Будешь моей тюремной женой?

В камере, размером больше, чем их с Васьком, было много людей. Часть плотно сидела на нарах (паре двухъярусных кроватей, стоявших друг напротив друга), еще шестеро — на полу, между ними. Евгений тут же почувствовал себя загнанным в ловушку. Под всеобщими хищными взглядами он остановился у входа и настойчиво сказал Куцему: — Я постою у двери. — Что ты! Ты для нас самый желанный гость! — живо ответил кто-то, после чего парню быстро выделили место по центру, на нижней полке, и усадили туда. Юноша не придумал, как отказаться сохранив достоинство, поэтому покорно сел. Сидеть было тесно — с обеих сторон зеки словно специально прижимались к нему, но после того, как парень предпринял попытку встать, говоря, что так ему будет удобнее, они тут же дали молодому человеку больше пространства, отодвинувшись. — Запоминай правила игры, — объяснял один из сидящих на полу зеков другому. Евгений тут же смекнул, что с ними играет новичок и вряд ли для него эта затея закончится чем-то хорошим. Игра напоминала «дурака» и имела в себе элементы других карточных игр. — Вы учтите, у меня денег нет! — предупредил новичок — парень лет двадцати пяти, высокий, с бегающими глазами. — Да не волнуйся, никто с тебя денег требовать не будет. Мы под интерес играем. Так, развлечение. Каждый новоприбывший обязательно играет — это правило тюрьмы. Наблюдая за игрой, юноша сообразил, что на самом деле новичков здесь трое, они часто спрашивали что-то насчет правил, выглядели взволнованно. Одного из них он узнал — здоровяк на обеде сидел за столом с Васьком. Евгений тут же удивился: «Разве новенькому можно за стол авторитетов?». Следя за тем, как хорошо играет этот новичок, Евгений вдруг все понял: «Он специально притворяется новеньким, чтобы запутать того настоящего новичка… И третий тоже поддельный! Всего один настоящий!» Юноша полностью подтвердил свою догадку, когда бедолагу стали заваливать картами. Было предельно ясно — он проиграет. Но что же его ждет? Не может же быть, что они правда играют просто ради развлечения? Игра закончилась. Новичок, проиграв, смотрел на второго проигравшего — по правилам их должно быть двое — два последних, у которых остались карты. Свежеиспеченный заключенный искал в нем поддержки, пытался удостовериться, что ему в действительности нечего бояться. Второй держался уверенно, но как-то наигранно — сидел не шевелясь. Евгений без труда догадался, что он нарочно пытается показаться храбрее, чем он есть на самом деле. «Но чего он боится? Что будет дальше?» — подумал про себя юноша и решил, что пора уйти. Зеки стали посмеиваться, смотря на наивного новичка, что испуганно и в то же время сердито окидывал их взглядом. Евгений всем нутром ощутил, как настал пик, точка невозврата, после которой он уже точно не сможет сбежать. Неожиданно поднявшись на ноги, он, окруженный множеством ехидных глаз, известил: — Я уйду. И хоть сказал он это как отрезал, покинуть камеру молодому человеку так и не удалось. — Нет. Извини, но раз пришел, в процессе уйти ты не можешь. Откуда нам знать, что ты не побежишь за надзёром? Скажешь, что мы играем на деньги, ха! — отозвался один из выигравших, его единогласно поддержали. Евгения насильно усадили на место. — Разве это еще не конец? — обеспокоенно спросил новичок, вскочив на ноги. Ему никто не ответил — зеки лишь посмеялись. — Я уйду, надзирателям я и слова не скажу! Но если посмеете помешать мне уйти — я все скажу ему! — вдруг разгоряченно выпалил Евгений и, отпихнув сидевшего рядом заключенного, встал и зашагал к выходу. Парень не хотел говорить этого. Ему меньше всего хотелось казаться в глазах других трусишкой, прячущимся за спиной своего ёбыря, но ничего другого на ум, к сожалению, не приходило. Куцый встал перед юношей, не давая ему прохода. Затем он косо глянул на остальных — те сидели, и не думая останавливать Евгения. На лицах их читалось разочарование, а в уткнутых в пол взглядах — нежелание нажить себе такого врага, как Васек. Нехотя Куцый отшагнул в сторону, давая дорогу Евгению. В камере Васек сидел на своей кровати вместе с каким-то зеком, с увлеченностью и нервным напряжением (он хмурил брови) слушая его оживленный рассказ. Евгений показался на пороге, запыхавшийся от волнения, раскрасневшийся от гнева. Незнакомый зек тут же замолчал и повернул к нему голову. — Не обращай внимания, продолжай, — махнул рукой Васек, обращаясь к своему собеседнику — тот тут же вновь заговорил. Впрочем, беспокоиться ему и вправду было не о чем: рыжий хоть и прекрасно слышал его рассказ, толком не понимал — слишком много жаргона. Евгений даже подумал: не оттого ли Васек, вечно расслабленный и спокойный, так внимательно сейчас вслушивается в каждое слово заключенного, что толком сам его не понимает? Евгений, подойдя к своей тумбочке, старался не слушать, но отвлечься от чужого разговора не получалось, — Васек, уверенно используя жаргон, ввернул какую-то колоритную фразочку, значения которой юноша совершенно не понял. «Секретный язык» сильно подогревал интерес Евгения. Если бы зеки вышли из камеры и говорили там, в коридоре, по-обычному, а до юноши доносились лишь непонятные обрывки предложений — это было бы куда менее интригующе, нежели сейчас — когда они рассуждают о чем-то важном, в метре от парня, а он и половины-то не понимает. Васек задумался, затем случайно наткнулся взглядом на Евгения — словно до этого его и не видел в камере — тут же заметил беспокойство парня, бегающие глаза, нервно сжатые кулаки. Дал несколько сигарет своему информатору и попрощался. Тот благодарно кивнул, вышел в коридор. Проходя мимо Евгения, зек с трудом боролся с желанием: хотя бы одним глазком глянуть на парнишку, а в идеале — подмигнуть, улыбнуться. Но в присутствии Васька этот мужчина, конечно же, позволить себе такого не мог. Рыжий как-то интуитивно ощутил его стремление, почувствовал исходящую от него угрозу — незнакомец нервно покусывал губу, слишком крепко сжимая в руке папиросы. — Как твои дела? — Васек вдруг вновь стал улыбчивым и развязным — закинул ногу на ногу, криво улыбнулся. Евгений не ответил. С одной стороны, он горел желанием пожаловаться кому-нибудь на тюремный беспредел, с другой — мужчина как-то вдруг смутил юношу; ему показалось, что Васек только и ждет, когда он прибежит к нему с заплаканным личиком, ткнется носом в грудь и укажет пальчиком на своих обидчиков. Женьке совсем не хотелось быть тем сопливым мальчишкой, которого в нем видели окружающие. Помявшись, он решил, что молчание выглядит еще более жалко, словно с помощью него парень пытается заставить соседа понервничать, мучаясь догадками о том, что же все-таки произошло; и тем самым просит проявить к нему внимание. — Да нормально, в общем-то… — равнодушно глядя прямо в хитрые глаза Васька, соврал Евгений. Есть такие люди: они когда врут, смотрят точно в глаза и говорят так, что ни один мускул на лице не дрогнет (вот к такому типу и относится наш Женя), им кажется это куда менее подозрительным, чем если бы они, занимаясь каким-то делом, как бы ненарочно отвернулись от своего собеседника и бросили ложь максимально ненавязчиво вслед за каким-нибудь правдивым, но куда более сомнительным известием. — Какая работа? — Швейная мастерская. — А чего так долго? Часа на два задержался же. Я уж, право, забеспокоился! Евгений хотел бросить что-то типа: «Почему я должен тебе отчитываться?», но тут же подумал: Васек обязательно найдет что ответить, ядовито пошутит про их тюремный «брак» или еще чего в том же духе. — Мне нужно было закончить дополнительную работу… — Накосячил в первый день? — зек беззлобно подшучивал над парнем. — Ну ты и талант! — Мы закончили разговор. — Ну, эй?! Альфа-самец! — отреагировал Васек на категоричность Евгения. — А как же пообщаться после долгого рабочего дня? Парень залез на нары, отвернулся к стене. — Скоро на ужин. — Не пойду, — тихо буркнул юноша. — Хворый? — Нет. — Ты мне, пожалуйста, скажи, если что не так… Я же разберусь. — Мне не нужно, чтобы за меня заступались… — равнодушно проговорил Евгений и тут же пожалел об этом, зажмурившись, понял, что выдал себя. — Я только с твоего разрешения обидчиков наказывать буду, слово даю, а так ты просто выговориться можешь. Или работа тяжелая досталась? — Да не тяжелая… Все нормально. Пожалуйста, дай мне немного одиночества. Васек помолчал. Выходя из камеры, бросил: — Я тебе печенье принесу потом. Ощутив всей душой долгожданное уединение, парень отдался слезам. Раньше юноша практически не плакал, а тут вдруг его прорвало. Все обиды — и существенные, и несущественные — показались ему сейчас по-неземному огромными. Юноша плакал, вспоминая, как его ударил бригадир, как, изнемогая от похоти, смотрят на него зеки, как Куцый был добр с ним, преследуя лишь одну цель — усыпить его бдительность и получить желаемое под видом благодарности, в знак уважения. Евгений беззвучно плакал, плотно смыкая зубы и вздрагивая всем телом, чувствуя, что наказание он получил явно несоразмерное своим проступкам; что и он легко мог оказаться на месте того новичка, по глупости попавшего на игру; что весь этот мир, вся человеческая вселенная построена на жестокости и корыстных интересах, а тюрьма — есть красочная демонстрация этого мира, каркас людских отношений, со сдернутой мишурой лицемерия. Вся суть — разреши человеку быть злым, он им будет. Человек — животное социальное, он может существовать только в обществе и только подчиняясь правилам этого общества, а тюрьма диктует безжалостность как силу и сострадание как слабость.