***
А пока одни не щадили себя ради ближних, другие были готовы держаться лишь за свою шкуру. Или даже запугивать и гнобить других ради удовлетворения собственного эгоизма и гордыни. Как раз таким извергом и был главный враг всего галактического Альянса — император зла Зург. Даже как следует поиздевавшись над Америкой и одним своим присутствием запугав впечатлительного Италию, он не утолил своей тяги к чужим страданиям. А потому злодей продолжил изгаляться над всеми, кем только было возможно. И первыми на очереди должны были стать те два несчастных мозговика, что помогли Феличиано вчера. Выяснить их порядковые номера и их сегодняшнее местонахождение удалось жукам довольно быстро. Так что по возвращении Зурга на капитанский мостик они поспешили от себя все внимание жестокого хозяина. Один из жучков, проигравший остальным в игру «Камень-ножницы-бумага» тут же ринулся к императору с донесением. — Мой император, мы нашли проштрафившихся мозговиков, как вы и приказывали. — Обратился он к хозяину, весь дрожа. — Они… Номер Пятьдесят Восьмой и номер Восемьдесят Третий, сейчас в лаборатории под номером 36. Работают вместе над парой смежных проектов… — — В лаборатории, значит? Чудесно! — Зург тут же навострился в указанное его слугами место. Но сначала надо было куда-то деть картину. Вдруг ему захочется заняться рукоприкладством, дать пару оплеух нерадивым рабам, а в руках будет картина. И как тогда потом быть? — Отнести эту картину в мои покои. И осторожнее. Если только вы её испортите, хоть на миллиметр, я пущу вас на испытания нового дезинтегрирующего лазера. В качестве живых мишеней. — Приправил злодей свой приказ угрозами, отчего бедные жуки все съёжились и задрожали в панике. А Зург передал им картину и направился «воспитывать» оборзевших, по его мнению, мозговиков. Те, разумеется, пока знать не знали о приближающемся капеце. Работали себе тихонько, изобретали… Один из них, тот у кого на корпусе был написан номер Пятьдесят Восемь, работал над какой-то штуковиной, похожей на бластер с ободком вокруг «дула», наподобие старинной телевизионной спутниковой тарелки. Приделав последний компонент — парочку элементов питания, он положил плод рук своих на стол. — Теперь бы мне надо испытуемого… Опять идти за биоматериалом… Как надоело! — Пробурчал он. — А давай я схожу. — Внезапно предложил мозговик с номером Восемьдесят Три. — Мне тоже объект для испытаний надо. — — Да ну тебя, опять полузасохшее растение притащишь. Хотя у нас на складе куча нормального биоматериала есть. Те же закреогенизированные грызуны. Нет бы, разморозить парочку и притащить сюда их, а ты погибающие растения таскаешь. — Сердито отмахнулся его напарник. — Так ведь… Растение все равно погибнет, а грызуны те, если их разморозить, еще жить и жить могут. — Решил отстоять свою точку зрения Восемьдесят Третий. — Все равно им конец. Их для этого и сохранили… — Пятьдесят Восьмой покачал мозгом в банке. — «Дали же мне сердобольного напарничка… идиота…» Ладно, тащи свои эти растения. — — Лады. Я мигом! — Восемьдесят Третий быстренько покинул лабораторию. Оставшись в одиночестве, Пятьдесят Восьмой решил еще раз перепроверить надежность сборки своего изобретения и, просканировав его штукой, похожей на обычный считыватель штрих-кодов в магазине, начал проверять показания на своем рабочем компьютере. За этим занятием его и застал жестокий хозяин, явившийся к нему в сопровождении двух роботов-шершней. Услышав звук открывающейся металлической двери, Пятьдесят Восьмой буркнул: — Что-то ты быстро… — нехотя обернулся… И тут же, подобострастно сложив перед собой манипуляторы, рассыпался в приветствиях: — Мой великий император! Добро пожаловать! Ваш приход — большая честь для меня! Чем ваш покорный слуга может услужить вам? — — Покорный слуга, да? — Спокойно пробормотал Зург. Но как же сильно струхнул мозговик, не понаслышке знающий о таком вот «спокойствии» хозяина. И не зря. Зург был намерен серьезно разобраться с нарушителями. — Что-то я сомневаюсь в твоей покорности. Или скажешь, не ты вчера препроводил сбежавшего пленника — Италию, в его комнату и не оповестил меня? — — Я… — Мозговик так и застыл на месте, хлопая глазами. — «Вот проклятье! Что же делать?! Что сказать?! Правду? Нельзя! Даркмэттер потом мстить будет…» — Ну. Так и будем молчать? — Голос начавшего терять терпение императора зла сменился со спокойного на сердитый, а красные глаза угрожающе засветились. — Живо отвечай на мой вопрос, белковая масса, пока ты и этой части тела не лишился. — — Да, император. Простите, император. Я… То есть — мы. Да. Мы с напарником — Восемьдесят Третьим, просто доставили беглеца назад в его комнату. Мы не думали, что это так важно. Что его нарушение столь серьезно и не стали отвлекать вас. Нет, я сначала хотел доложить вам, но… но мой напарник… Да. Это все он. Восемьдесят Третий упросил меня не докладывать вам. — — Значит во всем виноват Восемьдесят Третий? Так? — Теперь голос императора сменил тон с сердитого на заинтересованный. — Да, император. Знаете, он с самого начала показался мне неблагонадежным. Вечно всех жалеет, вечно всех покрывает. Лезет, куда не просят. Он даже подопытные образцы жалеет. Знаете, мой император, он никогда не использует для опытов живых существ. Только растения… — Это и еще многое другое рассказал Зургу Пятьдесят Восьмой. Сдал все-все хорошие поступки и проявления человечности у своего напарника — а их было не мало. А что император, жуть как ненавидящий в своих слугах любое проявление всего доброго и хорошего, мог сделать с его напарником — не суть так важно. Все лишь бы его шкура… вернее мозг — не пострадал. И ведь это сработало. Гнев повелителя был направлен на другую мишень. Едва Восемьдесят Третий вернулся в лабораторию, как попал под раздачу господина. Ему даже слова не дали вставить в защиту, а сразу переметнулись на него с упреками: — Я же говорил, мой император, что он опять притащит цветочки. Хотя мне нужны не растения, а живые существа, чтобы для полноты эксперимента болевые ощущения у них зарегистрировать. — Бедный Восемьдесят Третий аж остолбенел от такого предательства. Уж он-то знал, что милосердия Зург не выносит, и его предупреждали много раз, но… Он до последнего не верил, что все так плохо. Зург, меж тем, подошел поближе и, увидев в манипуляторах мозговика пару горшочков с чахленькими растеньицами, презрительно фыркнул: — И правда, растения… — Миг… И бедный мозговик отлетел к стене — до рукоприкладства все-таки дошло. Восемьдесят Третий и не пробовал подняться. Несчетное количество раз он становился свидетелем таких вот разносов, но привыкнуть к подобному так и не смог. А теперь этот ужас произошел и с ним… А Зургу было маловато простой оплеухи, чтобы потешить себя и свое самолюбие. Да и провинность Восемьдесят Третьего была в глазах императора зла слишком велика. — Значит, правда, что ты всех и вся жалеешь. — Злодей брезгливо обошел валяющееся на полу растение в разбившемся от падения горшке и навис прямо над бедным мозговиком. — Даже материалы для опытов жалеешь. Непростительное поведение, скажу я тебе. Не переношу я таких вот, как ты — добреньких. Они — мягкотелы, слабы, жалки. От них нет никакого проку моей империи. Такие добрячки вполне могут покрывать провинившихся, что ты по словам Пятьдесят Восьмого делал не раз. А тут и до помощи решившимся сбежать предателям недалеко. Или до самоличного побега. Я прав? — В красных глазах злодея полыхнуло пламя гнева, но тут же угасло — слишком жалко выглядел валяющийся на полу мозговик, взирающий на хозяина в молчаливом ужасе. — Хотя нет. У таких бесхребетных сердобольных ничтожеств, вроде тебя, на побег духу не хватит. А вот на помощь другим — легко. Так, что мне с тобой делать? Мне в империи такие убогие слуги не нужны. Разве что… — Зург прищурился, — да, точно. На планете Z как раз не хватает чернорабочих. Туда-то я тебя и отправлю. Посмотрим, что ты запоешь через пару месяцев работы в шахтах, где в отличие от тебя — сердобольного идиота, никто не придет тебе на помощь. Увести его! — Шершни поспешили исполнить приказ господина и уволокли беспомощного мозговика прочь. Зург же чуточку подзадержался, чтобы сказать пару слов другому провинившемуся: — Что ж, Пятьдесят Восьмой. Твоя попытка спасти свою шкуру удалась. Работай. И впредь не забывай сразу докладывать мне о нарушителях. — — Да, мой император. Как прикажете, мой император… — Затараторил Пятьдесят Третий, долго отбивая поклоны своим мозгом в котелке даже после того, как Зург покинул лабораторию. — «Уж извини, Восемьдесят Третий, но свой котелок ближе к мозгу…»***
И снова сменим место действия. В отличие от мрачной империи Зурга, где каждый был сам за себя, в Звездной Команде всегда была совершенно другая рабочая атмосфера. Взаимовыручка и помощь ближним там, наоборот считались благим делом и морально поощрялись главнокомандующим… да и вообще всеми рейнджерами и рабочим персоналом. Что поделать, как земля и небо различались эти две враждующих фракции. Но сейчас речь не совсем о них, а об одном из гостей станции. Свалив от своего занудного анклава, едва не замучившего его своими нравоучениями, Иван прогуливался по доступной для простых гражданских части станции, в надежде снова встретить тех — «зеленых домовят», коими он окрестил всех эмземенов. Ну и совсем в идеале в его планах была встреча с самим начальником станции. В планах, которые очень быстро воплотились в жизнь. Коммандер Небула повстречался Ивану в одном из коридоров медицинского отсека. Возможно, он навещал кого-нибудь из своих раненых или больных подчиненных, что для него было вполне обычным делом. Не важно. Главное Ванька не преминул воспользоваться такой удачей, и первый заговорил со старым воякой, но теперь уже уважительно, а не как с приятелем. — Добрый день. Э-э-э… Это… Разрешите обратиться к вам?.. — Ванька чуть было не козырнул коммандеру от напряжения, настолько ему хотелось исправить утренний прокол. — Разрешаю, обращайтесь, — Небула, удивлённо посмотрел на того самого парня Россию, но пусть сначала выложит с чем пришел. — «С чего это ему вдруг вздумалось так ко мне подходить?» — Тут такое дело… — Иван чуть почесал затылок, но тут же вытянулся ровно. — Я от Василия… От рейнджера Лайтера с посланием. Он к вам шел, с задания, но не дошёл. Зашел к нам с Гилбертом, сказать пару слов и… заснул. Видимо всю ночь не спал. А я за него решился вам доложить, вдруг что-нибудь важное. — — О, так ты гонец! — довольно прищурился коммандер. — Что ж, гонец, докладывай. «Интересный он парень… Доложится по форме или вновь заговорит как обычно?» Он мне, конечно, написал, но самую малость. Так что говори, разрешаю. — — Ну, он… — Ванька задумался, припоминая слова друга, и почти что руку к лицу приложил, но тут же дернулся и в который раз стал ровно. — Он сказал, что всю ночь обыскивал дворец похитителя с помощью беспилотников. Наших товарищей искал. Но, к сожалению, никого из них там не нашел. Ни друзей наших, ни самого злодея. Сказал, что это значит — на планете Z их нету. — — Ага… — Задумавшийся Небула, сам того не замечая стал чесать подбородок. — Значит, нет их там… Плохо… Но ничего страшного, сынок, мы их всё равно найдем. Должны же они когда-нибудь вернуться. А Базз не говорил, о том, что он оставил парочку беспилотников для наблюдения, на случай если вдруг Зург вернётся? — — Аха, говорил. — Обрадовался Ванька, что с ним не так строго общаются, но… вспомнив в который раз занудное нравоучение Гила, сразу стал серьезным. — Простите… Да, рейнджер Лайтер сказал, что оставил всех трех дронов в разных укромных местах. На всякий пожарный. — — Что ж, он у нас молодец, толковый парень. А вы, — тут коммандер прищурился и довольно усмехнулся в усы: — с чего это вам взбрело в голову обращаться по военной форме? Сейчас вроде не война и я от вас не требую такого строгого соблюдения этикета. Тем более… Вы же гражданский. — — Так я… Я же по делу к вам пришел. Да и мы с вами ведь не друзья-приятели, а я в прошлый раз именно так себя и вел. Нехорошо это. Гилушка… То есть, Гилберт в этом прав был. Так, что… простите деревенщину. Видно отвык я от уважительного общения со всеми этими начальниками и высокопоставленными людьми. Правду говорили мои люди — к хорошему быстро привыкаешь. — — Это конечно похвально, — Небула кивнул глядя на чуть поникшего парня, — и ваш приятель, сэр Байльшмидт-старший прав. — Коммандер рискнул положить руку на плечо России, чтобы приободрить его. — Но сейчас вы показали, что не забыли военного этикета. Так что дозволяю вам разговаривать со мной обычно, как утром было. Скажите спасибо вашему приятелю за науку, он человек хоть и строгий, но обычные люди не должны обращаться ко мне как будто они — рейнджеры. Договорились, сэр Брагинский? — — Ну, раз вы сами настаиваете. — Заметно приободрился Ванька, вновь улыбнувшись во весь рот. — Просто Гил может быть в чем-то беспечным. Может быть и легкомысленным порой. Но в плане армии и военных он тот еще фанатик. — — Вот как? — Чуть усмехнулся собеседник. — Ага. У него за всю жизнь всего две ценности было — армия его и младший брат… — Иван резко снова погрустнел. — А теперь ни одного, ни второго рядом нет. Поэтому я и хочу сделать кое-что, что будет напоминать ему о Людвиге, пока они не воссоединятся. Очень хочу. — — Это не проблема. Я уже поговорил с эмземенами на этот счет. Несколько зеленых ребят уже почти доделали свои основные задания на сегодня. Они с радостью помогут вам, как только закончат свои дела. Будьте готовы. За вами зайдут примерно через час. Может и раньше. Они очень быстро работают. — — Аха. Спасибо. То-то я Гилушку порадую. — Вновь повеселел русский бугай, аж прищурившись от радости словно кот. Но тут же, вспомнив о чем-то своем, встрепенулся и вновь обратился к Небуле. — Кстати, вы говорили, что Зург этот и нам может позвонить, чтобы поиздеваться. И я тут подумал — а почему бы не подбодрить наших? Не прямым текстом, нет, а исподволь. Ну, знаете, я вот эту вещь и еще парочку сделаю и в руках держать их буду или рядом положу. Людвиг не дурак, увидит вещи из его истории и поймет, что мы о нем думаем. Он и приободрится. — — Не стоит этого делать. — Категорично покачал головой Небула. — Зург ведь тоже не дурак. Поймет, что вы своих подбадриваете — еще больше обозлится. А этот негодяй в гневе на всякое способен. Еще чего навредит вашим товарищам в пылу. Так что — не стоит. — Но видя, как погрустнел его собеседник, коммандер спешно добавил. — Если только что-то совсем незаметное. Неявное, чтобы Зург точно не догадался. — — Незаметное? — Иван задумчиво почесал затылок. — Ладно. Я подумают над незаметным. Спасибо за совет. Ладно, пойду я собираться. А то домовята… э-э-э… эмземены ваши меня позовут, а я не готов. Нехорошо будет заставлять их ждать. Разрешите мне идти? — — Конечно. Идите. — Кивнул ему Небула. Иван тут же умотал по своим делам, не забыв козырнуть старому вояке напоследок, в который раз оставив ему о себе новое впечатление. — «Интересный он человек. Очень интересный…»***
И снова сменим место действия с космической станции и ее отзывчивых добропорядочных жителей на мрачный крейсер императора зла. Разобравшись с мозговиками, Зург решил навестить Третьего Рейха… Германию. Так, чтобы осведомиться о его успехах и в случае ненадлежащего исполнения обязанностей рассказать ему о побеге Италии и поугрожать немцу возможной расправой над его трусишкой. Только это не понадобилось. Людвиг уже закончил работу над доверенным ему изобретением, коим оказалось дегидрирующее устройство, способное за секунды мумифицировать любой живой организм. Причем-либо полностью, либо же его часть на выбор. Отличное орудие пыток, не так ли? Людвиг как раз завершил испытания, «засушив» парочку подопытных образцов — каких-то зверушек, похожих на крыс, но без хвостов и оранжевого цвета. И прошли они на ура — пара сушеных трупиков в клетке была доказательством успеха. Только немец не особо радовался содеянному. И дело не только в подопытных, но и в том — как именно этот изверг, его треклятый новый хозяин может воспользоваться творением его рук. А вдруг сам Людвиг или Феличиано окажутся конечными целями этого изобретения? Нет. О таком даже думать не хотелось. Но мысли все лезли и лезли в голову, словно насекомые на сладкое, не давая покоя. Пытаясь отогнать навязчивые мысли, немец чуть мотнул головой и, положив изобретение на стол, буркнул, словно в никуда: — Закончил. И что дальше? — — Надо же. А испытания провел? — Проследив за кивком Третьего Рейха, Даркмэттер придвинул к себе клетушку, где лежали обезвоженные тельца «мышек». Взяв протезом грызуна за высушенное тельце, шпион повертел, осматривая его со всех сторон, и положил обратно. — Ну, надо же… Превосходные результаты… Зургу это понравится. Я доложу ему. — И усмехаясь, Ворп попытался связаться со своим хозяином. Людвиг же молча стоял и смотрел на бездыханных подопытных. И думал… Как бы он ни хотел, воспоминания о тех былых зверствах все лезли и лезли в голову. О как же эти грызуны были похожи на изможденные тела умерших в застенках его концлагерей пленников… — Да, Император, он всё сделал, Да, так точно, проводил. Я могу. Что? Вы придете к нам в лабораторию? О, какая честь! Да, всё готово! Так точно, будем вас ждать! — на последних словах Даркмэттер вытянулся по стойке смирно и пока не отключилась связь, не сдвинулся с места. — Фух… вот ещё… белый карлик на нашу голову… Готовься, Третий Рейх, к нам гости… — но обернувшись, нахмурился: — Тебя взбодрить наказанием твоего Италии или ты сам вспомнишь, кто ты такой? — Немец тут же встрепенулся и посмотрел на тюремщика, продолжившего выговаривать ему. — Вот так! Вирс знает что, к нам хозяин идёт, а он тут мышек жалеет! Хороши же мы были, если бы я ему не позвонил! — шумно выдохнув, Ворп все же продолжил инструктировать Людвига: — Запомни — никакой жалости, отвечать только по делу. — — Ich verstand… Я помню… «Италия!» Никакой жалости и посторонних разговоров… «Все ради Феличиано!» — Лишь только мысли о друге и его возможном наказании помогли немцу принять самый невозмутимый вид. Не время было предаваться мыслям и воспоминаниям, когда этот… очередной тиран шел к нему с проверкой. — «Mein Gott, сколько же их у меня было! И даже после перерождения нет мне покоя! Все-таки моя кара настигла меня…» — И еще… — продолжал напутствовать немца тюремщик. — В наши разговоры не вмешивайся. Даже если он начнёт меня ругать — никаких проколов у меня нет, к Америке он ходит сам и за ним следят. Тут я чист, а за другое он меня ругать не станет. — «Америка? Точно, я же обещал Феличиано узнать, что с Альфредом. Но… Не сейчас». — Людвиг повернулся к двери и, как будто почувствовав приближение нового хозяина, встал ровно по струнке, как перед Гитлером когда-то. И он не прогадал. Дверь открылась, и в лабораторию вошел сам император всея зла галактики — Зург. — Ну, как там дела у моего почетного слуги? Как работа? — Затараторил император прямо с порога. — Надеюсь, ты хорошо трудишься во благо моей империи, как на того своего начальника когда-то… Как его звали? А! Не важно! — Отмахнувшись от открывшего было рот Людвига, Зург подошел к рабочему столу немца и с интересом уставился на изобретение. — Хмм… Выглядит как уже законченное, — и, не сводя глаз с новой игрушки, окликнул ее создателя. — Третий Рейх, дай отчет о своей работе. — — Как прикажете, император. — Покорно ответил Людвиг. — Вы правы, я закончил это изобретение. Результат положительный. Подопытные полностью обезвожены. При этом… — Если бы не образ крошки Иты перед глазами, Людвиг бы точно осекся от наплыва эмоций, или дал бы голосу дрогнуть. Но он сдержался, да так, что даже стоявший вплотную Зург не уловил его волнения, когда он рассказал об испытаниях поподробнее: — Я обезвожил их не сразу, а как того требовали условия вашего задания — постепенно. Начиная с задних лап и заканчивая головой. При этом было замечено, что подопытные испытывали сильную боль, о чем свидетельствовали их метания по клетке и громкие писки перед наступившей гибелью. Показания датчиков я снял и видеозапись сделал. Могу продемонстрировать их вам, если пожелаете, император. — А Ворп в это время пребывал в хорошем настроении. Ещё бы — такие успехи у его подопечного! А значит — можно попросить для себя и для него послабления. Как перед Зургом, так и у Третьего Рейха. «Вот он сейчас ему покажет эти записи, и я попрошу у Зурга что пожелаю…» — Ох, зря он так мечтал, забыл совсем, что у него ещё есть и второй подопечный… упертый, своевольный, даже здесь умудряющийся перечить и дерзить императору зла. Разумеется не сам по себе, а из-за дурманящей его же голову собственной национальной гордыни и остаточного влияния народа, но все-таки — перечащий. — А ты чего ухмыляешься? А, Даркмэттер? — Прервал его мечтания недовольный голос господина. — Неужто радуешься? — Улыбка вмиг исчезла с лица шпиона, а сам он пару раз помянул того самого Вирса, к которому как-то не горел желанием попадать в ближайшее время. Да вообще не хотел туда, ни за что и никогда. А ведь мог бы, если не был своего рода — незаменимым шпионом, ибо Зург был очень недоволен: — Так нечему радоваться. Иль ты забыл, что на тебе еще и Америка? — «Альфред?!» — Людвиг вмиг сосредоточился лишь на слушанье хозяина, ловя каждое его слово. Шпион тоже слушал, мысленно кляня пустоголового очкарика… а ничего другого ему не оставалось, так как Зурга конкретно понесло: — Знаешь ли ты, что этот мальчишка решил устроить голодовку и уже второй день ничего в рот не берет? Не знаешь? Откуда тебе, разгильдяю знать! Не то чтобы я волновался за этого звереныша неотесанного, но будет жаль, если он помрет до возвращения на планету Z. У меня столько планов на этого мальчишку… А ты хоть раз осведомился о его состоянии? Нет! И кого мне использовать вместо Америки, если он загнется в камере? Не тебя ли? А сможешь ли ты повторить его трюк с регенерацией? Полагаю, что нет! Помрешь после первых же испытаний! Так почему же ты пустил его на самотек? Видимо все-таки хочешь на его место? Отвечай! — — Нет, мой Император! Виноват, мой император! Я… Я… я сейчас же пойду и проверю его нынешнее состояние, узнаю — почему он не ест?.. — побледневший шпион, склонился перед разъяренным Зургом, вмиг забыв о своих желаниях. А склонившись, чуть закусил губу в раздумьях: — «Вирс, ну я найду этих таракашек! Житья им не дам! Почему они не докладывали? Вирс знает что!» — Так иди! И не заставляй меня жалеть, что я вообще с тобой лоботрясом однажды связался! И знай, если он загнется, ты займешь его камеру! А если и это не поможет тебе научиться трудолюбию и исполнительности, то и его «подарок» тебе достанется! — Зург аж прищурился от удовольствия при виде застывшего от ужаса подчиненного, явно знающего обо всех возможностях этого самого подарка. Людвиг же тоже слушал во все уши, жалея, что осведомлен меньше своего тюремщика. Но судя по бледному перепуганному виду Ворпа он догадался, что подарочек этот не из приятных. Совсем-совсем не из приятных. А Зург все продолжал стращать нерадивого работника: — Уж я-то найду способ приспособить его для искоренения твоей лени. Каждый раз, как ты расслабишься на задании, будешь получать «поощрение». Это будет касаться и всех твоих проколов. И не моя вина, если тебя скрутит прямо во время задания или боя. Понял? А теперь — пошел прочь! — «Ох, разошёлся… » — только и успел подумать Ворп, и на автомате поклонившись: — Конечно, мой Император, вас понял, разрешите идти? — пулей вылетел за дверь. Сердце постепенно стало успокаиваться, ничего страшного не случилось, опять очередная выволочка. Всё как всегда, даже чувство досады никуда не делось. Однако почему ему кажется, что его жизнь висит на волоске? Ворп шумно вздохнул и продолжил путь к камерам: — «Надо и в самом деле проверить этого нахала. Постращать. Вдруг опомнится. Жаль только не смогу ничего сделать, если этот Третий Рейх накосячит. Хотя… Мужик он вроде умный, должен держать себя в руках и, в крайнем случае — найдется, как извиниться и что сказать». Да, волноваться за Людвига действительно не стоило. Едва Ворп покинул лабораторию, Зург тут же успокоился и полностью переключился на изобретение Людвига. Он приказал слугам предоставить ему еще подопытных, чтобы лично испытать столь забавное, по его мнению, устройство и в данный момент предвкушал нехилую потеху. А вот у Америки дела были совсем плохи. Мало того, что он натерпелся страху смертного, чуть не умерев от рук злодея, так еще осознание того позора, что он — герой и сверхдержава! — и вдруг признал над собой власть какого-то презренного злодея, жгло душу почище пламени. А у ног по-прежнему, словно издевка, стоял поднос с едой и водой: «Не буду пить, не буду есть… Все равно долго не протяну… Неохота мне жить! Неохота…» — Эй, жуки! Есть тут кто? — Ворп прошел в тюремный отсек и его голос гулко раскатился по углам. — Вирс их всех побери, найду, раздавлю! — И замолчав, шпион поспешил к камере Америки. Но подходил он совсем неспешно и даже вальяжно. — Как поживает наш герой-одиночка? — бегло осмотрев нетронутую еду Ворп, понял, что жуки хоть и смолчали о безмолвной забастовке пленника, однако еда была не вчерашняя. — «И на том спасибо, трусы» — в миг разозлившись, подумал он. — Почему не ешь, отощаешь ведь. Почему упрямишься? Вот помирать будешь — тогда совсем невесело будет. «Хм… Кому из нас не веселее?» Пойми, тебе поесть надо! «А то ведь зачахнешь, и меня вместо тебя сюда посадят!» Ты ведь не хочешь угодить в лабораторию в качестве подопытного? «Ещё бы, я — уж точно не хочу, поэтому тебя, дурака уговариваю!» Поэтому тебе нужно поесть!.. Ну же, Альфи!.. — впервые, за всё время Ворп назвал так парня. И испугался. А ну как это парень, отощавший и почти без сил, всё равно на него кинется? — Эй, Альфред! Ты меня слышишь? — Хорошо, что между ними решетка. Едва услышав голос псевдо-Траста, Альфред весь напрягся… вернее даже попытался — действие того газа, которым потравил его Зург перед издевательствами все же не прошло до конца. А жаль. Этот гад, посмевший заманить его сюда был так близко. Джонсу бы даже решетка не помешала бы. Подлетел бы молнией, схватил бы гада за горло, как его самого Зург недавно и он был бы отомщен. Но не судьба. Так не проще ли игнорировать эту синюшную дрянь, чтобы он скорей свалил отсюда? Оставил его — Америку, одного. «Даже голову не подниму. Велика честь с крысами разговаривать!» — Альф еще сильнее пригнул голову, но… Мерзавец вдруг его имя переиначил! Какой-то гад и вздумал еще и имя его коверкать?! Уж чего, а этого Альфред стерпеть не смог: — Не называй меня так. — Янки все-таки поднял голову и, окинув шпиона презрительно-ненавидящим взглядом, снова уткнулся в колени. — «Надо же, как беспокоится… Да о себе он беспокоится, этот… утопленник неподохший!» — А, значит, слышишь? — удовлетворенно прищурился Даркмэттер, но увидев, что Альфред всё ещё смотрит на него с вызовом, поднял руки: — О, прошу прошения, я вовсе не хотел тебя обидеть… Не знал, что ты так реагируешь на уменьшительно-ласкательное имя, хотя ещё в баре мне следовало зарубить себе на носу, что ты не любишь когда тебя… Однако ты зря так упрямишься, право слово. Тебе нужно поесть… смириться… Всё равно ведь сидишь, и будешь сидеть, пока не умрёшь… Так может лучше выжить? — Ворп присел на корточки, чтобы лучше видеть горделивого янки. — Смирись. Тебе ж легче станет. Есть ведь хочешь? Хочешь… Целый день не ел. И пить — тоже. Все слезы, наверное, выплакал. Поистине глупое упрямство, ведь сам себя изводишь. А если признаться Зургу, перетерпеть это вынужденное послушание и несвободу… Увы, придется, это совсем чуть-чуть, для проверки! И принять его и слушаться его, исполнять его приказы, работу работать — то долго ведь унижать он тебя не станет. Если поймёт, что ты покорился, гарантирую, он очень будет рад, это ему понравится. И есть шанс, что он тебя потом ещё к себе возьмёт. И учить тебя будет, и работу легкую будет давать. — Ворп всё пытался уговорить парня, вкладывая всё своё старание в обычные слова, и говоря всё мягче и мягче. Словно мурлыкая. — И развлекаться оба будете, дела злые проворачивать, вредить всем и вся. Разве плохо? — «Ишь ты, как заливает. Как в первую нашу встречу, гад! Только теперь я твою личину знаю. О себе ты беспокоишься, не обо мне. Значит, тебе устроят ‚сладкую жизнь‘, если я сгину…» — На секунду Альфреду вдруг стало жаль себя. Чуть ли не до слез жаль, но… желание отомстить негодяю, притащившему его сюда оказалось сильнее. Пощекотать ему нервы, поиграть с его ожиданиями — это янки умел. Долгие годы политических игр все-таки не прошли даром, да и национальная гордыня вдруг очнулась, решив показать себя. Альфред подался вперед, что бы, как показалось злодею — взять еду. Но на самом деле он замыслил нечто иное. «Всё-таки уговорил? Неужели у меня получилось? А я думал он упрямей, чем говорят…» — Затаив дыхание, и ободрено улыбнувшись парню, Ворп показал, что всецело поощряет Альфредово желание и жадно стал ожидать, когда пленник примется за еду. «Ага, ждешь! Зараза…» — Американец едва сдержался, чтобы гаденько не захихикать, настолько он хотел подпортить настроение Ворпу. Он взял тарелку с подноса, поднес ее к лицу и, краем глаза покосившись на затаившегося шпиона, чуть… принюхался к еде. Бесформенное месиво с непонятным запахом — сейчас оно показалось прожорливому Джонсу чуть ли не манной небесной. Так хотелось запихать все это в себя и сверху еще водой залить, но… Янки не был бы собой, если бы не поступил по-своему. Или как однажды сказал про него Кику — «Упрямство США сродни законам мироздания — так же неизменчиво». Поэтому вместо желудка еда угодила обратно на поднос, но уже без тарелки. Ею Альф запустил в тюремщика… вернее сказать — попытался, ибо сил почти и не было. Стакан воды тоже был пущен прочь, а Альф еще и пробурчал вдогонку всему этому: — Ешьте сами свою непонятную дрянь. А я лучше концы отдам… — и снова уселся у стены, уткнувшись лицом в колени. Ворп вначале обрадовался, увидев, что Альф взялся за поднос, но отшатнувшись от выплеснутого завтрака (разве это можно назвать завтраком?) и пролитой воды лишь отступил от покатившейся в его сторону посуды… И понял, что и этот раз он проиграл — мальчишка ни в какую не хотел его слушаться. — «Зург прав, лаборатория по мне плачет, — раздражённо подумал он. — Но мне-то что с ним делать, не впихивать же ему еду насильно?» Значит вот как. Не хочешь. — Голос шпиона мгновенно стал резким и неприветливым. — Что ж. Ты сам себе пишешь эпитафию. Делай, как знаешь. Я — переживу. — И быстро, не оглядываясь, вышел вон. Ну не злиться и не бросаться же на парня? Тем более, когда уже сам Ворп желал сломать этому нахалу хребет. «Надо успокоиться… Пойти на кухню, спросить, могут ли они приготовить для этого упрямца… Ха! Ну, посмотрим! Если нет — то моя совесть будет чиста, у Зурга ничего специально для него выпрашивать не буду, не хватало мне ещё гнева Императора Зла…» — И Ворп быстрым шагом пошёл по делам.***
А пока одни маялись из-за чужого упрямства и разгильдяйства, да лишь о себе переживали, другие вовсю старались ради дорогих людей. Иван, он же Россия, к примеру, просто не мог сидеть, сложа руки и ждать. Зато оказавшись в мастерской, бок о бок с эмземенами он смог отвести душу. Он все делал и делал задуманную им вещь, нередко прибегая к помощи зеленых ребят. И не только потому что инструменты в будущем были на его взгляд чудаковаты, а рабочий материал хоть и был похож на дерево, однако им не являлся. Просто хотелось внимания от этих малышей. И как же ему хотелось потискать да приголубить всех этих «домовят»… «Такие махонькие, такие миленькие. Они… они даже милее Латвии, ей Богу!» — Умилялся Россия каждый раз, как его взгляд падал на зеленых помощников. — «Надо будет у Наташи еще петушков выклянчить, или самому сделать, если позволят. Так хочу их угостить и обнять…». Но все хорошее когда-нибудь кончается. Вот и Иван доделал свою важную вещь и был вынужден вернуться в медицинский отсек. «Надеюсь, Василий еще не ушел» — думал он всю дорогу до палаты. Только ждал его облом. Когда он зашел в палату, спрятав подарок за спину, родимая область, этот вреднючий альбинос сидел там совершенно один. — Ги~ил, а где Вася? — Разочарованно протянул Россиюшка. — А, этот трудоголик? — Усмехнулся прусс. — Он только открыл глаза, как тут же подскочил, засуетился. Пробормотал что-то насчет работы и ответственности и сбежал, не дав Великому мне и слова вставить. Представляешь? Видимо дальше пахать побежал, как ломовая лошадь. — — Ясно… — Ваня вздохнул от досады, не зная, что на самом деле Гилберт погрешил против истины. Он-то вставил свое слово. Заразка… Едва Лайтер проснулся, как тут же начал сыпать расспросами спросонья: — Где я? Что случилось? Какой сейчас час? Или… день? — — Какой день? Ксе-се-се-се-се… — Гил среагировал мгновенно, на полном серьезе ляпнув сонному рейнджеру абсолютную, казалось бы, глупость. — Не про день надо спрашивать, а про год. Вы из-за изнурения погрузились в летаргический сон. А пока вы спали, уважаемый, мы уже спасли наших друзей. Уже прошли годы, нас всех сто раз понаграждали, ибо мы захотели стать похожими на вас… Спросите — чего делаю тут? Споткнулся на ровном месте, ушиб залечиваю. Против медиков не попрёшь. Ух, они злые, если кто-то не торопится лечиться! Так ворчат, что и не… Э! Постойте! — Сообразив, что он перегнул палку с юмором, Гил хотел остановить запаниковавшего рейнджера, но тот унесся прочь, словно метеор. — Жалко, что Василий ушел. А я так хотел пообщаться с ним… Ну, хоть подарок тебе сделал. — — Та-а-ак. Какой еще подарок? — От любопытства Гилберт даже удосужился поднять с кровати свою пятую точку и самолично подойти к русскому. — Показывай, давай. — — А глаза закрыть, Гилушка? — — Какое — закрыть? — На полном серьезе возмутился альбинос. — Великие глаза не закрывают! А ну давай сюда подарок! — — Я ж не говорю тебе — закрывай веки, — продолжил улыбаться Иван. — Можешь хотя бы сделать вид и прикрыть глаза рукой? Одной, вторую давай сюда. — — Ага. И ты мне протянешь что-то непонятное, да? Безделицу какую. Фигушки. Давай так. — Бледнокожий красноглазый парень продолжил протягивать к приятелю обе руки. — С чего ты взял, что я могу Великому протянуть какую-то безделицу? И уж тем более — это некрасиво делать, когда у него типа закрыты глаза, а сам он сквозь пальцы подсматривает, — возмутился было Иван, но тут же засмеялся: — Ну, тогда на тебе подарок в подарочной обертке. Держи и помни — это от всей тебе моей русской души! — Иван бережно положил свою поделку в вытянутые руки приятеля. — И что это? — Прусс рьяно зашуршал оберткой. — Ну, ты его и замотал. Как чертов чупа-чупс. Бумаги мало, но фиг сдерешь… Все! Снял! Это… — Остолбенев от удивления, Великий выпустил из руки ненужную обертку, сжав в другой подарок — небольшого, чуть больше ладони… щелкунчика. — Нравится? — — Где? Где ты его взял? — Гил сжал игрушку обеими руками и уставился на нее так, словно она живой была и могла сбежать, едва он потеряет бдительность. — Ручная работа, между прочим. Я его только что сделал. Пока ты сон Василия охранял. — — Вот как? Значит, ты его делал, а не без толку шатался… Danke, Ivan. От всей прусской души. — Гил неосознанно прижал игрушку к груди. Она так напоминала о младшем брате. Так напоминала… — Иван, я, наверное, Людвигу его отдам, когда мы его… и остальных спасем. Ты не против? Он маленький любил эту сказку. — — Конечно же нет, Гилушка. Я и сам хочу подарить нашим что-нибудь после их спасения. Даже охламону Феде. А уж мы-то спасем их. Вот найдут, где злодей тот наших спрятал, и отправимся мы с Василием их выручать. Слово даю. А если не сможем, то я… я… — Ванька решительно стукнул себя кулаком по груди. — Я шарфик свой сниму и в музей отдам! Вот! — — Что, правда? — Вылупился на приятеля удивленный прусс. — Честное пионерское! — — Шарфик, да? — Гилберт скользнул скептичным взглядом по самой ценной Ванькиной реликвии — стареньком, не снимаемом сотнями лет шарфике и злорадненько заржал. — Ксе… ксе-се-се-се… Ну, все. Хана злодею! — — Агась~! — Расплылся в довольной лыбе русский. Пусть и злорадный, но все-таки смех приятеля заметно приободрил его. А еще только что данное обещание распрощаться с шарфом в случае неудачи… Да за эту драгоценность Ванька мог голыми руками порвать кого угодно. И ведь рвал. Всякий раз, когда давал это обещание в сложных боях, раскидывал потом врагов направо и налево. И кое-кто, узнавший об этой клятве от своего личного шпиона, тоже знал об этом не понаслышке. — Значит, вот как, Анабель? — Задумчиво пробормотал сидящий за столом со стаканчиком чая Артур, выслушав доклад своей призрачной подруги обо всем, что касалось Альфреда и остальных похищенных. — Да. Тот большой парень в шарфе так и сказал. — — Что ж. Ясно. Тогда будем ждать… — Артур отхлебнул глоток чая, посидел немного в раздумьях, поглядывая на напиток в стаканчике, и усмехнулся. — Намечается нехилое крошево. — И тут же вздохнул. — Жаль я не смогу поучаствовать. Жаль… —***
Мало кто способен ради других горы свернуть. Еще меньше в мире тех, кто может в придачу к этому свои ценности на кон поставить. А вот тех, кто готов стараться ради себя любимого в мире великое множество. Это ведь проще — беспокоиться о своем благополучии. Своя рубаха и своя выгода всегда ближе к телу и душе. Вот и Даркмэттер, хоть и решил позаботиться о нормальном питании для Америки, но лишь чтобы не занять его место в случае смерти парня от истощения. Только вот визит на кухню не принес никакого прока. Все, кто работал там сегодня, прямо с порога заявили шпиону, что запасы нормальных продуктов, из которых можно приготовить что-нибудь вкусное итак почти на исходе. На крейсере (впрочем, как и на планете Z) все, кроме Зурга естественно, питались чем попало, лишь бы питательные вещества получить, и нормальных продуктов было с гулькин нос. А сам император был очень привередлив и до замороженных и консервированных продуктов не снисходил никогда. Поэтому запасы хорошей еды держались на минимуме, и пополнялись каждое утро, чтобы предоставить императору только самое лучшее и наисвежайшее. А тут еще и внезапное решение Зурга поощрить Третий Рейх и его подопечного Италию хорошим ужином выбило всех работников кухни из колеи, оставив закрома хранилища практически пустыми. «Что ж. Придется изворачиваться своими силами. Хорошо, хоть Третий Рейх не напортачил в отличие от этого психованного американца. А кстати, неплохо было бы узнать — как он там? Судя по слухам, наш дражайший император освободил его от работы на весь остаток вечера…» Ворп не стал колебаться по поводу следующего места своего назначения и поспешил проведать трудолюбивого подопечного вместе с его плаксой в их комнате. Слухи оказались правдой. Всласть повеселившись с изобретением Людвига и угробив при этом кучу всевозможного зверья, припасенного на крейсере для испытаний, Зург наконец-то удовлетворил свою жажду причинять другим боль. По крайней мере, злиться он точно перестал. И даже решил наградить Людвига за усердие, разрешив отдыхать весь остаток дня. И про поощрение хорошей едой не забыл. Людвиг был несказанно рад такому поощрению, ведь это значило поощрение и для Феличиано. «Хорошая еда! Плюс еще и я уделю ему весь вечер! Италия будет счастлив!» — Думал немец, спеша со всех ног в свою комнату. Но его надежды порадовать итальянца не сбылись. Ита практически никак не отреагировал на вошедшего друга, а все лежал, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в обнятую им подушку. Разумеется Людвиг нехило забеспокоился. Даже на ручки Иту взял, и обнял. И слова утешения шептал. Но крошка-итальяшка сидел тихо-тихо, безучастно пялясь в пустоту. — Ита… Феличиано… Что с тобой? Я же рядом… — Продолжал безуспешно успокаивать друга немец, но все было без толку, как вдруг… краем глаза блондин заметил стоящую в углу картину. Маленький, крошечный котенок застрял среди терновника, а над ним, словно само воплощение ужаса и жестокости кружил ворон. Черное оперение, с отливами темно-фиолетового и алыми, словно окропленными в крови жертв, когтями… Этот ворон показался Людвигу весьма знакомым. А присмотревшись получше, немец все понял. Этот пронзительный взгляд красных глаз. Ни дать ни взять их новый хозяин, который пялится на новую жертву в предвкушении жестокой потехи. — Ита… так он заходил к тебе? — Людвиг покрепче обнял задрожавшего всем телом друга. Он и без слов Феличиано понял ответ. — Бедный… Бедный мой Италия. «Бедный маленький котенок…» В таком положении их и застал вошедший как всегда без стука шпион. Ему бы съязвить на очередные телячьи нежности, но суровая холодность в глазах немца не дали. Хотя и без этого было ясно, что тут лучше помалкивать. Слишком уж безжизненным и поникшим выглядел обмякший в руках друга итальяшка. Слишком. Но смолчать синеликий язва все же не смог: — Эй, Третий Рейх. Вижу, ты занят. А я хотел спросить кое о чем. С успехом поздравить. — — Не стоит. Ты знаешь, ради кого… — Людвиг недоговорил. Не стоило на своего и без того вконец подавленного друга еще и чувство вины вешать. Но тут раздался тихий всхлип, и Людвиг вновь наклонился к плачущему художнику: — Ну что ты, Италия, ты вовсе не бесполезный! Ты меня утешаешь всегда. В таких ситуациях, с тобой, я не чувствую себя роботом или куском мяса! Правда, мне тогда больно думать, как ты себя ощущаешь… — Италия прошептал что-то, но Людвиг не расслышал: — прости, пожалуйста, я не понял. Сможешь повторить, Ита? — Уж что-то, а даже с его чутким слухом Ворп едва уловил сказанное: — Сосиской. Не куском мяса, а сосиской, Людвиг. — Но, не смотря абсурдностью ситуации, Третий Рейх даже не показал своего недоумения, наоборот он улыбнулся ещё ласковей: — А ты прав, Италия! Вюрстом! Видишь, ты… — но тут плечи паренька беззвучно затряслись и Германия, вовсе заволновавшись, пригнулся к нему и снова начал поглаживать его по голове и по плечам, а потом что-то шепнул на ухо. Но видимо опять безрезультатно… Ворп расслышал лишь по-немецки сказанное «на ручки», но Италия пуще прежнего вцепился в подушку, не проронив ни звука. — Не хочешь? — Удивился Людвиг, но вмиг поняв причину молчаливого «отказа», приподнял итальянца и прижал к себе, будто обняв. И даже присутствие язвительного тюремщика не смутило его. Не до посторонних сейчас было Людвигу, нужно было успокоить бедное дитятко. Глядя на всяческие поглаживания для успокоения маленького ребёнка и слушая в пол-уха (не очень-то и хотелось) ласковые шептания на немецком, Ворп вдруг усмехнулся: — Ну что вы как не родные! Ты мне сам сказал, что любишь его. А почему не целуешь? Когда любят — то целуют! — Услышав это, Людвиг на миг застыл мраморным изваянием. Да он издевается что ли? Как можно?.. Про такое? Но поняв, что Италия так же оторопев от слов тюремщика и вовсе затих, немец очнулся и невозмутимо ответил: — Конечно, люблю. Спасибо что напомнили. Италия… мой маленький, мой милый, сердце моё… — и тихонько коснулся губами макушки парня. Волосы у парня были мягкими и щекотились, но Людвиг дотрагивался губами до головы парня ещё и ещё, пытаясь вложить в свои осторожные прикосновения всю свою нежность и требуемую любовь. Людвиг и не ожидал ответа от Феличиано, уж слишком парень измучился. Вначале от самого визита Зурга, потом — когда рисовал эту картину… «Слишком всё навалилось на бедного итальянца… А ведь он очень впечатлительный. Был бы тут его братец — я бы моментально получил своё, разве можно было оставлять его наедине с… Прости, Романо, я старался, как мог, прибежать к нему поскорее… » Задумавшись о том, как бы распекал бы его самого Южный Италия, Людвиг почувствовал что-то холодное и мокрое на своей шее, и едва не вздрогнул. Но очнувшись от невесёлых мыслей, он понял — это Северный Италия как мог, показал, что он тоже любит своего Капитана. И чувствуя то ли прижатый сопливый нос на своей шее, то ли дрожащие губы, он лишь её сильнее прижал Феличиано к себе, словно куклу или маленького ребёнка. — Грацие, Италия, grazie mille. Большое спасибо. — Нужно было видеть афиг тюремщика, когда его подколки возымели противоположный эффект. Синее лицо вытянулось от изумления, а в глазах застыло недоумение. Видя реакцию Даркмэттера, Людвиг вздохнул и спокойно объяснил все. А иначе этот тип от них двоих со своими похабными подозрениями не отстал бы: — Да. Так мы и живём. Так мы и любим друг друга. Вам не достаточно? Увы, дальше и больше не умеем и не хотим. Я его так люблю, потому что он совсем ребёнок ещё в душе. Дите. На котёнка ласкового похож. Вот и приходится возиться, хоть я и собак люблю больше. А сейчас Италия и больше себя им ощущает, посмотрите на ту картину. — И, указав куда-то в сторону, вновь поцеловал Иту в макушку. Ворп хмыкнул и наконец-то отлепившись от косяка на котором уютно утроился ещё в самом начале, неспешно подошёл посмотреть предлагаемое. А тут ещё и Третий Рейх, пошептавшись втихомолку, добавил, когда Ворп осматривал картину и удивлялся не сколько впечатлительности от картины, сколько мастерству художника: — Вы не знаете и возможно не догадываетесь, но картины Италии — выражения его чувств. Он себя здесь этим котенком ощущает… Тяжело ему одному сейчас, напуган он очень сильно. — И вздохнув, добавил: — Боюсь я, герр Даркмэттер… как бы он не слег… — Казалось бы этим словам Ворп не должен был придать значения, ну сляжет, ну начнут его лечить, выздоровеет, никуда не денется. Даркметтэр так и сообщил Байльшмидту-младшему, под грустное молчание двоих за его спиной: — Лечиться сам будет, у нас тут нянек нет. Ну… я могу приглядеть, если совсем сляжет. Но как ты понимаешь — не бесплатно. Но на его бы месте — лучше ему бы выздороветь. — — Вот этого я и боюсь, герр Дарметтэр, — тяжело вздохнул Третий Рейх, и погладил завозившегося Феличиано по голове: — он может и не подняться. До такого на моей памяти не доходило, но он очень впечатлительный, если его запугать хорошенько… Да, моё сердце? Хорошо если оживёт потихоньку. А если нет? Если твой хозяин будет его так же запугивать, как Альфреда? Он к этому не привыкнет, будет целый день после ухода плакать или вовсе лежать пластом. Я и так его сейчас утешаю как могу, но я тоже не волшебник из детской сказки… Да, Италия… — и Людвиг вновь попытался улыбнуться Феличиано, который еле слышно позвал немца. — Так что твоему Италии нужно? Игрушку ему что ли? — попробовал возмутиться шпион, он уже развернулся и вновь наблюдал за этими двумя. Италия либо очень хорошо играл, либо и правда заболел, ведь даже со скованными руками он хотя бы просто сидел тихо-тихо и таким его привел к Людвигу синеликий дня два назад. А тут… просто тряпочка которая почти не дышит. Ворп не хотел очередных неприятностей, но как посмотрит на него Зург, если ему сообщить что художник заболел и лежит, с постели подняться не может. Или не хочет? Ведь нормальных врачей здесь нет и никогда и не было. Но тут Италия тихо вздохнул на груди Германии и прикрыл глаза. — Ладно, — недовольно бросил через плечо Ворп. — Попробую спросить, ты вроде хорошо работал, Зург доволен, да и от его картины он не отходил. — — Боюсь… — Людвиг сделал очередное усилие и слегка переместился к стене, придерживая при этом парня одной рукой, а второй — уперся в постель чтобы присесть поудобней. — Боюсь, сейчас игрушки бесполезны. Я конечно понимаю что это наглость и вообще — невозможно и даже немыслимо с любой стороны, точки зрения и инструкции. Но ему бы детёныша… Хоть котёнка, хоть щенка. Он животных очень любит. Чтобы он отвлекся на живую душу. — Людвиг вдруг понял что их тюремщик внимательно слушает его глупую просьбу и наверняка не преминет посмеяться, но всё равно продолжил: — Ещё бы… хорошо вещь какую из дома, а то тут всё здесь чужое и стра-а-ашное… А так… Было бы что-нибудь своё с собой — не так было бы тоскливо, как тому же котенку, которого забирают в другой дом. — — Веще-ей? — протянул Ворп, думая, а не слишком ли наглая просьба выходит. — Это значит… ты и твой художник хотите, чтобы я кое-как пробрался на Планету-Столицу после всего, что там произошло?.. Пробрался в ваш дом, полный рейнджеров! Велика охота попасться им на глаза и прятаться потом в кустах… А вдруг я не вылечу обратно и до утра не успею, что ты скажешь Зургу? Вдруг я вообще не успею поймать этого вашего котёнка, как меня самого сцапают бравые воины Небулы? Что ты тогда ему скажешь? — — Я?.. — Людвиг нежно погладил Феличиано по каштановым волосам. Он понимал, что просьба не просто наглая, она была просто безумная! Но делать что-то было нужно. Кто знает, как долго крошка-итальяшка выдержит в условиях постоянного страха и одиночества. Угаснет он тут один, как догоревшая свеча… — Я возьму всю ответственность на себя. Знаешь, мне не важно, что со мной будет… Я не хочу, чтобы Феличиано тут совсем зачах. Если с ним это случится… Мне ведь в таком случае тоже не будет ни смысла, ни желания этому вашему Зургу служить. Я не знаю — жив ли мой… живы ли мои братья? Что, если нет? А еще и Италия тут загнется… Каков смысл мне дальше переступать через себя?.. Пошлю все к чертям, и будь что будет… — Немец махнул рукой и безразлично хмыкнул. Его не страшил возможный конец, он боялся за Феличиано. Как и тот за Людвига. — Ве-е-е… — раздался тихий голосок бывшего воплощения Итальянской республики. — Людви-и-иг, не на-адо… Он — стра-а-ашный… — покосился на ворона, что был изображен на картине. — Он же тебе бо-ольно сделает. Как… как Америке… — и вновь из глаз итальянца полились слезы. — Я буду сильным… Я постараюсь… — Слушая лепет этого плаксы, Ворп отвел глаза и нахмурился. Ну что это за детский сад да игра в благородство! То готовы умереть за просто так, потому что один жить не хочет. Тогда зачем это всё? Все эти труды да старания? Шпиона злила такая бесхребетность и покорение судьбе. Он уже было открыл рот, чтобы предложить этим двоим пойти сразу в лабораторию и умереть, раз им двоим так жить не хочется. И катись оно всё к Вирсу, желанные уроки немецкого и дружба с Третьим Рейхом. Ничего, недолго ему тут играть в охранника — ведь следующим пойдет и этот несносный мальчишка. Но тут Италия, вдруг всхлипнув, пролепетал о том, что он постарается быть сильным… Ворп глядел на этого рыдающего парня и… понимал что не всё так просто. По крайней мере, у этих двоих. «Он же такой слабый… А цепляется ещё… зачем? Ради Людвига?» — Вдруг не вовремя вспомнились слова Третьего Рейха, в гневе оброненные, когда он спросил, как сильно тот любит этого парня. «Тот, кто всегда поддерживал тебя, верил в тебя и любил тебя, даже когда весь мир считал тебя сумасшедшим. И после твоего падения, когда ты был сломлен, жалок, и не знал — куда деваться и как дальше жить?.. Он продолжал верить в тебя, продолжал любить и уважать и считать сильным… И быть рядом, словно… » «Словно друзья… — дошло, наконец, до Даркмэттера. Нет, — он чуть качнул головой, не понимая что на него, возможно, смотрят. — Словно братья… Как мы с… Этот человек так же присматривает за плаксой, как один мой знакомый за мной… присматривал… » — Тут Ворп резко очнувшись, наклонился к Венециано: — Скажи мне… ты ведь знаешь что такое ответственность? Если я принесу тебе твоего котёнка из дома, ты ведь будешь с ним не только играть? Дети этих животных очень шаловливы и любопытны. А вдруг убежит твой зверёк из этой комнаты — что будем делать? Тебе отсюда выходить нельзя, ты это прекрасно знаешь. Ему тоже, но ведь он ещё маленький и не понимает этого. И может убежать случайно. Что ты скажешь Зургу, если он обнаружит котёнка где-нибудь вне комнаты? Или его слуги увидят, как он храбро гуляет по кораблю, подняв хвост? — — Куро?.. — Феличиано вновь глянул на картину. Крошечный котенок в кустах терновника был так слаб, так беззащитен. А у нацелившегося на него ворона были такие острые когти и клюв! Что будет, если ворон доберется до котенка? Возле лап котенка были нарисованы два алых цветка, но сейчас они показались художнику каплями алой крови… Ворон ведь убьет малыша! Убьет одним ударом! Если никто не придет пушистику на помощь… — Я не дам его в обиду… — Феличиано решительно вытер слезы и посмотрел на тюремщика. — Куро такой маленький, беззащитный… «Как я…» — От осознания собственной беспомощности к глазам снова подступили слезы, но итальянец стойко продолжил заступаться за котенка, будто бы тот был уже здесь и уже попался в лапы тому страшному «ворону». — Я присмотрю за ним. Глаз с него не спущу. Я что угодно сделаю, лишь бы Куро не обижали. Любую картину нарисую. Съем любую гадость. Не трогайте его. — — Оу… — глядя на всего в слезах, но уже неуловимо преобразившегося итальянца, твердо стоявшего на коленях в своей кровати, Ворп лишь покачал головой и чуть приподнял руку и протез, отгораживаясь: — Я-то тут причём, эй? Это Зурга будешь уламывать. Я-то к этим котятам равнодушен, это ж просто дети. Милые, пушистые, хорошенькие… за которыми нужен присмотр и опека. А отвечать придется нам вместе. Тебе, — он указал на Феличиано, — что не уследил, ему, — кивок на немца: — что потакал твоим желаниям. Ну и мне — понятно за что. Котята на корабле так просто не появляются. А я не горю желанием, чтобы меня убили вместе с вами. Хотя… это как посмотреть… может и не убьют, а тоже запрут до лучших времён как вас… — Ворп поёжился. — Знаете, сам по себе Италия совершенно несамостоятелен и за ним глаз да глаз нужен. Но животные… — Людвиг задумался. Он сам, как большой любитель животных не хотел, чтобы котенка тащили в это жуткое место. Но Феличиано нужны были помощь и поддержка. И главное тот, кто будет спасать его от депрессии и одиночества пока его, Людвига, не будет рядом. А уж в отношении животных Ита умел быть ответственным. Он не раз всяким котикам свою еду отдавал, хоть и сам был голоден. А если в комнате было всего одно свободное место на стуле, и его занял котик, итальянец даже и не думал прогнать оттуда животину и сесть самому. — Любит он животных. До безумия любит, как и они его. Тот котенок Кику не особо слушается и даже меня. Но Феличиано — всегда. Давайте попробуем. Если что, я возьму всю ответственность на себя. — — Куро я не дам в обиду. — Вторил немцу Ита, ударив себя кулаком по груди. — Если надо, попрошу за него, все вытерплю и не заплачу. Нужно будет что-то сделать — сделаю. Только не обижайте Куро. «Вирс вас всех раздери! — хотел чертыхнуться Ворп — Вы хоть понимаете чем это вам всем грозит!» — Но так и не вымолвил ни слова, словно взглянув на этих двоих по-новому. — «Понимают… А всё равно — от своего не отступятся… И ведь не упрямцы… А просто в этой ситуации — не могут по-другому». Раздумывал Ворп казалось недолго. В голове мало-помалу начал созревать план. И если бы Зург действительно читал мысли всех своих рабов, то он бы не поверил глазам. — Значит… зовут его Куро? А что взять? И где лежит? — протянул он, всё ещё думая как пробраться через охрану, как получше обмануть таможенников. — Учти, ты мне теперь должен! И дружок твой Италия тоже! — сурово заявил он. И тут же усмехнулся: — Не бойся, с него я много не потребую. Все таки — дитё как ты сказал. И хоть к ним я равнодушен, но даже как шпион Зурга стараюсь не обижать. — Благодарю за понимание, герр Даркмэттер. — Людвиг вздохнул и приобнял Феличиано одной рукой. — И не волнуйтесь, я всегда плачу по счетам. Расплачусь и за себя и за Италию. — — Ловлю на слове, Третий Рейх. — Усмехнувшись ещё разок от слишком слащавой картины двух сидящих в обнимку парней, Ворп направился по своим внезапно возникшим незапланированным делам. Хотя он и без просьбы Людвига собирался сгонять на другую планету, привычной еды Америке купить. Но делал он все это не ради блага бывших воплощений. Еще бы, стал бы Даркмэттер делать что-то для других просто так, если он даже будучи рейнджером до бескорыстных услуг не опускался. Это удел всяких недалеких добрячков, типа того же Лайтера, всем-всем просто так помогать.