Война в моей голове.

С каждым днем становилось все хуже. Я старалась держать себя в руках, но почему-то все равно написала речь для его похорон. Рано или поздно они настанут и мне придется произнести ее. А я ведь хотела, чтобы именно он выступал на моих похоронах. Только он смог бы заставить себя держаться и сказать именно то моим родственникам, что им было бы нужно. Но это я пишу речь. И я знаю, что он умрет. И я жду, что он умрет. Я жду его смерти не как ребенок ждет своего дня рождения, а как ученик ждет, что его вызовут в директору. Я боюсь, да, эта перспектива пугает меня до усрачки, и я абсолютно не готова к этому разговору. Последнему разговору. Это происходит осенней ночью. Раздается звонок домашнего телефона. Мама поднимает трубку, я практически вижу, как она сдерживает шокированный вздох, приложив ладонь ко рту. Они с отцом поднимаются по лестнице, в мою комнату, я притворяюсь, что сплю, потому что знаю, что произошло. Я знаю это, потому что мир затих. Его мир.  — Дорогая, он… — я не дослушиваю. Хватаю подушку и сжимаю в болезненных объятиях. Мне больно. Каждую клеточку моего тела пронзает ужасная боль: оно сопротивляется реальности. Реальности без него. Глаза закрываются, жмурятся, заливаются соленой жидкостью — все только для того, чтобы не видеть мир без него. Меня окутывает гулкая тишина. Всю ночь плачу и засыпаю только под утро, все остальное время — тоже. Время до похорон. Потому что я решила, что Стайлз достоин того, чтобы не плакать на его похоронах.

…

Это утро выдалось очень хорошим для этого времени года. Солнце сияло ярко и даже немного грело уже промерзшую землю. Кажется, погода тоже решила, что провожать Стилински она будет прекрасным образом. Подобрать одежду для его похорон было совсем не сложно. Черный цвет — основная составляющая моего гардероба. Классический цвет всех поэтов, который подходит ко всему. Смотря в зеркало, я не видела себя, я видела опустошенную оболочку. Когда мы сидели и слушали монотонную речь священника о том, какой Стайлз был хороший и как мужественно он боролся с болезнью, я наблюдала за дубом. Да, за дубом, под которым решили похоронить Стайлза. С него опадали листья и он тоже тоже должен был уснуть. Но не так, как Стилински, он должен был уснуть, чтобы снова проснуться весной. А Стайлза больше нет. От моих мыслей меня отвлек Скотт. Он сидел по правую руку от меня. Я не видела слез на его глазах, но знала, что ему больно. Он слишком многих потерял, чтобы плакать о них.  — Как думаешь, ему было больно? — видимо, он вспомнил Эллисон. Я старалась не злится сегодня, но не могла не ударить правдой.  — Его мозг перестал регулировать сокращение легких. Я думаю, он некоторое время задыхался, а потом отключился. Ничего хорошего. Умирать дерьмово. И он отвернулся. Будто бы я снова прочитала ему обычную биологическую лекцию, которую он не смог понять, как ни старался учится на ветеринара. Я тоже отвернулась, думая о том, что я согласна с Арджентами в одном: я не нуждаюсь в спасении. В отличие от Скотта. И вот, толстенький священник произносит мое имя и я выхожу перед всеми этими людьми. Передо мной закрытый гроб, усыпанный цветами. Здесь все, кому был дорог он или кто дорог был ему. Скотт, Лидия, Мелисса, даже Малия спряталась где-то за кустами. Думала, я ее не замечу. Но самое главное, это Шериф. Это единственный человек, который меня понимает. У него тоже никого не осталось после смерти Стайлза. Я смотрю в его заплаканное, не очень трезвое, лицо. Он улыбается мне, как будто видит, что Стайлз уснул на моих коленях. Я не представляю, что теперь с ним будет. И я откладываю свою речь полную ненависти, несчастной любви и боли до лучших времен. Я поддержку его так, как хотела бы, чтобы Стайлз поддержал моих родителей. И я говорю. Говорю то, во что сама толком не верю. Говорю очень много добрых и хороших вещей о нем. О том человеке, которого сейчас навсегда зароют в землю и я никогда не смогу сказать ему то, что хотела бы на самом деле. Но заставляю себя забыть об этом, потому что похороны не для мертвых, они — для живых. Я так решила. Чуть позже мама хвалит меня за хорошую речь и спрашивает:  — Детка, ты в порядке?  — Да.

…

Это снова я. Вы не поверите, но я смогла жить дальше. Понемногу боль начала утихать. Я смогла закончить школу и поступить в биологический университет. Кира уехала учится в Японию, поэтому мы со Скоттом стали чем-то вроде команды «горе и разочарование». Мы учились. Ему все-таки удалось стать ветеринаром. Мне тоже удалось сделать карьеру в любимом направлении. Вы, наверное, думаете, как я могла забыть Стайлза? Я не забывала. Никогда не забывала. Я же говорила вам, что всегда буду ждать. Иногда, когда я чувствую себя особо потерянной и лишней… Когда мне нет места нигде на этом белом свете… Я надеваю платье, распускаю волосы и на больших каблуках иду… Нет. Не в клуб. Я иду на могилу Стайлза. Я думала, что похороны — это мой последний с ним разговор. Но это было не так. Таких разговоров было еще стони и будет еще столько же. Потому что я могу с ним говорить в любое время. И когда это закончится, когда я тоже умру, мы встретимся и он обнимет меня, тихо прошептав:  — Я скучал.