Другая

      Вечер накануне, откровенно говоря, не задался. Кто-то выбил стёкла в машине отца. Страховщик сказал: «ничего не трогать». Приехал, подсчитал и осмотрел, привычно порылся в документах семьи. Цокнул языком. Затем рука в белой перчатке, словно рука врача, открыла дверцу авто, и оттуда хлынула кровь.       Свиная. Запузырилась на нагретом асфальте.       Каппини смотрела на то, как со дна взлетают редкие пузырьки. Словно снег летит в лицо в ночи. Словно звёзды, когда ты играешь вот в этот автомат справа от неё.       Словно стекло от дверцы.       Вот бы было где-нибудь спокойное тихое место, чтобы поорать во всю глотку, расфигачить что-нибудь об кого-нибудь, чтобы было хорошо, чтобы была ярость… А она сидела и беспомощно смотрела в космос пластикового стаканчика, купленного на сэкономленные от бензина деньги.       В тёмном уголке, среди раритетных аппаратов 80х Сузу чуть вытянула усталую спину, и невидимый мешок тут же тяжестью распластал её по столешнице. «Надо найти работу. Свою. Подальше от всего этого дерьма. Подальше. Как можно дальше». Баллончик с перцовкой стукнулся в куртке об угол как маленький молоточек в висках, и она опустила голову на руку… царапины на пластике теперь напоминали шрамы.       Паттерсон выслушала её пересказ — с большой долей утаивания в содержании, надо сказать — но она ничем не могла помочь. Посочувствовала, но не поняла. «Не сильно она проницательна, наша Паттерсон, даром, что зубрила… Но хоть кто-то выслушал».       А единственный человек, который мог бы понять… Можно ли вообще с ней об этом говорить? «Проблемная коротышка, неуравновешенная итальяшка», — шёпотом передразнила Сузу внутренний голос.       Впрочем, Андерсон не отказала бы, если бы Сузу пришла в гости, просто так, поболтать. Даже если на дворе была бы глубокая ночь… Да вот только ботинки у Сузу слишком грязные, на руках неприятный запах игровых монет. Было бы противно прийти к ней, к доброй душе, вот так. С таким запахом на руках, в этой одежде, в таком виде, к солнечной, с таким вот унылым лицом…       Лицо скрыл рукав: плакать Сузу давно перестала, но желудок от нервов сводило болезненно. Зажмурилась, так что в ушах чуть зашумело, и слышно было как за полифонией выстрелов и музыки билось где-то далеко её сердце.       Если бы можно было отдать весь скромный свой счёт, мопед, разменять казино родителей…        Тук-тук. Кровь в машине. Тук. Свиная, низко, под ногами и пачкает. Тук. Следующая кровь будет ещё грязнее. Тук. И запах гнили в перепродаваемом авто. Тук-тук.       Что-то вдруг словно вздёрнуло за макушку — знакомый темп шагов перекрыл галдение и писк, вот там, за стеной звуков. Сузу подтянула локоть к подбородку, и взгляд широко распахнутых глаз её из темноты обвел фигуру в тёмном с золотистыми цветами сарафане. Тяжелая и мягкая ткань, которую она случайно задевала тыльной стороной ладони, пока Андерсон усаживалась поудобнее и надевала шлем, Сузу помнила на ощупь, хотя это целый год назад.       …Вот на копне волос сменяется отблеск света с пурпура на оранжевый — кто-то выбил десятку в мишенях позади…       Сузу хочется, чтобы девушка обернулась: она иль не она?       Каппини нервно проводит рукой по собственной причёске. Девушка почти оборачивается… но только осматривает автоматы перед собой. Нужно, чтоб обернулась. Сузу это необходимо как глоток воздуха.       …Нужно бы позвать…       Она вбирает воздух, но от расшатанных нервов только хрип, а саму её, маленькую ростом, в неприметной одёжке в темноте не видно.       Та чуть больше оборачивается. Это Андерсон. Столько лет она видела почти каждый день её улыбку, её глаза когда на уроках передавала ей записки, когда вместе с Наоми они бродили по городу, сидели в скучнющем кафе, в гостях, пробовали смешивать острые до слёз соусы в самых отвратительных сочетаниях (морщились, да ели на спор), надирали задницы напару в игре. Она ведь добрая. Она ведь поддержит. Сузу нужна Андерсон, ради поддержки, ради слов поддержки, ради слов…       Сузу проливает напиток, ловит стакан, чертыхается, пока Андерсон оборачивается на нечто, привлекшее её внимание. Каппини смотрит на стекающую, уже не пузырящуюся воду на полу, и мысли стекают на неё «С чего я начну разговор. Как ей рассказать обо всём?».       — Ан!.. — Из горла только надломленный хрип и его легко перекрывает звук выигрыша стандартной полифонии, такой же как на некоторых треклятых автоматах в родительском казино. От этой мысли Каппини морщится, и слёзы с новым спазмом подступают к уголкам глаз.       Только не это, только бы не при ней.       И вот она встаёт в полный рост, а Андерсон, оборачивается словно бы к ней, но остаётся в пол оборота, застыв с двумя стаканами в руках.       И новый воздух не превращается в звук.       Капини едва выдыхает. Её рот безвольно теперь открыт, и она забывает как дышать, пока видит как Андерсон улыбается парню, поцеловавшему её только что в лоб. Он берёт её за руку.       И теперь они вместе под оранжевым светом. Он забирает стакан и смотрит: взгляд во взгляд.       Они вместе.       Сузу спешно забивается в угол, обратно, сжимая до скрипа и кожанку на рукавах, и зубы. И через край стола теперь вместе с колой капают её невысказанные слова.