Я ненавижу тебя, Пак Чимин

С того самого судьбоносного разговора прошла целая неделя. Вернувшись на такси домой, я неуверенно переступила порог, готовясь к самому худшему — разговору с матерью, поджидающей меня на кухне за чашкой остывшего кофе. Диалог был придуман ею заранее, заучен наизусть и с театральным мастерством изложен в четырех стенах импровизированной сцены. В ее сценарии не было места для моих реплик — все мои оправдания звучали глухо и неправдоподобно. В ее глазах я неизменно оставалась той самой, непутевой дочерью, решившейся таки наконец-то вернуться домой. Неблагодарная дрянь, позорящая своего умершего отца. Выговорившись, она привычно закурила, устремив взгляд в окно, тем самым давая понять, что спектакль, в конце концов, окончен. Вспоминая об этом сейчас, за обеденным столом школьной столовой, я думала, что, будь отец жив, все могло быть иначе. Обнявший меня со спины Тэхен опровергнул мою теорию, протягивая букетик лично сорванных им солнечных одуванчиков. Он так и не узнал, что произошло той ночью, оставаясь в неведенье, скрывая недовольство за показушной дурашливостью. Сегодня был его первый день посещения занятий после вынужденного отдыха. Он сиял, подобно солнцу, окидывая окружающих широкой, растянувшейся в причудливый прямоугольник улыбкой. Будто и не болел вовсе, убеждая в этом других и в первую очередь себя самого. Намеренно забывал, как не мог даже подняться с кровати, безвольно плача в подушку. Раны на его лице затянулись, а синяки удачно припрятаны тональным кремом, с щенячьими глазками, выпрошенным на днях у него дома. Знай я его плохо, подумала бы, что он прогуливал занятия в шумной компании, подкупив своим обаянием местную медсестру. Вот кому стоило на самом деле подаваться в актеры. — Опять депрессуешь? — улыбаясь во все тридцать два, поинтересовался он, приземляясь рядом на скамью. — Брось ты это неблагодарное дело. Лучше смотри каких я одуванчиков нарвал! Правда красивые? Как думаешь, их можно покрошить в салат? Я тихонечко засмеялась, пряча улыбку в бледной ладошке. — А я думала, ты их для меня нарвал. — Конечно для тебя! Я подумал, а вдруг ты снова не притронешься к рису, а так хоть одуванчиками перекусишь. — Дурачок! — шикнула я, легонечко стукнув его ложкой по лбу. — Айщ, больно же! — потирая ушибленное место, воскликнул Тэ-Тэ. — Привет, голубки, — хитро улыбаясь, поприветствовал нас Джин, опускаясь напротив с полным подносом еды, — Как поживаете? Что нового? — И вовсе мы не голубки! — стушевавшись, промямлила я, с поддельным интересом изучая склеившийся в мисочке рис. — Здорово, хен! — хохотнул Тэ, восторгаясь количеством еды на подносе, — Хэй, слушай, а разве Ромео в пьесе был толстым? — Я тебя сейчас прибью, Тэхен! — Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет, — театрально пропел Тэхен, с изяществом бывалого актера прикладывая руку к голове, — Весь мир театр, а мы — его актеры! Не парься, толстячки тоже там нужны. — Молилась ли ты на ночь, Дездемона? — хищно прищурившись, прошипел Джин, тыча в закадычного друга острыми палочками. — А разве это не фраза из «Отелло»? — я решила не отступать от развернувшегося в столовой импровизированного драмкружка. — И ты, Брут? — опуская палочки, вздохнул Джин, уяснив, что этот бой он уже заведомо проиграл. — А это из «Гамлета», — лыбился Тэ, довольный одержанной победой. — Вообще-то, из произведения «Юлий Цезарь» — вставила я. — Какая разница, — пожал плечами Тэ, приступая к обеду. — Действительно, — буркнул Джин, перемешивая кимчи с рисом, — Лучше бы рассказал, как самочувствие, если не желаешь поддерживать своего хена. — Мое-то? — вскинул брови Тэ, почесывая тыковку — Лучше всех. Спасибо, хен. И да, спасибо, что тогда проведал меня. Я был польщен вашим визитом, сударь. — Хэй, я принес тебе тогда печенье! Неблагодарный! — Ага. И сам же его за чаем и съел, — хохотнул Тэ, забирая с подноса Джина тарелочку с яичным омлетом. — А ну положи на место! — возмутился тот. — Это в знак компенсации и в счет принесённого морального ущерба, — запихнув солидный кусок в рот, пробасил одноклассник. — Какого еще ущерба? — Морального, — пояснил, как тупому, Тэ-Тэ, — Смотри как пишется. Мо-о-оо-ра-… Этот диалог зачастую мог продолжаться бесконечно. Покачав головой, я решила переключить свое внимание на других учеников. А именно, на компанию Пак Чимина. На его лице была все такая же беспечная, милая улыбка в окружении гомонящих закадычных друзей и вьющихся вокруг девушек. Сидящий рядом с ним Юнги молчаливо слушал россказни Хосока, активно жестикулирующего под возгласы напудренных девиц, а они ахали, восторженно хлопая в ладоши. Временами, его перебивал Намджун и тогда все замолкали, слушая убедительные доводы старшего, одобрительно похлопывающего Чонгука по плечу. С тех самых пор ничего не изменилось. Будто и не было никаких разговоров, унижений и озлобленных, горделивых взглядов. Грязных шуточек, с привкусом горькой полыни и наполненных слезами глаз. Все было так, как предвещал Юнги — ничего хорошего. Но и ничего плохого. За всю эту неделю Чимин ни разу не пытался учинить какую-нибудь гадость. А если удавалось пересекаться в коридорах, то он и вовсе делал вид, что меня не существует. А я и не настаивала. Уж пусть лучше так, чем снова терпеть оскорбления. Опустив взгляд, я вновь ковырнула безвкусный рис. Аппетит пропал окончательно, явно не грозясь вернуться в ближайшем будущем. И Тэ это безумно волновало. — Ты должна поесть, — серьезным тоном твердит он, выуживая из-под носа удивленного хёна толстенный кимпаб. — Или мне тебя начать с ложечки кормить на глазах у всех? — Может она этого и добивается? — хохотнул Джин, заговорщицки поглядывая в мою сторону. — У меня пропал аппетит, — поморщив нос, вздохнула я. — Значит, решено, — пробасил Тэтэ, с удовольствием покончив со второй миской риса. — Что решено? — непонимающе встрепенулся Джин. — Ты всерьез собрался кормить меня здесь с ложечки? — изогнула бровь я. — Да, но вовсе не здесь, — утирая салфеткой рот, лукаво улыбнулся он, — Жду тебя сегодня в 18:00 на остановке у твоего дома. И даже не смей отказываться! Я знаю, где ты живешь. Вскочив из-за стола и накидывая рюкзак на плечо, он поспешно ретировался, оставляя все возмущения и пререкания у себя за спиной. Прикинулся глухим, убедительно изображая из себя невинную овечку. Самый настоящий лис, что вечно себе на уме. И самый настоящий, преданный друг. — Свидание? — заулыбался Джин, явно довольный развернувшейся романтической историей своих донсенов. — Никакое это не свидание! — отмахнулась я, пряча залившиеся краской щеки. — Подтверждение истины никогда не излишне, даже и тогда, когда спит всякое сомнение. — А это откуда? — призадумалась я, где-то уже совсем недавно слыша эту фразу. — Не знаю, — честно признался Джин, пожимая плечами, — Слова великого Шекспира, вот откуда. Ладненько, я, пожалуй, тоже потороплюсь. А ты даже не думай отказываться от приглашения Тэхена! Я же вижу, что между вами двумя. И даже не смей отрицать, врушка! Джин лучезарно ухмыльнулся, ласково трепля меня по волосам. Такой забавный, заботливый хён. Мне будет его сильно не хватать, когда он уедет в Сеул. В тот момент я твердо решила, что обязательно навещу его на осенних каникулах вместе с Тэхеном и обниму крепко-крепко, слушая стук бьющегося доброго сердца. Временами он напоминал добродушного великана из-за своих широченных плеч и высокого роста, при этом оставаясь совершенно безобидным. Тэ его даже временами в шутку называет Гулливером, а Джин и не обижается, ласково обзывая оболтуса «мой любимый Фродо». Попрощавшись, он так же, как и Тэ, покинул обеденный зал, оставляя меня в абсолютном одиночестве. Настенные часы показывали 11:55. Пришло время разбегаться по классам. Отставив опостылевшую миску в сторону, я забросила сумку на плечо, лениво направляясь к выходу, как внезапно почувствовала на себе чей-то пронзительный взгляд. Обернувшись, я осмотрелась по сторонам — все ученики были заняты разговорами между собой и едой. Не было никого, кто мог бы праздно наблюдать за мной, по непонятной причине провожая обжигающим взглядом. Пожав плечами и не обнаружив ничего подозрительного, я ускорила шаги и уже подымаясь вверх по лестнице, опустила руку в карман, нащупав там непонятный клочок бумаги. Замерев на лестничном пролете, я аккуратно выудила его из кармана пиджака. Это был небольшой кусок бумаги, явно вырванный из школьной тетради. Как он туда попал? А главное, зачем кому-то надо было его там оставлять? На эти вопросы должен был таиться ответ внутри, и я не теряя ни секунды, решительно развернула его, обнаруживая там всего одну, таинственную надпись: «Не вечная ли это насмешка любви, что женщина не может любить того, кто любит её?» Неизменная классика, каллиграфически выведенный почерк и горькая правда почившего философа. Человек, оставивший это послание, знал обо мне не все, но очень и очень многое, при этом оставаясь в мрачном закулисье. Призрак оперы, не иначе, с незнакомым, красивым почерком. Грянувший в школе звонок оторвал меня от тяжких дум. Свернув записку вдвое и закинув ее на бегу в портфель, я решила отложить все важные вопросы как-нибудь на потом. Гораздо важнее сдать предстоящие экзамены, а поиграть в детектива я еще успею. Ведь впереди меня целое нескончаемое лето.