Я ненавижу тебя, Пак Чимин

Автобус, следующий до станции Мёндо, неспешно тронулся, следуя привычному, давно заученному маршруту, жёлтым золотом переливаясь в лучах утреннего солнца. Внутри салона было на удивление пусто. Лишь несколько пожилых дам, дремлющих по пути на работу, студент и Тэхен, заметно осунувшийся, с чёрными от недосыпа кругами на бледном, но все таком же прекрасном лице. Он так и не проронил ни слова с тех самых пор, как мы покинули больницу. Обронив скудное «привет», он тут же крепко прижал меня к своей груди прямо в фойе, устало припадая горячими устами к моему виску. Возможно, он многое успел надумать себе этой ночью, и, хотя в глазах его сквозила неприкрытая обида, он искренне благодарил небеса за мою сохранность. Быть может, он был единственным человеком на всём белом свете, кто действительно беспокоился обо мне. Его крепкие мужские руки дрожали, будто от лютого холода, волнительно и так трепетно поглаживая меня по спине. Он что-то едва слышно шептал, но слова его тонули в шуме толпы и в звонком переливе птиц. Но я и так знала, что именно он хотел до меня донести. Мы давно понимали друг друга без слов, с полуулыбки, с полувзгляда, различая то, что другим было не дано постичь. Они могли лишь догадываться, так и оставаясь в неведении, не в силах понять тонкий мир искусно переплетённых между собой душ. И все же, несмотря на это, сидевший около меня Ким Тэхен, ещё вчера так беззаботно ухмыляющийся своей фирменной 4D улыбкой, казался мне сегодня совершенно незнакомым. Его пустой взгляд не выражал абсолютно никаких эмоций, отражая в своих пучинах лишь силуэты проносящихся мимо машин. Сомкнутые в тонкую линию уста пугали своей безразличностью, впрочем, как и их владелец. Прежний Тэхен всегда находил в себе силы, чтобы улыбнуться, сказать что-то эдакое, от чего день уже не казался таким плохим, а жизнь приобретала новые, яркие краски. На его лице всегда сияла улыбка, даже тогда, когда его жестоко избивали одноклассники, когда называли странным или же уродцем, каким он вовсе не являлся, он все равно продолжал улыбаться — всему миру на зло. Однако, сидевшая около меня фигура сейчас лишь отдалённо напоминала Тэхена. Мрачная тень легла на его безупречный юношеский лик, залегая морщинками в уголках потухших глаз. Мы будто бы вновь вернулись в те самые дни, о которых хотелось забыть и никогда не вспоминать. Те дни, когда в его глазах цвета красного дерева отражалась ледяная синева небес, а с уст его долгие, мучительные месяцы не слетало ни единого слова. Ибо за плотной, непроницаемой маской невозможно различить слов, что исходят даже из самого доброго, любящего сердца. — Прости, — виновато пролепетала я, потирая такие же уставшие и красные глаза. — Я должна была предупредить тебя. Тэхен улыбнулся. По крайней мере, попытался это сделать. — Я должен был довести тебя до дома. Будь я там — тебе не пришлось бы тащить бесчувственное тело Пака. А вдруг бы и с тобой что-нибудь случилось? Я бы себе никогда этого не простил. Даже сейчас, оскорбленный до глубины души, он продолжал думать о других, забывая на время о своей гордости. — Никто не знал, что все так случится, — попыталась я успокоить его, поглаживая того по плечу, — Это всего-лишь случайность, не более того. — Случайность? — фыркнул Тэхен, убирая мою руку со своего плеча, — Тебе не кажется, что в твоей жизни слишком много случайностей связано именно с Пак Чимином? — Ты подозреваешь меня во лжи? — охнула я, не веря своим ушам. — Я этого не говорил, — молвил Тэхен, устремляя свой отстраненный взгляд вдаль, — Ты должна была позвонить мне. Или хотя бы отправить мне чертову смс-ку. Неужели это так сложно? Открыв было рот, я умолкла, проглотив обидные слова, застрявшие комом где-то посреди першащего горла. — Молчишь, значит, — губы Тэ искривились в болезненной усмешке. — Или снова будешь утверждать, что все в порядке, что мне не стоит так беспокоиться обо всем? Или, быть может, мне снова сделать вид, что вокруг действительно ничего не происходит? Притворяться, будто я ничего не понимаю и не вижу, как ты смотришь в сторону Пака? Каждое слово Тэхена ранило сильнее любого ножа, иглами вонзаясь в самое сердце. И как бы мне ни было больно, как бы отчаянно я ни желала никогда не слышать этих слов — Ким Тэхен неумолимо оставался прав в своих суждениях. Своими дрожащими устами, подобно младенцу, он глаголил истину, которую не спрячешь даже в самом изысканном выдержанном вине. Никто в автобусе не замечал нашей ссоры, а, быть может, всем вокруг была не интересна перепалка двух влюбленных сердец. Ведь милые бранятся — только тешатся, и каши детям из их брани не сварить. Дав волю гневу, Тэхен на время притих, безучастным взглядом провожая проносящиеся мимо машины. Всем своим видом он давал понять, что не намерен продолжать развернувшийся спор. По крайней мере сейчас, в неспешно переполняющемся автобусе. Прибыв на нужную остановку, мы все так же, не говоря ни слова, расплатились за проезд и двинулись по направлению к моему дому. Тэхен привычно шел следом, подобно доблестному рыцарю, провожая даму своего сердца до родного королевства, в утренней мгле которого уже витали первые ароматы свежесвареного кофе. Редкие птицы разносили свои причудливые трели, заполняя образовавшуюся между нами тишину. Уже у самого дома, Ким Тэхен внезапно замер в нерешительности, будто не знал что сказать. Его уста беззвучно двигались, перемежаясь с тяжелыми, усталыми вздохами. Будто он хотел сказать нечто важное, нечто такое, что должно будет поставить точку невозврата, изменить устоявшееся положение вещей раз и навсегда и разрушить тот шаткий, невидимый мир двух переплетенных меж собой сердец. Его внутренний конфликт, внутренняя борьба с самим собой казались мне вечностью. Но лишь до той самой поры, пока взгляд его жгучих, цвета красного дерева глаз не устремились в мою сторону, а с трепетных, нежных уст его не слетели холодные, покрытые изморозью слова: — Скажи, как долго ты еще собираешься играться с моими чувствами? — Тэхен… — утратив голос, шептала я, не замечая того, как с глаз моих медленно стекают слезы, — как ты можешь говорить такое, после всего того, что с нами было? — Тебе пора определиться, — не дрогнув и мускулом, все так же холодно молвил он, прожигая меня взглядом, — Определиться и решить, кто для тебя важнее — я или же Пак Чимин. — Тэхен, я… — Я больше не желаю ничего слышать о Пак Чимине! — его крик был схож с криком отчаявшегося дикого зверя. — Хватит с меня твоих отговорок! Прекрати уверять меня, что между ним и тобой никогда ничего не было! — Тэхен… — Не прикасайся ко мне! — отпрянул он от моих ладоней, как от огня. — Не сейчас… Взглянув на меня в последний раз, он, подавив в себе желание стереть слезы с моих глаз, удалился прочь, со всех ног уносясь вдаль, туда, где не будет слышно ни удушающего запаха кофе, ни пения утренних птиц, ни горьких девичьих стенаний.

***

— Как тривиально, — в очередной раз подумал Чимин, скучающим взглядом изучая проплывающие в окне облака. С тех пор, как в его жизни появилась эта замухрышка, все пошло наперекосяк. А ведь еще совсем недавно он был самым популярным учеником в школе, имел свою собственную танцевальную группу… Да что уж говорить, он был хорош во всем, не беспричинно увешанный лаврами и влюбленными девчонками с головы до ног. А теперь? А теперь даже ни одна самая захудалая собака не подаст ему и стакана воды. Куда делись все эти бесчисленные толпы фанатов и расфуфыренных школьных девиц? Так называемые лучшие друзья и те обошли его беду стороной, предпочитая кутить где-нибудь с тем, у кого поменьше проблем и побольше денег. Чимин как-то по-особенному, без особого энтузиазма вздохнул, смутно припоминая утренний визит Мин Юнги. Мощнейшие обезболивающие препараты, которые вколол ему доктор Кан, плохо сказались на миропредставлении Пака, впрочем, как и на его способности здраво мыслить. Разговор с Юнги казался ему бессмысленной тарабарщиной, бессвязным набором слов и цифр. И лишь после очередного визита доктора, Пак уяснил, что это был вовсе не сон, и Мин Юнги, вполне реальный и живой, был одним из тех, кто все же навестил его, несмотря на то, что обещал лично станцевать на могиле с баскетбольным мячом. Так же утром к нему захаживал секретарь собственного отца, который довольно оперативно справился с поставленной ему задачей и уладил с полицией и пожарными все разногласия. Разумеется, за неплохую компенсацию и за довольно приличное вознаграждение. Никаких улик, никакого вождения в нетрезвом виде и, уж тем более, никакого огнестрельного оружия. Однако, Пак Чимин не был бы Пак Чимином, если бы не умолчал об одной интересной детали — о той самой девушке, которая все видела и которая в ту ночь спасла ему жизнь. Замухрышка, его краеугольный камень, его божественное наказание, кармическая отработка и заноза в аппетитной заднице. Капризная судьба снова и снова сталкивала их лбами, кружила в вихре страстей и вновь отпускала на волю, но лишь затем, чтобы больно дернуть за натянувшийся поводок. Даже сегодня, сквозь пелену бессознательного и страну грез, он узнал, что она была здесь, в его палате, трогательно осведомляясь у доктора о его здоровье. Чимин не переставал удивляться ее настойчивости. Он лишь диву давался и гадал, как далеко она сможет зайти ради любви. А он сам? Чимин улыбнулся своим мыслям, ловя себя на собственных предубеждениях. Он собирался убить человека ради того, чтобы быть с ней. Этого достаточно, чтобы понять всю абсурдность ситуации. Он был безвозвратно и отчаянно влюблен, сколько бы себе не лгал в обратном. Все это время он только и делал, что врал самому себе, убегая от собственной тени. Тонул в пучине, в беспросветной мгле, цепляясь за единственный луч спасительного света. Быть может, именно она его судьба? Если же нет… Впрочем, не он в праве это решать. Откинув голову на подушку, он устало прикрыл свои глаза. Не важно, что он наговорил ей и кем хотел казаться до этого. Настало время снять маску, за которой он так тщательно прятался все эти годы, и наконец-то все исправить. Вот только как это сделать, не вставая с постели? Загадочная улыбка на устах Пака говорила уже сама за себя.