Горение

Мидорима понимает, что время в сёги не главное. Он-то выиграл, но из-за того, что спешил, чуть не допустил фатальную ошибку, а тогда бы Акаши над ним посмеялся и не раз ещё подколол. Побить рекорд Сейджуро опять не получилось, собственный результат Шинтаро — шестнадцать минут, почти, но… ему снова чего-то не хватило. Шинтаро никак не мог понять, чего, или просто не хотел признавать. То, что кажется недостижимым, больше всего хочется получить. Впрочем, Шинтаро не считает победу над Сейджуро невозможной. Выходя из здания, Шинтаро замечает что потемнело, хотя сейчас всего лишь пол шестого. Он подымает голову и смотрит, как на небе собираются в тяжёлые охапки тучи, закрывая собою Солнце и предвещая затяжной дождь. Мидорима снимает очки и вытирает запылившиеся от подымаемой ветром грязи стёкла. Они с Мурасакибарой собирались сегодня пойти в торговый центр за новым миксером (предыдущий сломался) и за кроссовками, а потом ещё зайти в парк развлечений (хотя последнее казалось Мидориме глупым, Мурасакибара предложил это так серьёзно, что Шинтаро пришлось согласиться). Теперь же Мидорима думает, что поход нужно отменить хотя бы из-за погоды. Он набирает сообщение «Давай перенесём встречу» и направляется в сторону метро, уверенный в правильности своего решения ещё и потому, что ему нужно подготовиться к семинару по биохимии на завтра. Он едет около сорока минут, и когда выходит, дождь идёт уже полным ходом. Шинтаро морщится. До дома нужно идти минут пятнадцать, а зонтика у него с собой нет. Что там сулил ему сегодня гороскоп? Кажется, удачу, если он возьмёт с собой синий карандаш. Однако такая мелочь не заставит Мидориму усомниться в Оха Асе. Он стоит на станции, не желая мокнуть, и всё никак не может решиться выйти. Пальцы подрагивают от одной только мысли о холодном дожде и о том, что придётся вымокнуть до ниточки. Ну уж нет. Сегодня у Раков должен быть удачный день, а талисман у Мидоримы с собой. Рядом проходит человек с зонтом, для Шинтаро это выглядит сейчас как насмешка. Но человек останавливается и поворачивается к нему лицом. Этот человек ему очень хорошо знаком, и Шинтаро удивляется, почему не узнал его сразу. Серые глаза цвета воды в лужах на токийском асфальте смотрят на него пронзительно, но не насмешливо. Такао не смеётся, он только едва заметно улыбается уголками губ, приветствуя своего знакомого лишь кивком, и от этой улыбки Шинтаро горчит, он на пару секунд теряет дар речи. Они не виделись с момента выпуска из Шутоку, хотя и живут относительно недалеко. — Тебя провести, Шин-чан? — его манера речи не изменилась, только теперь в ней звучат другие ноты, если прислушаться. Полгода прошло так, словно виделись они ещё на прошлой неделе, только за это время много чего изменилось. Мидорима бы отказался от его помощи в любых других обстоятельствах, но сейчас вынужден согласиться: — Если можешь. — Могу, мы ведь недалеко живём. Шинтаро неловко вспоминать то время, когда он гонял Такао по любым своим поручениям, так что тот знает о нём слишком много — почти все его предпочтения и слабости. Мидорима тоже знает о Такао много, но на деле — почти ничего, только то, что он слишком много болтает, а вкусы у него меняются так часто, что Мидорима не мог их запомнить. Они идут под зонтом, но то ли дождь слишком сильный, то ли зонт слишком маленький для двух парней, и они быстро намокают — каждый со своей стороны. Мидорима кривится от того, что мокрая ткань плотно облепляет его кожу, и холод неприятно крадётся по телу, пробираясь всё дальше и глубже, вызывает мурашки, и, кажется, доходит почти до костей. С внутренней стороны под зонтом Шинтаро крепче сжимает свой портфель и чувствует ладонями холодную кожу, его пальцы тоже холодные, а бинты на второй руке начинают отклеиваться из-за влаги. — Шин-чан, возьми меня под руку, или тебе охота мокнуть? — Такао над ним снова издевается, как когда-то раньше, но теперь он издевается ещё и над самим собой. Мокнуть Мидориме правда не охота. Он молча перекладывает портфель под другую руку и освободившейся обхватывает Такао за локоть, придвигаясь ближе. Оба молчат, Такао не улыбается, может, мрачная погода и на нём сказалась. Разговаривать как-то даже не хочется, слишком холодно, и желание у прохожих только одно — добраться поскорее домой. Доходят они до дома Мидоримы за десять минут, останавливаются под накрытием, Мидорима бы предложил остаться у себя, но он не знает, насколько затянется дождь, а вообще… Такао надоедает игра в молчанку. — Бывай, Шин-чан. Будешь должен, — наконец на его лице появляется улыбка: знакомая, но не не родная. Натянутая. Мидорима хмурится, внутри холодеет, то ли от непогоды, то ли от этой не искренней улыбки. Такао ему больше не «прислуга», и он кивает с принятием этого факта: — Что именно? Такао внезапно заливается хохотом: — А ты не меняешься. Ну, будет у меня личный врач, если что. Мидорима выдыхает и серьёзно отвечает: — Спасибо. Слышать от Мидоримы что-то вроде этого очень непривычно, поэтому Такао немного опускает голову, бормоча что-то вроде: «Блин, Шин-чан…», но расслышать лучше не получается из-за шума дождя и волос, нависших на лицо. Такао разворачивается по направлению к улице и машет рукой со спины. Сам он добежит до дома за минуты две, если захочет. Мидорима смотрит ему вслед какое-то время, а потом разворачивается и заходит в дом. Воздух в доме сразу окутывает теплом, но Мидорима согреется не так быстро, как ему бы хотелось. Они с Такао были друзьями. Были до тех пор, пока Казунари не признался ему в своих чувствах на третьем году старшей школы. В своей обычной манере он подошёл к Шину во время тренировки и сказал обо всём прямо. В тот день он вёл себя, как обычно, шутил, смеялся, а потом взял и сказал. Мидорима подумал сначала, что это очередная шутка, и посоветовал Такао подправить мозги. Но шуткой это не было, потому как Такао сказал об этом ещё раз, уже вполне серьёзно, на перемене перед занятиями, когда они оба ели на крыше. Это озадачило Мидориму, но снова посоветовать подправить мозги он не решился. Даже у такого весёлого и, на первый взгляд, непостоянного парня, как Такао, могут быть серьёзные чувства, а Мидорима не хотел его ранить. Не хотел, но пришлось, так как принять эти чувства он тогда не мог: Такао оставался для него надёжным партнёром по команде, другом, но не более того. С Такао было так удобно, что Шинтаро успел привыкнуть ко всему, что их связывало: поездках в корзине, прикреплённой к велосипеду Казунари, к тому, что Такао его часто выручал, покупая талисманы, к тому, что он был хорошим напарником в баскетболе, настолько хорошим, что Шинтаро в него не просто верил, он ему доверял. Мидорима смирился с его шутками, подначками, и даже не представлял, как будет жить без всего этого. Но Шинтаро в Такао не влюблялся. Наверное… Потому что проводить грани между дружбой, симпатией и влюблённостью настолько сложно, что мало кто берётся это делать. На носу были экзамены, к ним нужно было готовиться, и времени разбираться в чувствах друг друга не было. Поэтому всё и закончилось коротким отказом Мидоримы. Они знали, куда поступил каждый из них, жили неподалёку, но за полгода это была их первая встреча. Совсем ничего не прояснившая, немного неприятная, Шинтаро был уверен, для обоих. Теперь у Шинтаро есть Ацуши, а есть ли кто-нибудь у Такао, он не знал. С Ацуши всё было по другому и… странно. Их-то даже друзьями нельзя было назвать. В Тейко они, мягко сказать, не ладили, в старшей школе они пересекались не так уж часто, чтобы завязать какие-то отношения, да и стремления к этому ни у одного не наблюдалось. Общих интересов у них было ноль, если не считать баскетбола, да и к нему у них были совершенно разные подходы. Сейчас у них общего чуть больше ноля, но сейчас не об этом. Всё началось после школы. Мидорима поступил в медицинский университет, а Мурасакибара в колледж пищевой промышленности, и казалось бы, что может их свести вместе, но… Младшая сестра Мидоримы поступила в тот же колледж, что и Мурасакибара. Стоит ли говорить, что сестра Шинтаро хоть и любит гороскопы и характерами они похожи, но она далеко не так талантлива, как старший брат, и из-за этого постоянно чувствует себя ущемлённой, но сдаваться не собирается и хотя бы в чём-то хочет его превзойти. Мидорима ещё в старшей школе научился готовить, исправив своё упущение (он просто не мог закрыть глаза на это, да ещё и Такао его подловил) и получалось у него теперь невероятно хорошо, ведь он всё выверял до точности и уже нашёл лучшие пропорции для каждого блюда. Сестре так нравилась стряпня Мидоримы, что по окончанию школы она решила поступить в пищевой колледж, стать поваром и научиться готовить лучше него. Там она познакомилась с Мурасакибарой, желающим стать кондитером. Мидорима Сунако не была общительной, но так как и она, и Мурасакибара на церемонии вступления ни с кем не познакомились, то остались сидеть вдвоём. Впрочем, заговорили они только на третий день, именно тогда Сунако не хватило терпения во время очередной пары, когда хруст вафель заглушал слова учителя. Они сидели на последнем ряду, поэтому мешало это больше всего именно его соседке. — Прекращай жевать! — сказала она настолько громко, насколько позволяла обстановка лекции. — С чего вдруг? — Мурасакибара лениво повернул голову в её сторону и посмотрел крайне безразлично. — Так пара же! — не выдержала Сунако. «Он, что, правда, не понимает?» — А я есть хочу! — возмутился Мурасакибара не меняясь в лице. Сунако сжала зубы и стиснула кулаки под продолжающееся потрескивание вафель. Она проследила откуда он их достаёт и когда Мурасакибара взял очередную вафлю, она, примерившись, стремительным движением схватила пачку и положила к себе в сумку. Ацуши молча наблюдал за ней и мог бы перехватить, но позволил этому произойти. Правда, теперь он враждебно смотрел на Сунако. — После пары отдам. Есть надо на перемене. — Зануда. — Зато у меня конспект будет. Мурасакибара промолчал и со скучающим видом начал слушать лекцию, которая его, видимо, не впечатлила, потому что скоро он начал зевать, а к концу пары вообще заснул. Конспект Сунако оказался полезным. Ацуши не привык учиться, поэтому когда его спросили на семинаре, он ничего не мог ответить, пока Сунако не подвинула к нему свой конспект и Мурасакибара кое-как выкрутился с его помощью. После этого случая он ел ещё пару раз на паре, но вскоре перестал, как только понял, что и ему от этого будет прямая польза. Потом была контрольная, которую Мурасакибара завалил, а Сунако попросили помочь ему, так как они вроде друзья. — С чего это мы друзья? — тихо возмутилась Сунако, выходя из кабинета, не ожидая, что Мурасакибара её слышит. — Потому что друзья так поступают. «Вот именно. Мне же приходится так поступать, потому что все считают нас друзьями, а не потому, что мы действительно друзья. Это потому, что я ни с кем так и не сблизилась и сижу с ним рядом. Он же вообще не собирается учится. Одна морока на мою голову». Тогда Сунако с Мурасакибарой впервые просидели в библиотеке до её закрытия. Никто не решался к ним подойти: уж очень странная парочка была: у Сунако выражение лица кислое, словно лимонами отобедала, а у Мурасакибары ленивое и апатичное, как расплавленный мармелад. Сунако была не права. Мурасакибара хоть и был ленивым и выглядел чаще всего абсолютно незаинтересованным, всё же хотел стать настоящим кондитером и оживлялся, когда дело доходило до практических занятий.

***

Однажды Сунако заболела и ей пришлось остаться дома на неделю, и какого же было её удивление, когда на пороге дома появился Мурасакибара и вручил ей конспекты. — Ты это для меня? — Сунако казалось, что сердце у неё от такой неожиданности выпрыгнет из груди. — Да. — Мурасакибара перекатил чупа-чупс за другую щёку. — Спасибо, — Сунако опустила глаза. — Ты ужинал? Мурасакибара отрицательно покачал головой. — Отлично, попрошу брата приготовить ужин. Он на врача учится, но это такая потеря для мира вкусностей. Брат тогда уже был дома, и был совсем не рад такому решению сестры. — Сунако, я не собираюсь готовить на всех, — из проёма комнаты Мидоримы показалась зелёная макушка в очках, которая тут же замерла. — А что ты здесь делаешь? — Мидорима смерил Ацуши строгим взглядом, как только переварил увиденное. — Конспекты отдаю. А я-то всё думал, кого ты мне напоминаешь, Сунако-чан. — Д-да… — Настроение Сунако мгновенно ухудшилось, ей до жути не нравились сравнения с Шинтаро, не нравилось быть его тенью. — Так вы знакомы? После ощутимой паузы Мидорима ответил, поправляя очки кончиками пальцев: — Вместе в Тейко учились. — О-о, Мура-кун, так ты, получается, тоже в баскетбол играешь? Мурасакибара гордо вскинул голову и ответил отчётливо: — Да. В глазах Сунако проскользнуло уважение и некое восхищение, и вместе с тем какое-то недовольство тем, что она узнала об этом только сейчас. — Чувствуй себя как дома, — она вежливо улыбнулась, правда, улыбка вышла несколько прохладной, и вопрошающе посмотрела на Мидориму. — Тц, — Мидорима не был доволен сложившимся положением вещей, но совесть не позволяла вытолкать Мурасакибару за двери хотя бы потому, что он помогает его сестре. Конечно, Мидорима был уверен — к завтрашнему дню весь пол будет в крошках от печенья, батончиков, чипсов и прочего, и это его заранее злило. — Ладно, я приготовлю ужин, — решил он после короткой внутренней борьбы. — Но должен сразу кое о чём предупредить. — Мидорима упёр руки в боки и посмотрел в пол, после чего резко поднял голову на Мурасакибару и указал на него пальцем. — Не смей садиться за стол с грязными руками, набирать полный рот и чавкать, не смей крошить на пол! Сунако не сдержала смешка и, пытаясь зажать рот руками, сказала: — Я пока к себе, Мура-кун, ты это… не обращай внимания, но Шин… то есть Мидо-куна лучше не злить. Мурасакибара вздохнул, это ему совсем не понравилось. Они уже слишком долго знают друг друга, но почему-то даже его сестра не хочет называть брата по имени при нём. Неужели пропасть между ними так заметна? Если вспомнить, то никто из них не предавал этому значения, и даже когда Поколение Чудес снова сошлось, между ними почти ничего не изменилось, по-прежнему была пропасть из тотального непонимания, через которую изредка удавалось перебросить верёвку или очень ветхий шаткий мост, которыми, разумеется, никто не пользовался, чтобы стать ближе. Не хотелось, не было интереса или… да, из общего раньше у них был только баскетбол. Теперь была ещё и готовка, но не известно ещё, любит ли её Шинтаро. Сунако наблюдала за Мурасакибарой, ожидая его действий, он это понял, поэтому изрёк: — Пойду помогу Мидориме с готовкой, заодно и увижу, чему он научился. — М-м-м, — многозначительно и немного разочарованно протянула Сунако. — Я отдохну у себя. Они разошлись, Мурасакибара отправился на кухню, а Сунако в свою комнату. — Иди в гостевую, что ты здесь забыл? — Гостевой у них не было, но в одной части коридор немного расширялся, образовывая небольшую арку, там стояла пара староватых кресел и журнальный столик. Именно это место и имел в виду Мидорима. После короткой паузы Ацуши ответил: — Я будущий кондитер. Но сейчас у нас общие курсы поваров, поэтому мне нужна практика, — монотонным голосом он произнёс очевидные вещи, но это объяснение не удовлетворило Мидориму. — Я всегда готовлю сам. — Я буду готовить отдельно, — невозмутимо продолжил Мурасакибара, сам не до конца понимая, почему он так настойчив сегодня. — Ты же всё равно будешь крутиться здесь! — не выдержал Мидорима, чуть ли не хватаясь за волосы. — Что тебя так возмущает? Боишься, что я сделаю лучше? — Мурасакибара приблизился вплотную, положив руку Мидориме на плечо и сузив глаза. — Я… — Мидорима сглотнул от неожиданности и не сразу додумался сбросить огромную ладонь с плеча. «Я не умею готовить с кем-то». Разумеется, Шинтаро не произнёс этого вслух. Он развернулся, сказав лишь: — Ты тоже в ответе за сохранность этой кухни, а иначе я за твою сохранность не отвечаю. — Не угрожай мне, Мидо-чин. У Мидоримы на затылке и шее поднялся ворс, как от небольшого электрического разряда, он всё ещё не мог привыкнуть к разнообразным сокращениям его фамилии. Или просто слишком непривычно было услышать это снова от Мурасакибары. Да и сама встреча была неожиданной и нелепой. Мидорима собирался приготовить ика-маки и омусобу, для этого он достал все необходимые продукты и занял таким образом большую часть стола. Мурасакибара уселся на стуле, сложив руки на спинке и начал наблюдать. Готовить для него сейчас не представлялось никакой возможности. Мидорима поставил лапшу вариться и начал нарезать овощи, он чувствовал себя скованным упрямым взглядом Мурасакибары, который почему-то проявлял к нему интерес. От этого внимания Мидориме стало неловко, мышцы напряглись, движения стали не чёткими, руки поубавили свою умелость и нарезать овощи стало труднее, чем обычно. Мидорима скрежетнул зубами, но промолчал. Спокойнее ему стало только когда он повернулся, чтобы глянуть на Мурасакибару и увидел, что тот сидит с закрытыми глазами и приоткрытым ртом, положив голову на руки, — спит. Мидорима вздохнул с облегчением и приготовил ужин довольно быстро. Сунако пришлось будить, а вот Мурасакибара проснулся сам и к тому времени как Мидоримы вернулись на кухню уже сидел за столом в ожидании. Ужинали они в гробовой тишине, но Мурасакибара про себя отметил, что Мидорима действительно умеет неплохо, может, даже хорошо, готовить, а Мидорима отметил, что Ацуши при желании может есть аккуратно и не создавать проблем. Сунако предложила Ацуши остаться на ночь, потому «что на улице уже темно, а Мура-чину далеко ехать», и Ацуши к разочарованию Шинтаро согласился. Хоть предложила и Сунако, а где спать-то он будет, думать надо было именно Шинтаро. Пускать Мурасакибару в свою комнату Шинтаро не хотелось, но почему-то сказать «уходи» он тоже не мог. Можно было оставить его с Сунако, что было бы вполне справедливо, но она болела, и Шинтаро, как будущий врач, не мог допустить такой санитарной оплошности. Поэтому Шинтаро пригласил Ацуши в свою комнату, сопровождая предложение недоброжелательным взглядом. Он постелил на полу тонкий матрас, застеленный простынёй, и дал Ацуши тонкое одеяло (другого он просто не нашёл). Через полчаса, не обменявшись более и словом, они улеглись спать. Ацуши было как-то неловко разрывать напряженную тишину, а Шинтаро был зол на свою сестру и крайне раздражен присутствием постороннего в своей комнате. Посреди ночи Шинтаро проснулся от того, что его кто-то обнимал, он чуть не закричал от ужаса, но вовремя вернул самообладание. Он медленно и осторожно повернул голову, мышцы его шеи были напряжены до предела и казалось, что вот-вот лопнут, и настолько широко распахнутыми глазами, что было бы видно белки вокруг радужек, если бы не была ночь, посмотрел на непрошенного гостя в своей кровати. Возле него мирно посапывал Ацуши, не подозревая, как напугал Шинтаро. Мидорима несколько раз быстро моргнул глазами, привыкая к темноте, и отвернулся, решив высказать всё этому бесцеремонному увальню завтра. Шинтаро смотрел в окно, расположенное сбоку от его кровати, его глаза с расширенными зрачками приглушенно сверкали в темноте, отражая в себе ненавязчивый свет звёзд и мягкое сияние луны из-за неплотных облаков. Глаза Шинтаро сами были похожи на маленькие звёзды, чей свет слишком тусклый, чтобы осветить кому-то путь. Шинтаро долго не мог заснуть, он лежал словно скованный рукой Мурасакибары, случайно или нет придавившей его к кровати. В конце концов он встал, осторожно сняв с себя руку, походил по своей комнате, вышел подышать свежим воздухом на балкон, но тут же вернулся обратно — на улице было холодно, а ночной воздух освежил его мысли и немного успокоил. Спать в одной кровати с парнем было странно и напряжно; хотя они всего лишь спали, это всё равно не давало Шинтаро покоя. Он вышел на кухню и выпил стакан воды, ещё немного постояв босыми ногами на холодном полу, он глубоко вдохнул несколько раз и вернулся к себе. Шинтаро осторожно залез на кровать, оставляя между собой и Ацуши достаточно свободного пространства, чтобы не прикасаться друг к другу, и вскоре ему удалось уснуть. Часы показывали три часа ночи.

***

Проснулся Шинтаро в шесть часов и сразу же начал будить Мурасакибару. Он включил будильник и держал его над спящим, пока тот наконец не открыл глаза и непонимающе ими захлопал, как какой-нибудь невинный щенок. — Просыпайся уже, — сказал Шинтаро вместо приветствия, и выключил будильник. Ацуши сонно потянулся, его глаза опять слипались, и Шинтаро заметил это его намерение ещё поспать, поэтому стянул с него одеяло со словами: — Нет-нет-нет, пора вставать. — Мидо-чин, зачем в такую рань? Сегодня же воскресенье. — Сегодня у меня много дел, а я не хочу, чтобы ты весь день провалялся в моей кровати. Иди к себе домой и можешь спать там сколько угодно. — Какой ты… — всё ещё сонно и зевая сказал Ацуши, медленно подымаясь с кровати. — Прохладно. У вас отопления нет, что ли? — Есть, но не очень хорошее, — Мидорима немного помедлил прежде, чем сказать: — Мурасакибара… Скажи мне, почему посреди ночи ты забрался в мою постель? — Как, почему? — искренне удивился Ацуши. — Я замёрз. — Мог бы меня разбудить. Я бы поискал тебе ещё одно одеяло. — Ты спал, а я не хотел причинять тебе неудобства. «Ты их причинил, и не мало», — подумал Шинтаро, вспоминая прошедшую ночь. — В любом случае не стоит так делать, — строго сказал Мидорима. — Почему? — непосредственно и прямо спросил Ацуши. — Хотя бы потому, что гости не должны так поступать. Они должны сказать хозяевам, что им не удобно, а не вторгаться в чье-то личное пространство. «Я с трёх лет сплю один, и спать с кем-то просто… слишком непривычно, а с парнем — вообще возмутительно». — А-а-а, ясно… Ну, извини тогда, — Ацуши поскрёб затылок и задумчиво посмотрел на Мидориму. Сонный взгляд фиолетовых глаз показался Шинтаро слишком глубоким и ясным, от их неожиданной проницательности у него пробежала лёгкая дрожь по спине, и он чуть не захлебнулся в этом фиалковом море, внезапно подступившем к нему своей коварной блестящей обворожительностью. — Я пойду, Мидо-чин. — Хорошо. Мурасакибара довольно быстро оделся и вышел в небольшой коридор, разделяющий две комнаты, кухню и ванную с туалетом. Квартира у Мидорим была небольшой, и неудивительно, что от шума в их комнате Сунако тоже проснулась. Она встретила Ацуши в коридоре немного заспанная, ещё не успев привести себя в порядок. — Уже уходишь? — спросила она, явно желая, чтобы Ацуши остался ещё на какое-то время. — Да. — Может позавтракаешь с нами? Если Мидо-кун не захочет готовить, то я могу. — Сунако, ты не будешь сегодня ничего готовить, — убедительно послышалось из соседней комнаты. — Нет, я пойду. Есть у вас что-нибудь сладкое? — ответил Ацуши. Сунако задумалась на несколько секунд. — Слоёное печенье с ванильным кремом и вишнёвым джемом. — Можно мне несколько штук? — попросил Ацуши, приставив указательный палец к уголку губ и выглядя в точности как ребёнок. Сунако рассмеялась, но почти сразу же закашлялась. — Там грамм двести, кха-кха, можешь забирать, — сказала она, пытаясь справиться с хрипами. — Спасибо, — Ацуши довольно улыбнулся и легонько погладил её по волосам. — Выздоравливай, у нас скоро практика. Я ещё зайду. Сунако стояла в смешанных чувствах. Она была не глупой и довольно наблюдательной и сейчас не могла понять, зайдёт Ацуши к ней или к её брату. Она прожигала взглядом широкую спину высокого Ацуши, пытаясь понять этого загадочного большого ребёнка. Когда Ацуши вышёл на кухню, там уже был Шинтаро, наверняка проскользнувший сюда за спиной Ацуши, пока тот разговаривал с Сунако. Ацуши, немного колеблясь, всё же достал печенье с верхней полки буфета и вопросительно посмотрел на Мидориму, ожидая то ли одобрения, то ли упрёка. Шинтаро заваривал чай и то ли почувствовал, то ли заметил его взгляд и ответил: — Это Сунако покупала, если она разрешила, можешь забирать. Ацуши никак не отреагировал на его слова, только взял пакет поудобнее. — Пока, Мидо-чин, — безэмоционально сказал он, разворачиваясь спиной и направляясь к двери. — Прощай, — получил он холодно в ответ.

***

Ацуши навещал их, даже когда Сунако выздоровела. Ацуши и Сунако готовились вместе к семинарам, ходили по магазинам, иногда вместе готовили, оставляя на кухне беспорядок, приводивший Шинтаро в ярость. Потом как-то Ацуши позвал Шинтаро на прогулку с ними. Втроём пошли на благотворительный концерт одной корейской поп-группы. Шинтаро сказал, что мог бы сыграть на фортепиано любую из услышанных песен. Ацуши сказал, что с удовольствием послушал бы, хотя, скорее всего, уснул бы уже на третьей. Шинтаро беззлобно посмотрел на него и едва улыбнулся краями губ. Внутри Сунако в этот момент что-то перевернулось. С тех пор у них завелась традиция гулять втроём. Сунако даже казалось, что Ацуши специально подгадывает время, когда Шинтаро свободен. Шинтаро, как ни странно, был не против таких прогулок. Конечно, они часто грызлись по разным несущественным поводам из-за разницы во взглядах, но проходило совсем немного времени, как они мирились, потому что, Сунако слишком явственно замечала, у обоих было желание мириться. Однажды Мурасакибара не пришёл в обычное время, и Шинтаро хотел было ему позвонить, но потом передумал, решив, что не стоит уделять этому так уж много внимания, ведь они друг другу не более, чем просто знакомые. Из гордости он даже не спросил у Сунако, где Мурасакибара, а она, казалось, по этому поводу совсем не переживала. В тот день Ацуши пришёл в сумерках и принёс с собой торт, приготовленный им же. Мидорима почему-то был взволнован и даже напряжен, как натянутая струна. Они сели пить чай, Ацуши предложил попробовать его творение. Шинтаро сначала вообще отказался принимать участие в трапезе и только потом согласился после уговоров Сунако и внимательного долгого взгляда Ацуши, направленного на него. Во время беседы за ужином он понемногу расслаблялся, когда нежное сочетание вкусов таяло у него на языке. Хорошо приготовленный торт подкупил придирчивого Шинтаро, и он больше не злился на Ацуши, лишь был недоволен переживаниями, испортившими день. Потом произошло то, чего совсем не ожидал Шинтаро и что очень огорчило Сунако. Спустя полтора месяца после их первой совместной прогулки, они пошли в развлекательный центр. Первым делом они посетили мистический лабиринт. Уже через пять минут они разделились, а через пятнадцать Шинтаро и Ацуши встретились, сами того не ожидая. — Ты идёшь за мной? — сказал Шинтаро, больше утверждая, чем спрашивая. — Я тоже собирался сюда пойти, — возразил Ацуши. Мидорима какое-то время помолчал, а потом не очень уверенно и даже тихо произнёс: — Ты первый парень, к которому Сунако так трепетно относится. Я… даже удивлён. — И, кажется, разочарован, — добавил Ацуши. — С чего ты взял? — возмутился Шинтаро. — Не думай, что знаешь меня так уж хорошо. — Тебе хотелось бы быть на её месте? — продолжил Ацуши как ни в чём не бывало. — Что за глупости ты говоришь? Зачем мне это? — Мидориме не хватало воздуха в лёгких, дыхание забивало от изумления находчивостью его собеседника. Разговор терял здравый смысл. Ацуши продолжил, пропустив слова Шинтаро мимо ушей: — Мне она нравится как друг. Шинтаро молчал. — Есть кое-кто, кто нравится мне не как друг. — Зачем ты говоришь мне это? — Шинтаро внезапно остановился, и идущий прямо за ним Ацуши врезался в него. — Мурасакибара, я последний человек, с кем стоит говорить о делах сердечных. Шинтаро повернул голову и бросил на Ацуши беглый взгляд. — Называй меня «Ацуши», — попросил Ацуши, снова проигнорировав Шинтаро. — С чего вдруг? — Мы же друзья. — Кто сказал? — А кто мы тогда друг другу? Шинтаро был поставлен в тупик этим прямым и бесхитростным вопросом. — Мы… — Уж лучше бы он согласился быть друзьями, потому что сейчас в его голове не нашлось подходящих слов для ответа, и Ацуши воспользовался образовавшейся паузой, чувствуя себя вполне комфортно: — Если мы не можем быть друзьями, мы могли бы стать кем-то другим. — Кем же? — больше из желания поддержать разговор, чем из интереса спросил Шинтаро. Он просто не ожидал, что Ацуши может сказать ему что-то стоящее. — Например, парой. Шинтаро остановился как вкопанный, и Ацуши снова на него налетел от неожиданности. Шинтаро медленно повернулся всем корпусом и резко схватил Ацуши за плечи, встряхивая его, насколько это было возможно при их соотношениях в росте: — Ты хотя бы понял, что сказал? — Шинтаро заглядывал в глаза Ацуши, ища признаки безумия. Если не считать того, что он только что сказал, то выглядел он вполне адекватным. — Да. — Мура… — Ацуши, — поправил его Ацуши. — Хорошо, Ацуши, я не то имел в виду. Это невозможно. — Почему? — Я не буду объяснять тебе таких простых вещей. Для меня встречаться с парнем это… — Неприемлемо? — закончил за него Ацуши, щуря свои фиолетовые глаза. — Да, — согласился Шинтаро, понимая, что сейчас плохо соображает и что Ацуши, оказывается, знает его лучше, чем он предполагал. — Мы можем попробовать. Мидо-кун мне нравится, поэтому я не удержался и сказал это. Но я не буду настаивать. — Ацуши… я… — Шинтаро был крайне напряжен и делал много пауз, —советую тебе осмыслить свои слова и забрать их обратно. — Я над этим и так всю неделю думал. А это, знаешь ли, долго. — Очень странно, что не передумал. Даже если… тебе нравятся парни, почему именно я? — Не знаю, Мидо-кун, когда мы встретились у тебя дома, ты показался мне другим, не таким, как прежде, и мне захотелось узнать тебя получше. Потом начались наши прогулки с Сунако, и я понял, что хочу видеть рядом именно тебя, — Ацуши замолчал и впервые за долгое время посмотрел на кого-то сконцентрировано вне баскетбольной площадки. — Ацуши, это… — Шинтаро закатил глаза, он не хотел повторения той ситуации, когда он разбил сердце близкому человеку, ни в чём толком не разобравшись. Он не знал, что ему делать, он хотел поступить правильно и проявлял всю свою осторожность. Слова застревали у него в горле, потому что не могли быть брошены на ветер так просто. Шинтаро интенсивно думал, но чем больше думал, тем больше запутывался, и его охватывало коварное отчаяние. Самая большая проблема была в том, что он не знал, что чувствует сам, и даже немного завидовал Ацуши, так уверенно и просто говорящему о своих чувствах. Шинтаро нужно было слушать, прислушиваться к своему сердцу, внимательно и тихо слушать, а ему это давалось с трудом. Шинтаро молчал, и кончики его пальцев подрагивали от напряжения, разошедшегося по всему телу. Внезапное оцепенение не получалось сбросить, точно так же, как он не сбросил большую и тёплую руку Ацуши, мягко положенную на его плечо. — Ацуши, я не могу ответить тебе сейчас, — наконец выдавил из себя он. — Нам некуда торопиться, — расплылся непривычно мягким голосом в пространстве Ацуши. Его голос проник в сознание успокоительным, и Шинтаро подумал, что с этого момента он, возможно, позволит себе называть его «Ацуши». Между ними появилась какая-то странная связь, невидимая нить, заброшенная на другой берег Мурасакибарой. Мидорима поймал эту нить пальцами и не знал пока, что с ней делать. Сунако слышала их разговор уже около двух минут, так как была совсем рядом — за соседней стенкой. Она сразу поняла, что означал этот разговор, и теперь ей совершенно не хотелось встречать ни брата, ни друга на следующем повороте, не хотелось вообще их видеть несколько недель, а лучше — месяцев. Она чувствовала себя преданной, хотя никто ей ничего не обещал. Выйдя из лабиринта, они не проронили ни слова. Сунако злилась на ребят, Шинтаро размышлял, доводя себя почти до тошноты, Ацуши чего-то ждал и тоже выглядел напряженным. Потом они не виделись две недели. Ровно через четырнадцать дней Шинтаро написал Ацуши сообщение с коротким текстом: «В 16:00 на заднем дворе твоего колледжа». Ацуши несколько раз перечитал сообщение, немного грустно посмотрел на сидящую рядом и ни о чём не подозревающую Сунако. Она это заметила и спросила холодно: — Что? Между ними уже не было той приязни и дружбы, и конспектами они друг друга больше не выручали. — Ничего. — Ацуши повернулся к окну. Там падали листья на тротуар и приземлялись бесшумно на изгибы зданий городские птицы. После последней пары Ацуши неспешно вышел из аудитории, чтобы Сунако ничего не заподозрила. Потеряться в толпе ему было трудно, поэтому он дождался, пока уйдёт она. Только проводив её скучающим и немного сожалеющим взглядом, он быстро направился через коридор к заднему двору колледжа. Там его уже ждал всегда пунктуальный Шинтаро и перебирал в руках свой талисман дня: зубную щётку. Это отвлекло Ацуши от мыслей, одолевающих его голову последние полтора часа, и вызвало на лице улыбку. Шинтаро пристально смотрел в его лицо, отражая лучи солнца, пробивающиеся из-за зданий, стёклами своих очков, и сказал только одну фразу: — Я согласен. Ацуши накрыло волной чего-то невероятно горячего и одновременно леденящего, словно он давно чем-то болел и вот наступил апогей его болезни: он либо выздоровеет, либо умрёт. Казалось, что Солнце сорвалось с небес и влетело в его голову, потому что там стало мгновенно светло и пусто: он видел перед собой только лицо Шинтаро и его немигающие зелёные глаза, словно в замедленной съёмке прорисовывались его скулы и каждая черта лица, когда он наконец едва заметно улыбнулся. — Да? — наконец выдохнул Ацуши, не решаясь подойти и не до конца веря. — Мы можем попробовать, — сказал Шинтаро на одном дыхании, будто боялся, что если запнётся, то не договорит. Он тоже не до конца верил в сказанное. Они шли домой вместе, им было крайне неловко, будто весь мир уже знал о их секрете, и им казалось, что все смотрят только на них. Это было ложью, ведь миру не было дела до их секретов. Они не держались за руки и не разговаривали, и — в первый раз — пошли домой не к Шинтаро, а к Ацуши, и там готовились к завтрашним семинарам и пили чай. Ацуши старался не крошить печеньем, а Шинтаро старался держать себя в руках. Потом они смотрели матч Чемпионата Мира по футболу и даже болели за одну команду, одёрнули руки, как по сигналу, когда нечаянно друг друга коснулись. Теперь их сознание было обременено и счастливо тем фактом, что они встречаются. Вопреки предложению Ацуши, Шинтаро не остался у него ночевать и ушёл к себе, на прощание позволив себя обнять и впервые зарывшись рукой в волосы Ацуши, которые оказались чертовски мягкими. Шинтаро будто переступал границы дозволенного, которые сам для себя начертил, выходя за рамки обычного восприятия их отношений, он чувствовал себя рядом с Ацуши несмело и неловко. Ацуши же вёл себя осторожно, боясь сделать лишнее движение, и казался сам себе неуклюжим. Распрощавшись, они оба выдохнули с неким облегчением, однако после встречи осталось какое-то приятное ощущение тепла и радости. И немного тревоги. Сунако долго не могла с этим смириться, но вскоре и она приняла этот факт: она хотела превзойти брата, но не собиралась ему мешать. Она была из тех, кто сражается честно и всегда знает, когда отступить, если карты складываются не в её сторону. Она не стала бегать за Ацуши, вела себя с ним прохладно, сохраняя своё достоинство, но постепенно к ним возвращалась дружба, которая не сможет стать такой, как прежде, но «как прежде» никому из них и не надо было.