился легкий румянец и растерянность. Лицо так близко, что его дыхание щекотало кожу. — Пообещай мне, что ты не будешь рисковать своей жизнью ради меня или кого-либо другого. Я найду тебе самую безопасную роль в плане, и ты ни за что не превратишь ее в самую опасную! Ошеломленная его поведением, она стояла и смотрела в глаза Садиста. Здесь намечается такая страшная ересь, а что она чувствует? Радость? Счастье? ДА! Это нормально? — Не волнуйся, я уверена, что у нас все получится! Он только схватил ее вторую руку и слегка потряс: — Пообещай мне! Все, что хотел сейчас услышать Окита, это «обещаю». Его лоб почувствовал что-то теплое и мягкое, а уши услышали лишь «Все будет хорошо!». Шок ослабил хватку и девушка высвободилась, удалившись вперед по дороге и оставив Окиту стоять позади. Он слышал биение своего сердца и чувствовал, как горит лоб от прикосновения ее губ.***
— Я буду продумывать план действий вместе с ублюдком, поэтому вернусь утром, — сказал парень, развернувшись к ней спиной и уходя вниз, к выходу. — На этот раз я предупредил тебя, куда и зачем ухожу. Надеюсь, возникать не будешь. — Пф, да больно надо было! Как видишь, я узнавала и без твоей помощи, — улыбнулась Кагура, поправив упавшую на лицо прядь длинных волос и скрестила руки на груди. Он не стал ничего отвечать, потому что знал, что если он сейчас что-нибудь скажет, то завяжется спор, который они решат недельки через две. Махнув рукой, он удалился, оставив Кагуру наедине с эхом его шагов. Как только девушка услышала скрип двери подъезда, она вернулась в свою квартиру. Дело подходило к вечеру. Самое время для ужина, но, к собственному удивлению, Кагура есть совсем не хотела. Обычно она уплетала по три порции какого-нибудь супчика с лапшой или котлет с гречкой, но сейчас у нее складывалось ощущение, что если он сейчас хоть крошку в рот возьмет, ее живот просто лопнет. Для девушки эта ситуация — что-то новенькое в жизни. Она решилась лишь на чашечку чая с лимоном. Аромат клубники, малины и смородины доносился, когда она наливала кипяток. Один глоток — тело расслабилось и стало очень легким. Кагура вышла на балкон и присела на стульчик. Второй глоток — мир показался ей невероятно красивым. Оранжевое небо над городом, медленно плывущие пушистые облака и лишь половинка солнца, которое уже погружалось в сон. Казалось, что раньше такого не было, но на самом деле, она просто этого всего не замечала. Третий глоток — забыть все проблемы Садиста с его дурацкими камнями, о которых ему еще придется объясниться; забыть про проблемы в учебе, которые произошли из-за ее пропусков, и их еще надо будет решить; забыть о своем клубке чувств, который запутал котенок — скорее кошак с алыми глазами. Забыть обо всем. Четвертый глоток — сонливость приходит незаметно и начинает борьбу с девушкой. Поражение Ято было обеспечено, если бы внезапно на балкон не вторглась мужская фигура. Он залетел сюда откуда-то сверху, перелетел через перила, словно через турник. Кагура вздрагивает и роняет чашку, которая со стуком бьется о плитку, разлетаясь на осколки и пачкая пол оставшимся чаем. Расширенными глазами она осматривает вторженца, и секундная растерянность исчезает. А дальше идет вовсе не радость, гнев, печаль или смущение. Рыжая макушка, улыбка, похожие черты лица. Все это рождает страх. Не важно, кем он ей является, важно, кем он стал. И эта ужасающая улыбка раскрывает все его секреты. — Сестренка, ты уж прости. Но другого пути я не нашел. Озадачить ее он мог всегда, но настолько сильно получилось впервые. После его слов последовало тихое бурчание «О чем ты?», звук удара и резкая боль на шее.***
Идеальный план — идеальное настроение. Вот как началось утро Окиты. Было очень приятно почувствовать кожей мягкое одеяло и подушку после долгого напряжения мозга. И единственно, что сейчас не нравилось парню — это рожа Хиджикаты напротив, который ел ту же кашу, что и он. Конечно, утром есть всегда хочется, однако когда видишь на столе кашу с майонезом и чай с тем же противным майонезом, то аппетит покидает Окиту и убегает куда-то за километры. — Эй, Хиджиката-ублюдок, может быть не будешь издеваться над едой? — нахмурив нос, заговорил он. — В каком смысле? — этот кретин даже не понял, что портит святую кашу. — В том смысле, что, если еда попадает тебе в тарелку, она превращается в собачий корм. Замечание парня не пришлось брюнету по душе и тот нахмурил брови, чуть-чуть привстав. — Что ты сказал? Тебя никто не заставляет есть с моей тарелки, жри вон свою скучнейшую кашу. Сого сузил глаза, все также хмурил нос, взял в руку тарелку, в другую — стакан с чаем и удалился из кухни. Поставил свою пищу он на низкий столик в зале, а сам сел на пол. Облегченно вздохнув и улыбнувшись, произнес: — Вот так лучше. И еда такой аппетитной стала и противное чувство пропало. Приятного аппетита! Последовавший крик где-то из кухни, похожий на «Че сказал, придурок!», юный Садист уже не слышал, потому что погрузился в свои мысли, которые пришли, когда тот упомянул противные чувства. Парень не знает, как описать то, что сейчас он чувствует, но легенды про седьмое чувство ему уже казались самой настоящей правдой. Что-то внутри сверлило, заставляя беспокоиться за все действия, который совершаешь. Оно заставляло делать быстро все: есть, пить, одеваться. Спешить куда-то, хоть на улице теплая погода и яркое солнышко. Все время оглядываться, будто убегаешь от кого-то. А в голове шепот: «Ты упустил что-то очень важное». Беспокойство заставляло сжимать свой камень крепко в кулак, ибо сейчас этот камушек был сильнейшим оружием в мире. Перед глазами та дверь, к которой он так летел, толкая прохожих. Окита дернул ручку — заперто. Он легко вздохнул. Вроде как сейчас он должен успокоиться, но сердце покоя не давало, бешено стуча. Он достал свой ключ, который Кагура дала ему, дабы он мог без нее заходить домой. Он приоткрыл дверь и вошел. И именно сейчас седьмое чувство начало не просто сверлить, а порождать хаос. Из стены торчит нож, а с него свисает листок. Беспокойство, гнев, любовь и отчаяние смешались, создавая нечто новое в душе. Что-то, что он никогда не чувствовал. И подумать не мог, что какая-то строчка заставит его рвануть прочь из квартиры, словно в погоню. И эта строчка: «Прекрати страдания любимой, принеси нам последний осколок.»