Ключ поверни и полетели

      Олег прижимает телефон к уху, покачиваясь из-за нетерпеливо подпрыгивающей около него Евы. — Да, брат, мы уже на месте, скоро будем. Ева вон от восторга скоро в окно к тебе прилетит, — улыбаясь говорит Олег, глядя на закатывающую глаза жену. — Ой, ребят, уж лучше через дверь. Давайте, жду, — Влад прощается и кладет трубку.       Олег убирает телефон в карман, подхватывает девушку под руку и устремляется с вокзала побыстрее к какой-нибудь улице, чтобы вызвать такси и встретиться наконец-то со своим старым другом.       Теплая осенняя погода стояла уже пару дней, но все предвкушали дождь. В Питере это чувствовалось особенно: здесь веет влагой и в обычные дни, что уж говорить об осени.       Много лет прошло. Олег всегда думает об этом с некоторой толикой сожаления: многое позади. Однако нынче перед ним раскрываются совсем иные горизонты, и теперь он муж, сын, друг, брат, а может быть, даже что-нибудь побольше этого всего. Всегда было страшно думать о будущем, а теперь вроде вот оно, будущее — делается у него на глазах. Ему и страшно, и приятно, и немного волнительно. Он всегда скидывает это на возраст, мол, старческая сентиментальность. Ева в такие моменты обычно бьет его кулаком по плечу и напоминает, что молодость ещё здесь, пока репродуктивная функция работает. — О чем призадумался, старче? — иронично хихикнула девушка, набирая такси. — Да все о том же, о чем на философии учили. Думаю, вот, надо Кате тоже что-нибудь купить, не с пустыми же руками идти, она нас и не ждет, — он заглянул через плечо ей в телефон, разглядывая карту и тщетно пытаясь понять, где там едет их такси. — Брось, твоя многоуважаемая матушка давно уже ей позвонила, — Ева очаровательно улыбнулась.       Трудно было спорить. С тех самых пор, как все разъехались, одна только мама и звонила неустанно: по очереди то сыну, то дочери. А когда Олег с Евой из благих соображений вернулись в родной город и остались там жить, центральным номером в родительском доме стал номер Кати. И Ева не уставала написывать ей добротные длинные письма, однако занятость девушки своей работой мешала семейной идиллии. И одной из причин ехать в Питер была цель навестить сестру.       В такси Влад позвонил еще раз — на этот раз трубку выхватила Ева. — Ладно, я думала, что это я сильнее всех по всем скучаю, а, оказывается, ты выиграл! Прекрати названивать, мы почти у твоего подъезда, — весело тараторила она в трубку, предвкушая встречу.       Наконец они добрались до дома, немножко напутали с кнопками в лифте и вот теперь стояли у нужной двери. Влад ждал их уже на пороге. Хоть они и встречаются стабильно раз в полгода, изменения все равно заметны. Раньше Маяковский был такой юный легкий красавчик, а теперь напоминал немного уставшего молодого мужчину. Он был в том самом возрасте, в котором все офисные работники обещают жениться, и с поиском невесты долго возиться бы не пришлось. Он все еще был красив, широкоплеч, немного поднабрал в весе, отрастил щетину и выглядел солидно. Но по уставшим глазам Ева сразу поняла, что он тоскует, потому что если раньше у него была Лиза, то теперь Лиза у Самойлова, а он совсем один. — Какие люди! — торжественно протянул Маяковский, пуская их в дом. — Да без охраны! Как это вы так спонтанно прилетели, каким ветром? — он обнимал старого друга, обнимал маленькую по сравнению с Олегом Еву. — С ветром последних новостей, — улыбнулась девушка.       Маяковский задумчиво нахмурился, пытаясь вспомнить, какие такие новости могли быть у этих двоих, но ничего не отрыл в своих сундуках памяти. — Какие же у вас новости? — поинтересовался он, проводя их на кухню и ставя чайник. — А все тебе сразу расскажи да покажи, — улыбнулся Олег. — На, вот тебе торт, режь, ставь чайник, сейчас все будет.       Пока Маяковский насмешливо и заинтригованно выполнял все приказы Олега, Ева копошилась в сумочке, ища фотографию.       Когда все было готово, электрический чайник закипал, пошумливая пузырьками воздуха, торт нарезан, а теплый свет спокойно обволакивал кухню, Маяковский торжественно был усажен на стул. Ева встала перед ним и протянула фото.       Он улыбнулся, взял его и около минуты вертел в руках, разглядывая. — Это очень замечательно, но что это? — неловко улыбаясь, спросил он. Ева хихикала. — Влад, это узи, — она вырвала из руки карточку, повернула как надо и отдала обратно.       Он смотрел на изображение еще полминуты, прежде чем восторженно взглянул на ребят. — Да вы серьезно?! Ты беременна? — она удовлетворенно и радостно засмеялась, принимая объятия друга.       Затем Маяковский торжественно пожал руку Олегу. — Я вас поздравляю, ребят, вы большие молодцы, вы же очень долго к этому шли! Чертовски рад за вас! А родители как, вы им сказали уже?       Он вспомнил про чай и начал разливать его по кружкам. — Да. Мы хотели подождать, — Олег насмешливо глянул на жену, — но кое-кто не вытерпел, — он любовно потрепал ее по голове.       За чаем Ева неустанно рассказывала про то, как она рада, что в итоге помирилась с отцом и смогла рассказать про беременность. Рассказывала, как они были счастливы, когда узнали, что все наконец получилось после стольких попыток.       А потом они оба заинтересованно расспрашивали, что у Маяковского с работой, как на личном, как брат и Лиза. И Маяковский нехотя делился, что на работе все хорошо, такие же оболтусы, как и в школе, что Артем стал чуть мягче после того, как осознал, что у него действительно дочь, что еще пару-тройку лет и она начнет гулять с парнями, и это надо будет как-то переживать. О личном он умалчивал, делал это, как обычно. Работа на первом месте, а там кроме нее ничего и не остается. — Олеж, может съездим уже, а то стемнеет скоро? — едва ли не шепотом напомнила девушка, чуть коснувшись локтем руки мужа. — А куда вы? И надолго? — серьезно спросил Маяковский, попивая размеренно чай из кружки.       Олег слегка улыбнулся, а Ева нахмурилась. Она не хотела говорить Владу о том, что тут живет Катя уже как полгода. Но Олег не видел в этом ничего такого. Его точка зрения основывалась на рассказах родителей. Расстались они как друзья, он первое время даже звонил им, узнавать, как она, а затем как-то все потерялось и спустя столько времени он уже, должно быть, и не помнит о ней.       О, если бы Олег знал.       Ева была гораздо благоразумней в этом плане, но спорить с мужем не стала. В конце концов, он знает, что делает.  — Хотели к Кате заскочить, тоже сказать, что у нас будет ребенок, — Малаев пожал плечами.       Влад замер. Кружка с чаем чуть дрогнулa и сердце пропустило один удар. Казалось, что страшно, хотя это была давно знакомая ему боль. — К Кате? — похолодев, спросил он.       И одна Ева это заметила. — Да, сестра моя, если ты помнишь, — Олег снова усмехнулся.       Что творилось у Маяковского в голове. Это было как упасть в бездну. Страшный адреналин. — Хах, да. Я помню. Просто давно о ней не слышал. Лет семь, наверное, — он улыбался, но Ева видела, что это улыбка скорее нервная, чем искренняя. Она одна из сидящих тут на кухне знала, как много эта девочка значила для него. Как сильно он любил ее. И как больно было ее отпускать.       Она же и единственная понимала его сейчас. — Восемь, — шепнула Малаева. — Точно, — грустно улыбаясь подтвердил Маяковский. — Ладно, мы поедем, не переживай, мы быстро, — скоро и весело произнес Олег, поднимаясь.       Ева тоже зашевелилась и Влада мгновенно осенила мысль. — Слушайте, давайте я вас подвезу, подожду там, а потом заберу, — он воодушевленно поставил чашку на стол.       Мысль о том, что он узнает, где она живет пугала его и одновременно кружила ему голову. — Да брось, как-то неудобно, вдруг мы долго, мы же с ней полгода не виделись, — Олег сконфузился, и Ева впервые за весь вечер насмешливо пропустила у себя в голове ироничное «надо же!». — Это ты брось, мне несложно, — Влад встал, отправляясь за ними в коридор. — Слушай, ну, чтобы тебе не ждать нас там долго, может позвать ее сюда, посидим вчетвером, поговорим? — Олег обернулся, глядя на Влада, все-таки понимая, что это дается ему нелегко.       Сердце славного Маяковского вновь сделало кульбит и замерло. Увидеть ее сейчас? Так внезапно и так скоро? Нет. Невозможно. А точнее да, дайте две. Он боялся. Не слышать о человеке, которого ты упорно забывал восемь лет, а затем вот он как снег на голову: «привет, как дела?» Страшно. — Если она не против, — размеренно начал он, — то, конечно, давайте. Но она, наверное, тоже не знает, что я здесь? Как хоть она тут оказалась? Давно? — он осторожничал, спрашивая спокойно, хоть и руки у него неожиданно для самого себя, дрожали неслабо. — Так вот около шести месяцев. Она после учебы нашла там какую-то подработку, но что-то не сложилось. Потом она вернулась домой, долго не могла найти работу, но в итоге дистанционно связалась с каким-то питерским журналом, посидела дома месяца два и поехала сюда. С тех пор снимает тут квартиру вот уже полгода, — отозвался Олег.       Они не спеша одевались, пока Ева рассказывала, где живет Катя и как туда доехать. Олег напоминал, что надо зайти в магазин и чисто символически что-то купить Малой. А у Маяковского странно клокотало где-то под шеей от одного только «Малая».       В Машине они тоже ехали шумно, Олег с Евой бесконечно болтали, шутили, ввязывали в это Влада, он отвечал им. И эти двое все чаще думали о том, что Влада жалко. Он очень долго был один. И, кажется, это уже стало его нормальным состоянием, несмотря на то, как отчаянно он цеплялся за людей. Никто не хочет быть одиноким, а Маяковский живет в таком состоянии уже восемь лет.       Перед въездом во двор они остановились у продуктового, Олег заскочил купить торт, а затем машина медленно въехала прямиком в полузакрытый двор и остановилась в пяти метрах от подъезда. — Мы недолго, скажем ей и позовем с нами, думаю, она согласится, — он потрепал друга по плечу, выказывая этим поддержку, а затем выскочил из машины. Ева хлопнула дверью следом, и они вдвоем, а точнее втроем отправились к Кате.       Влад спокойно проводил их взглядом и опустил глаза на колени. Это ужасно — не знать, чего ожидать.       Честно сказать, Ева не сразу подружилась с Катей. Наверное год прошел после свадьбы, когда она приехала домой во время одних из своих каникул и только тогда у них состоялся нормальный дружеский диалог как сестры и жены. С тех пор дышалось даже легче, они общались больше, и лучшими подружками, наверное, не стали, но членами одной семьи — да. Еве нетерпелось сообщить Кате о беременности. Она была одной из тех, кто переживал за них сильнее всех и сказать ей было просто долгом.       Когда они звонили в дверь, Катя открыла незамедлительно. Как всегда улыбчивая, веселая и красивая. От той нежной девочки, уезжавшей с малой родины навстречу новой жизни не осталось и следа. Милая девочка превратилась в серьезную, самодостаточную и оптимистичную женщину на лакированных шпильках, в питерской моде и с остренькими яркими ноготками. Ее улыбчивое лицо с прищуром теперь блистает красной помадой и метко стреляет подведенными глазами с остренькими черными стрелками. Ее теперь не узнать. — Катюша, привет, моя хорошая, как ты тут обустроилась? — Ева обнимает девушку, вдыхая аромат тяжелых, но действительно женских духов. — Да ничего, выживаю, вы лучше расскажите, чего вы так внезапно. Если бы мама не позвонила, я бы и не знала, что вы едете. Вдруг меня бы не было дома? О, я так рада, что вы приехали, останетесь? — она со всей присущей ей добротой посмотрела на них, ожидая ответа.       Ева улыбнулась и посмотрела на Олега. — Так, минуточку, — мягко начал он, — для начала мы расскажем тебе то, зачем приехали изначально.       Ева протягивает Кате фотокарточку. Девушка смотрит на нее пару секунд и восхищенно подпрыгивает на месте, тут же обнимая сразу обоих. — Поверить не могу! Ты беременна! Я вас поздравляю! Боже мой, я буду тетей! Ребята, я уже спешу скупать всякие штуки для малышей, это же прекрасно! Какой славный он будет! Ева смеется, обнимая Катю в ответ. Затем Олег посматривает на время и говорит то, что говорить ему оказывается не очень легко, а где-то даже боязно. — Ну и причина, по которой мы не останемся — это… — Это Маяковский, Кать — завершает Ева. — Он ждет внизу и мы приехали с ним сюда, чтобы позвать тебя с нами к нему пообщаться, прежде чем мы уедем завтра.       Катя чуть хмурится. Вспоминает, кто такой Маяковский, мгновенно. Но что он делает здесь? — Маяковский? Владислав? — она уточняюще произносит каждое слово и немножко отшатывается к стене. — Да, он самый, так как ты смотришь на то, чтобы вспомнить старые добрые и посидеть вместе? — говорит Олег.       Вспомнить? Она начинает заметно нервничать и так же заметно пытается это скрыть. — Я не против, конечно, но… что он тут делает? — она берет свою сумочку, проверяя ее содержимое на наличие необходимых вещей, начинает перемещаться по небольшой жилплощади в поисках зарядника для телефона, паспорта, ключей. — Он тут три года уже. Переехал. Продал квартиру там и переехал сюда, — расслаблено рассказывает Олег, наблюдая за тем, как сестра собирается, чуть подправляя макияж у зеркала.       Не переодевая своего узкого красного платья, девушка надевает одни из тех самых лакированных шпилек и осеннее пальто. Немного поправляет волосы, и едва заметно дрожащим голосом произносит: — Я готова, пойдемте, — она напоследок проверяет везде ли все выключено и выскакивает за дверь вместе с Олегом и Евой.       Маяковский вздрагивает, не ожидая, когда рядом с ним оказывается Ева с тортом в руках. Она смотрит на него, желая в одном только взгляде выразить жалость, восхищение и собственный испуг.       Влад понимает, что это значит. Он смотрит на Еву беспомощно, будто та может защитить его непонятно от чего. Но она все понимает: все его чувства, переживания, трепет в дрожащих руках, и потому смотрит на него, стараясь поддержать. — Она идет, да? — тихо произносит он. — Да, — Ева выжидает паузу. — И она совсем не та, что прежде.       Маяковский отворачивается от девушки, смотрит на руль и осторожно скользит взглядом за стекло.       Боже, кто бы знал, что делалось в этот момент с его сердцем. Он увидел ее. Это было так странно, спустя столько времени вновь видеть человека, с которым вы были ближе, чем можно представить, и с которым вы теперь дальше, чем все человеческое. Она — женщина, он это видел в ее походке, глазах, волосах. Ничего не осталось от той девочки, которая уезжала когда-то от него.       Она не смотрела на него. Намеренно ли? Случайно ли? Она не видела его взгляд и не видела, что он сидит тут, что он смотрит на нее, что он ей восхищается. Он снова повернулся к Еве и посмотрел на нее таким жалким, беспомощным взглядом, что ей на секунду показалось, что ему конец. — Ты в порядке? — тихо спрашивает она.       Он отрицательно качает головой: — Нет, — шепотом, одними губами выдыхает он, прежде чем откроются двери.       Олег садится за Евой, а Катя мягко опускается за Маяковским, так же плавно прикрывая дверь. Она улыбается, стараясь разглядеть его в зеркале заднего вида, через которое он смотрит на нее уже минуту ровно также, как когда-то давно. — Привет, — говорит она, чуть кивая головой. — Привет, — произносит он немного отстраненно, не отрывая от нее взгляда.       Она еще мгновение всматривается в знакомые глаза. Находит их все такими же голубыми, разве что едва потускневшими. Искры уже не полыхают, а устало тлеют и все в нем говорит о том, что он несчастлив и время никого не щадит.       Она облокачивается на спинку, пропадая из поля зрения, открывая взгляд на ключицу под тонким платком.       Маяковский покрывается мурашками, чуть прикрывает глаза, переживая эту ситуацию. Серьезный взгляд Евы следит за тем, насколько он в порядке.       Он медлит лишь секунду, прежде чем взять себя в руки, решительно завести мотор и дать газу. Они довольно быстро добираются до дома Влада. И он где-то на одном из светофоров понимает, что его бьет мелкая дрожь. И он не верит, что это та самая девушка, но каждый сантиметр ее существа говорит, что это она. И ему еще страннее от этого.       Катя смотрит в окно, наблюдая за мелькающими машинами, затем прикрывает глаза и старается успокоить сердцебиение. Она чувствует, как Олег берет ее за руку, что в общем-то действительно немного помогает. Целое прошлое предстало перед ней, и это больно и приятно одновременно.       Она знает, что Влад может быть серьезным и спокойным, если захочет.       Он паркуется рядом с подъездом. Глушит мотор, Олег и Ева выходят быстро, и где-то снаружи Ева настойчиво шепчет Олегу: — Это было зря. Они слишком много друг для друга значили. Не зря же он просил тебя когда-то не говорить о ней, что мы наделали, мне за них страшно. — Не наводи панику. Они два дорогих нам человека, они же не могут вечно игнорировать существование друг друга.       Катя потянулась к дверной ручке, когда Маяковский вышел из машины и через мгновение уже открывал ее дверь. Девушка взглянула на него из-под ресниц, затаив дыхание, и он мягко подал ей руку. Она ее принимает, выходит из машины и останавливается рядом с ним. Вот так вот они и стоят друг напротив друга, спустя восемь лет. Она спокойно отводит взгляд, улыбаясь уголками губ. Маяковский глядит на нее, не скрывая былого обожания. Они не обмениваются ни словом, когда все вчетвером поднимаются в квартиру. В лифте стоят по-странному близко. Ева с Олегом в легком напряжении беспрестанно что-то говорят о доме. Маяковский, слегка забываясь, коротко отвечает Олегу, не имея воли отпустить ситуацию, взять под контроль себя окончательно, перестать случайно ронять на нее взгляд, выпустить ее из головы. Катя медленно и (почему-то так показалось Владу) красиво снимала платок с шеи, оголяя ее. Вела непринужденную беседу с Евой и даже не делала попыток посмотреть на Влада.       На секунду так казалось легче, распылять на воспоминания и сантименты при брате и подруге казалось неприличным, неловким. Смотреть на него — означало бы непременное начало диалога, а что говорить и так было соврешенно не ясно. Делать вид, что они совсем незнакомы и говорить, как будто ты ничего не знаешь о нем, кроме имени? Это же глупо. А говорить как с близким или близким когда-то — невозможно. Они давно не такие. И выбор на игнорирование пал сам собой.       Он эту схему у себя в голове не отрабатывал. Влад хотел говорить, хотел знать все о ней. И единственное, что его сдерживало — это понимание невозвратимости ушедшего. Конечно, Маяковский отдавал себе отчет — они другие люди, чужие люди. Ей давно не интересно, что с ним, как он, а ему, стало быть, все равно (боже, ну, конечно же, нет) (у него пожар в сердце, мама) на то, кем она стала. И невозможно вот так, в один миг, что-то изменить.       И разговор с Олегом отвлек его, они доехали, зашли в квартиру, дальше все пошло немного спокойнее. Олег показал Кате ванную, Ева с Маяковским снова вскипятили чайник. Когда они вчетвером сидели за столом, Влад прилагал все усилия для того, чтобы держать себя ровно, а Катя, сидевшая напротив него, продолжала упорно и хладнокровно его не замечать.       Хотелось посмотреть на него. Это было страшно и, в тоже время, единственное, чего она действительно хотела. Хоть уронить случайный взгляд на него. Но это было так тяжело — встретиться с ним глазами. Как ей следует вести себя? Что-то говорить? Отвернуться?       Не находя ответы на эти вопросы, она продолжала мило беседовать с Олегом и Евой. Спрашивала про дом, работу, про родителей.       Маяковский молчал. Не участвуя в диалоге, не задавая даже вопросов, он вперил суровый, стальной и жадный взгляд в Катю, не имея ни сил, ни желания отворачиваться. Очень хотелось знать, кто она теперь, как она, хотелось видеть каждую ее деталь, подмечать эти отличия от той девочки, которая покинула его.       И пока она была занята (или упорно делала вид) разговором с братом о доме, у него был прекрасный шанс следить за каждым ее движением. — Расскажи, как родители-то отреагировали? Были рады, наверное? И Ева, как папа? Ты сказала ему? — Катя слегка жестикулировала, говоря, немного нервничала, ни разу не запнулась и говорила с особым напряжением и интересом, слегка прищуриваясь.       Ева отвечала радостно, спеша рассказать об отце, о родителях, поделиться своим счастьем. И Катя, слушая ее, улыбалась, кивала и думала совсем о другом. Она думала о том, как бы ей взглянуть на Маяковского. Как лишь раз пересечься бы с ним глазами, посмотреть на него, чтобы запомнить его нынешнего на последующие восемь лет. Чтобы потом сидеть дома и думать, как он изменился, как возмужал, чуть набрал в весе, как устал. Решившись наконец сделать задуманное, сначала одними глазами взглянула на стенку рядом с Владом, потом снова на Еву, кивнула ей, а затем на одно лишь мгновение посмотрела прямо в глаза Маяковскому, тут же спрятав свои, уставившись на колени.       Она кротко улыбнулась сама себе, продолжая кивать Еве. Приятная дрожь пробежала по телу, она облизнула пересохшие губы, подумала о том, как это все забавно. Они были ближе друг другу, чем кто бы то ни было, а теперь абсолютно чужие люди. Ничего общего. Когда Ева закончила на самой приятной для нее новости — об отце, Катя поздравила ее, и в разговор вмешался Олег, обратив внимание на Влада, который до сих пор не проронил ни слова. — Влад, как у тебя с работой, ты вроде сменил вуз?       Однозначно Олег сделал это для того, чтобы немного отвлечь мужчину. Влад сморгнул, улыбнулся и посмотрел на Олега с Евой, как бы благодаря за это. — Да, — скупо начал он. — Коллектив тут так себе, разрозненный, — говорил медленно. Подбирать слова было на удивление сложно, и он старался как мог, — больше всего мне нравилось в школе. Было сложнее, но там ты чувствуешь себя нужным. Там ученики видят в тебе и учителя и друга, и брата, и отца, и кого-нибудь еще, а студенты… смотрят на тебя по-другому. Они не доверяют тебе так же, как школьники. Этого немного не хватает, но все нормально, — он насмешливо улыбается, изображая на лице совершенную беззаботность. Ева улыбается в ответ и Олег рад, что отвлек его.       Проходит еще пару часов безустанных разговоров, и когда-то новоиспеченная Малаева говорит, что жутко устала и хочет спать, Олег поддерживает жену и просит Влада показать им, где они могут переночевать. Он тут же начинает суетится, разбирая диван в гостиной, ища белье, доставая одеяло и подушки. И пока Маяковский перемещается в поисках постельного белья, все остальные группируются в коридоре у входной двери, болтая о планах на будущее, и бытовухе. Они расспрашивают Катю, одна ли она живет, останется ли на ночь, она улыбчиво отвечает. — Конечно, одна, уж тебе бы я первой сказала, ты знаешь, — обращается она к Еве, — А ночевать я все-таки домой, у меня завтра работа, еще кое-что доделать надо, да и как-то неудобно… — она неловко улыбается, показывая всем своим видом, что ночевать тут не хочет и осуждать ее за это не надо.       Влад говорит, что он закончил и подходит к гостям. — Ну ладно, Катюш, мы спать, напиши, когда доедешь. — обнимает ее Олег. — Да, конечно. Слушайте, вы ведь завтра вечером поедете, заедете ко мне, я кое-что отдам вам, да и попрощаюсь как следует, — она искренне улыбается, смотрит с уверенностью в том, что они согласятся.       Они, разумеется, кивают и скрываются за дверью гостиной.       Она счастливо улыбается, глядя на дверь, а затем смотрит на Влада, понимая, что вот этот момент, когда они остались вдвоем и игнорировать больше невозможно.       Он осторожно смотрит на нее, не зная, что говорить и как говорить.       И она абсолютно понимает его сейчас. — Останешься? — робко спрашивает он.       Она улыбается этой несмелости. — Где? У тебя есть еще один диван? — она заранее знает, что нет. — Нет, но… ты можешь лечь на мою, я посплю на кухне, — отвечает Влад с легкой усмешкой.       Она закатывает глаза, улыбаясь. — Брось, я все равно планировала домой, — она надевает туфли, становясь почти одного роста с ним, и надевает пальто. — Может, тебя довезти? — он не спешит открывать дверь. — Спасибо, я на такси, — она лучезарно улыбается.       Маяковский надевает обувь, открывает дверь и выходит вместе с ней. Она запоздало задает вопрос: — Куда ты? — Проводить тебя. Хотя бы до машины, — он жмет на кнопку лифта, отвечая ей.       И Кате тут же становится ужасно неловко. Как будто своим поступком он делает ее обязанной. — О-о-о, нет, не надо, я добе… — Кать, забей. Я уже здесь, — сухо отвечает он и она замолкает.       Лифт едет черт знает откуда, и они стоят в неловкой тишине пару минут, пока Катя тихо не говорит: — Хоть бы куртку тогда надел, там холодно, — она неуверенно косит на него и встречая взгляд полный упрека, тут же открещивается: — Все-все, молчу.       И внизу у машины вдвоём неловко стоят друг перед другом лишние две минуты, пытаясь вроде бы обняться на прощанье. Из этого ничего не выходит, они так же неловко прощаются, и Катя с облегчением садится в машину, прося водителя скорее уехать. ***       Олег с Евой заезжают к ней домой около трех, сидят еще пару часов. Она передает с ними родителям распечатанные фотки, домашнюю выпечку, которая достаточно редко бывает у нее дома. Они весьма неожиданно приносят ей ее платок, со словами: «Маяковский просил передать». Катя сконфуженно принимает его, переводя разговор поскорее на повторное поздравление с будущим малышом. Когда они уходят, она бесконечно просит их приезжать еще. Те, конечно же, обещают ей, и скрываются за дверью.       И она снова остается одна, уже не такая спокойная как обычно, потому что мысль о том, что теперь она знает, где Маяковский, знает его адрес, знает, что он живет в этом же городе, никогда не оставит ее. И вечный страх, и желание случайной или намеренной встречи будет с ней постоянно.       Потому что спустя столько лет, она так и не отпустила его. ***       Часов в шесть ей звонит подруга, заплаканная и несчастная, сыплет новостями о том, что она рассталась с молодым человеком, которого очень любила, что ненавидит осень, что ей очень плохо и Катя обязана приехать. Это она расценивает как знак судьбы и, чтобы расслабиться, забыть про Маяковского и тоже поплакать, покупает пару бутылочек вина и едет к подруге.       Решение оказывается самым правильным, потому что следующие пару часов оказываются прекрасными: они пьют, едят сыр, много смеются, шлют этим мужиков к черту, поднимают тосты «за них неверных, за нас ахуенных» и снова смеются. В десять Катя выходит из подъезда воодушевленная и уверенная. Смотрит на блестящую влагой улицу, яркие вывески, машины и решает, что сейчас она обязана проехаться на общественном транспорте, поглядеть в окно, посмотреть на людей, и уловить этот тонкий шарм автобусов и троллейбусов. Она уверенно шагает до ближайшей остановки, попутно ища в кармане мелочь.       Когда Влад выходит с работы, на часах уже как пять минут десять вечера, он чувствует себя жутко уставшим. Не выспался сегодня, пар было много, и вчерашний день выжал из него последние соки. Маяковский думает о прошедшем супер спонтанном вечере и понимает, что встреться она ему еще раз, он бы поговорил с ней. Просто узнал бы что-нибудь о ней, рассказал бы, как все сложилось после, и почувствовал бы себя легче. Увидеть бы ее сейчас среди прохожих — было бы замечательно. Но разве так бывает, чтобы с другого конца города, да в десять вечера, да еще и тебе навстречу. Вдыхая холодный осенний влажный воздух улицы, он решает пройти одну остановку пешком, чтобы немного расслабиться и дать мозгу отдохнуть, подумать о чем-нибудь легком и приятном, ну и прогуляться пешком, чего он давно не делал.       Доходя до остановки, он еще раз смотрит на время, а затем на подъезжающий транспорт, так и не находя там ничего из того, что ему подходит.       Катя, доставая мелочь насчитывает тридцать рублей и ни монетой больше. Обшарив все карманы, она не видит какого другого выхода, кроме как попросить у кого-нибудь. И, попутно пересчитывая свои монетки, она подходит к какому-то молодому человеку, едва трогая его за плечо. — Извините, у вас не будет двадцати рублей? — она останавливает счет снова на тридцати и поднимает на него голову.       Маяковский оборачивается к обратившейся девушке и видит в ней свою старую новую знакомую. — Да, Катя, конечно, у меня будет двадцать рублей, — с улыбкой отвечает он.       Она испуганно поднимает голову. — Ох, извини, я не видела, что это ты, — она легко улыбается, вино дает о себе знать и она чувствует себя слишком уверенной и смелой. — Вот странно, как так получается, что мы с тобой постоянно встречаемся?       Он достает мелочь из кармана и усмехается на ее высказывание. — Да мы всего второй раз встретились. Как хоть ты тут оказалась? — он откидывает ей двадцать рублей монетками. — Да от подруги шла. Ее, беднягу, парень бросил, а она его любила прямо очень сильно. Но когда я уходила, она была уже в порядке. — он молча кивает ей на сказанное, а затем она добавляет, — Кстати, спасибо за платок, — она касается шеи, улыбаясь. — Да не за что, — затем он молчит пару секунд, решаясь произнести и наконец говорит, — Не хочешь на чай? — он чуть наклоняется к ней, произнося громче из-за проезжающих мимо машин.       Она удивленно смотрит на него, а затем удивление сменяется неуверенностью.  — К тебе?       Он мягко смеется — Ну, конечно.       Она улыбается, не ожидая такого предложения, не знает, что ответить и молчит пару минут. — Ну-у-у… Да, почему бы и нет.       И она сама от себя не ожидает, что согласится. И страх окутывает и отрезвляет уже после сказанного. Она понимает, что скорее всего они будут говорить о прошлом, вспоминать, что там да как, и у этого есть только два пути развития: либо вы ссоритесь очень крепко на этой почве, либо вы вспоминаете и хохочите. И вряд ли их вариант — второй.       Поднимаясь на нужный этаж на вчерашнем лифте, они молчат также, как молчали в транспорте. И чувствуют себя также неловко. Маяковский ловко и быстро щелкает замками, гремит ключами, и вот они уже в квартире, мягко и сдержано друг другу улыбаются, снимая верхнюю одежду. Проходят на кухню, где он просит ее достать две кружки, сам ставит чайник, разбирается с заваркой, и все происходит в каком-то ежовом молчании. И Катя чувствует себя уже совсем трезвой, становится еще более неловко, а когда они усаживаются за чай, она вовсе подумывает о том, чтобы найти причину и сбежать.       Но вовремя себя останавливает, напоминая, что жизнь учила встречать проблемы лицом к лицу и гордо устраивать с ними состязание, пока кто-нибудь из вас не продует. — Расскажи мне, как ты оказалась в Питере, я был уверен, что не увижу тебя здесь, ты уезжала в другой город. Да и знаешь, это забавно, встретить тебя именно тут, спустя столько лет, — Влад чуть улыбается, поднося чашку ко рту, мельком бросает на нее взгляд и ждет ответа.       Она слегка мнется, не зная, с чего лучше начать. Рассказывать ли все с самого начала или описать последние полгода? Что вообще стоит ему говорить? — Как-то все спонтанно получилось. Я крайне неожиданно сюда приехала, — она хочет обойтись этим, улыбается, заглаживая свое немногословие.       Но Маяковский настаивает. — Нет, дорогая, так не пойдет, мы встретились, чтобы поговорить, давай в подробностях, — он утвердительно снова нажимает на кнопку на электрическом чайнике.       Она выдыхает и думает, что сейчас утаивать уже нечего, да и какая ему разница, что с ней было. — После универа я недолго жила там, ну знаешь, как это бывает, мы снимали квартиру, я работала немного, да и казалось, что вот она самостоятельная жизнь началась прямо тут и сейчас… Затем я все-таки вернулась домой, потому что не сложилось, все как-то рухнуло, и я поняла, что оставаться там больше невозможно. Но дома тоже было тяжело, я отвыкла, я привыкла к большей самостоятельности, даже несколько свободе, обстановка в том месте меня угнетала. Ну и в интернете я нашла работу дистанционно, мы списались, поначалу я немного зарабатывала, но на билет хватило, из накоплений я взяла на первое время на квартиру, и как-то вот пошло, я переехала, начала тут работать и вот уже полгода пока все неплохо. Не шикую, конечно, но и не голодаю, — она выдохнула, показывая взглядом, что выложила достаточно, даже слишком много для не-нового-просто-хорошо-забытого знакомого.  — О, ты жила там с молодым человеком? Это был… Ротов? Не помню, как его зовут, — Маяковский пренебрежительно сверкнул глазами, сделав вид, что действительно Ян был мелкой мушкой. Однако на самом деле он так не считал, Ян был и оставался его первым конкурентом за ее сердце. Так он определил это для себя тогда, и несмотря на все ее отрицания, Ротов всегда вызывал много подозрений. — Хах, — она усмехнулась, — нет, это был не Ян. Ян оставался со мной первые года два, пока мы оба окончательно не поняли, что, наверное, уже стесняем друг друга. Мы оставались друзьями, но уже утомляли, у него была своя компания с работы, я общалась с университетскими. Молодой человек был его коллегой. Он как-то привел меня к ним — познакомится, отдохнуть, ну и мы сошлись характерами. До сих пор в хороших отношениях, просто выбрали разные дороги, — она спрятала улыбку в чашке.       Маяковский не отрывал взгляда и сам не мог себе объяснить, почему. Хотя идеи закрадывались, конечно, но все было чушью. — Расскажи лучше ты, как ты оказался тут, почему переехал? — она заинтересованно подняла голову и оперла ее на руку.       Маяковский улыбнулся и тяжело вздохнул. — Нет, так у нас дело не пойдет, — он встал, пошарился в высоких шкафчиках, отыскал там бутылку коньяка и обернулся к Кате, — это немного разрядит обстановку. Я не уверен, но обычно работает, — иронизирует он.       Она ненадолго задумывается, а затем все-таки двигает ему свою чашку, и он льет немного прямо в чай.       И спустя пару минут он сам уже говорит слегка расслабленней, но скорее от самовнушения, нежели от действия спирта. — Я жил там пять лет после того, как ты уехала, но это было достаточно невыносимо. Несмотря на то, что работу я сменил, все-таки это было тяжело. Не знаю, у меня были мысли переехать еще тогда, спустя два года, но Артем как-то отговаривал, Оля тоже была против, и я думал, они правы, что меня тут ждет — ничего. Там у меня есть они, а тут ВУЗ, в котором учился, но это наверное и все. И я оставался там ради них. Однако… Мне не объяснить, я не уверен, что хочу объяснять. Но все в этом городе напоминало мне о прошлом, и от этого иногда голова идет кругом, ты чувствуешь себя в болоте, я понял, что уезжать — это не прихоть, а необходимость, — он уныло поболтал чайной ложечкой в кружке.       Она понимающе кивнула. — А как там они сейчас? Как у них дела? Кстати, как Лиза, она все еще с Самойловым? — Катя усмехнулась, прикидывая, насколько это странно, что они сошлись.       Влад кивал. — У Артема все в порядке. Он начал осознавать, что еще пару лет и его девчонка из разбойницы превратится в принцессу и кончится его спокойная жизнь, Оля по-прежнему самый мудрый человек в моей жизни, а Лиза — да-а, вышла за него замуж и вернулась домой, живет в той квартире… Которая была моей, ты должна ее помнить, — он чуть улыбается, следя за ее реакцией. А Катя действительно прекрасно помнит ее. — Давно они поженились? — Около двух лет, по сравнению с твоими, не очень, — он жмет плечами. — Почему вы перестали общаться с ней?       Катя одобрительно улыбнулась, будто знала, что этот вопрос должен был прийти и даже ждала его. — А почему мы перестали общаться с тобой? — она чуть-чуть помолчала, но он счел ее вопрос риторическим. — Я думаю, она немного в обиде на меня за то, как я поступила с тобой. Да и мы как-то оказались все внезапно заняты. Я думаю, она считала, что я изменяла тебе с Яном и врала, а этого бы она мне не простила. Даже Ева бы мне этого не простила, — Катя бессильно покачала головой, имея в виду, что другого положения дел и не могло быть. — Но, если тебе интересно, то это не так. Мы никогда не были с Яном даже приблизительно парой, мы друзьями-то очень спорными были. — Знаешь, не очень хочется признавать, но я, наверное, тоже так считал. Но перестали мы общаться не поэтому. Я думаю, что это произошло из-за того, что я не смог тебя отпустить. И единственным выходом было сжечь мосты. По этой же причине я уехал. И по ней же я не знал, что ты здесь: когда-то давно я просил Олега не говорить мне о тебе, и то, что мы все-таки встретились — абсолютная случайность. — Но получается, что даже если бы не было вчерашнего дня, мы бы встретились на остановке, — подмечает она. И он соглашается. — Почему ты не женился? Прекрасный способ перечеркнуть прошлое. — А ты? Кать, начинать новые отношения, когда ты весь еще, как в гуталине, в старых — это дохлый номер, честное слово. Я не мог жениться просто так, чтобы кого-то забыть. — он говорит так, будто рассказывает давно известную истину. И она с ним была солидарна, может, поэтому ни с кем у нее не сложилось. — А вообще, знаешь, я правда любил тебя, и пережить еще один уход кого-то надо очень много сил, а у меня их нет. А вероятность счастливых браков — ну такая, знаешь. А после тебя мне, наверное, до сих пор никого не надо.       Он замолкает. Наступает оглушительная тишина, и она смотрит не виновато, но осторожно. Ей хочется сказать что-то, чтобы пожалеть его или поддержать, но у нее ничего такого, что вернуло бы ему его восемь лет и, может быть, веру в любовь или во что она у него тут.       Маяковский взглянул на нее раз, и больше старался не смотреть. Неловко теперь немного, что его мутное признание звучало так. Звучало сейчас. Наверное, это надо было говорить ей тогда, на перроне, может быть, в тот вечер, когда она шла орать на него из-за Евы или когда они пили, но он будто бы не хотел портить ей планы, жизнь, а на самом деле было жалко себя и очень красиво быть гордым.       Она наконец говорит: — Ты прав. Возможно, это прозвучит глупо, ты можешь не верить мне, да и это уже, право, не важно, но я тоже тебя любила, — он действительно пропускает ухмылку, говорящую о его ироничном настрое в отношении ее слов, — нет, не смейся, — серьезно наказывает она, но тут же меняется в лице, улыбается и даже немного смеется, — хотя можешь, это правда уже никакого значения не имеет. Но это правда. Я действительно любила тебя искреннее и ни разу не соврала тебе, хотя может быть недоговорила. И все-таки, будущего у нас не было, ты сам так не думаешь? — Он молчит, лишь взглядом показывая вопрос «почему?» — Ведь мы совершенно разные были. Но знаешь, это никак не влияло на мою любовь к тебе в начале, я любила бешено, я была готова если не умереть за тебя, то сделать, все, что в моих силах, пожертвовать чем угодно. Однако в последствии я стала для себя важнее. И я поняла, что если мы в чем-то не сходимся, мне не обязательно разбивать свои планы, идеи, желания в дребезги… — Я никогда не требовал от тебя этого! — строго перебивает он. — Я всегда говорил тебе, что у тебя вся свобода. Ты хочешь уехать — езжай, я отправлюсь за тобой, я всегда говорил тебе и был готов поддержать тебя в любом твоем деле, разве нет? — О, Маяковский, брось, конечно, ты говорил, но это бы не сделало тебя счастливым. Хотел ты совсем другого. Ты хотел спокойствия, семью, хотел, чтобы твоя женщина сидела рядом с тобой, рожала тебе детей, варила борщи, любила тебя и ждала после работы, тебе хотелось дома, спокойствия, тепла и уюта, а не кататься за малолеткой из города в город. Это было ясно мне с самого начала, когда я узнала тебя поближе, и вся проблема и была в том, что в начале я решила, что я идеально подхожу для этого и мне плевать на то, что я захочу уехать, ввязаться во что-нибудь или вроде того. А потом я поняла, что это достаточно эгоистично и по отношению к тебе и ко мне. Я лишаю себя своей жизни, а тебя всего того, о чем мечтаешь ты. И это было одной из причин нашего рас… — То есть ты решила, что я о чем-то там думаю, чего-то хочу и все? Катя, ты просто бросила меня в какой-то момент. Вычеркнула, как и не стояло. Ты считаешь, что это не эгоистично?! Ты подумала, что мне надо найти кого-то, кто даст мне то, что я хочу, сказала мне умопомрачительное «женись» и бросила меня, решив, что я обязательно найду кого-то?! Катя, а ты не подумала о том, что это ты, я люблю тебя и не хочу никого больше искать? Хоть раз ты подумала об этом? — он говорил уже совершенно серьезно и где-то даже озлобленно, громко. — Влад, сам подумай, о чем ты? Я была слишком мелкая и глупая для тебя, мне хотелось попасть в какую-то дурную ситуацию, уехать, сделать что-нибудь, мне надо было нагуляться, а тебе всего противоположного, мы не сходились хотя бы в возрасте. К тому же я бы навсегда осталась для тебя девочкой-школьницей, которую надо учить чему-то, я бы психологически оставалась для тебя ребенком, который никогда внутренне не дорастет до тебя. Мы всегда были на разных уровнях и мне никогда не достичь тебя, ты не понимаешь? И каждый раз, когда я думала, что я тебе не пара, что я не похожу тебе, потому что слишком маленькая, слишком глупая или что-нибудь в этом духе, я понимала, что выходом будет сжечь все мосты, извиниться и исчезнуть. Единственное, что я четко понимала — это то, что мы буквально противопоставлены друг другу, я не доросла до тебя, ты устанешь от меня рано или поздно и либо потом бросишь меня сам, либо не сможешь этого сделать и будешь мучатся. Никакого будущего у нас не могло быть, мы были абсолютно разными, и это было огромной пропастью между нами. Мне надо было расти до тебя, а тебе со мной только время в пустую тратить. И я приняла решение, тяжелое и почти непосильное, что надо начать новую жизнь и мне, и тебе, это первый опыт и он как первый блин, а для новой жизни надо было оставить все старое. Прости. — наконец закончила она и замолчала.       Он смотрел будто не на нее, а сквозь. С одной стороны, он понимал, что она права, а с другой — забыть ей ее жестокого ухода, ее поступка, того как легко она решила все сама — невозможно. — Ты никогда не любила меня. Тебе плевать было, я как эксперимент, ты попробовала и всё. — Не так, — серьезно прервала она. — Я любила тебя, просто тогда мы не поняли бы друг друга в полной мере, чтобы быть счастливыми, чтобы остаться друг с другом и не бесить. — А сейчас? — намешливо спросил он, заранее зная, что она пошлет его, потому что это смешно. — А сейчас уже поздно. Мы другие люди. Чужие люди. Слишком много времени прошло, мы давно не виделись, и теперь скорее призраки прошлого друг для друга. Но чтобы ты знал… Я правда жалею. Прости.       Влад опустошенно глядел на нее, ничего не говорил даже не мог пошевелиться. Он услышал от нее все то, что боялся услышать тогда. А теперь она вывалила перед ним все его опасения. И даже откровенно сказала, что они чужие люди. И упомянула, что любила его. А что у него есть теперь? — Хорошо. Знаешь, теперь, наверное, это все уже неважно. Мы больше никто друг другу, и уже давно, поэтому… я все-таки скажу. Я любил тебя и люблю до сих пор… Я уехал, перестал общаться с тобой только потому, что говорить с человеком, говорить о человеке, ходить в места, где вы были с ним вместе, который жив и не с тобой — невыносимо. Не знаю, насколько ты можешь понять меня, но это правда тяжело. Хочется либо убить, либо умереть. И ни то, ни другое невозможно. И спасибо за этот разговор, наверное. Я теперь точно знаю, что эти восемь лет были неизбежны, и что все теперь необратимо. — она молчала. Говорить было нечего. Оправдываться нет смысла. — Оставайся, если хочешь, уже поздно. — Нет, я домой. — Я вызову такси. — Спасибо, я сама. — Кать, перестань. Мы взрослые люди, это глупо, — он мягко смотрит на нее, приходя в себя. — Я знаю, все в порядке, мне неловко после этого всего быть у тебя в долгу. — Катя, ну какой долг, о чем ты. — И все же.       Он больше не спорит с ней, она вроде бы даже спешно идет в коридор, одевается тоже наспех, застегивая все свои пуговки, укладывая шарфик.       И он идет провожать ее вниз, хоть она и говорит, что этого не нужно, оба молчат и говорить вроде не о чем, да и не хочется. Они недолго ждут машину, а когда та подъезжает, прежде чем Катя садиться, Влад окликает ее. Она смотрит устало и ожидающее, он мягко касается ее руки, наклонаятся, целуя тыльную сторону, затем разворачивает ладонь и целует посередине. Она чуть-чуть сжимает плечи от мурашек, прощается. Маяковский открывает перед ней дверь и захлопнув ее, заглядывает к водителю, кладя на переднее сидение деньги.       И Катиных возмущений он уже не слышит, потому что дверь закрывается, машина отъезжает и он абсолютно один и едва пьяный поднимается к себе в пустую квартиру, еще еле заметно пахнущую ее духами. ***       Новый день ударяет обухом по голове, когда Катя понимает, что немного проспала свои дневные планы, а Маяковский на парах в универе, читая лекции, сам засыпает от своей монотонности.        Время тянется бесконечно и совершенно не в радость, даже когда спать перестает хотеться, настроение не растет вверх. Все вокруг говорит о том, что день ужасный и все, что с ним можно сделать — это просто пережить.       Когда Катя заканчивает в редакции, что-то доделывая, дописывая, она выходит из здания, пока еще светло. И мысль, весь день точившая ей мозг, снова колет иголочкой укора. Она знает, почему день такой плохой, почему настроение испорчено, знает, что могло бы это исправить, но делать этого ужасно не хочется. Однако, сжав в кулаке все свои «не хочется», она торопливо набирает знакомый номер и поскорее нажимает вызов, чтобы не успеть передумать. Трубку берут на пятый гудок. — Да? — Влад, привет, это Катя… Малаева… — Я узнал —…может быть, у тебя найдется минутка поговорить? Я ужасно чувствую себя после вчерашнего и снова исчезать на такой ноте не хотелось бы. Может быть, буквально минут тридцать? Если хочешь, можем в другой день, — она сама не до конца объясняет себе, зачем это делает, но делать продолжает. — Хорошо, без проблем, только давай через час, у меня работа.       Катя миллион раз соглашается и кладет трубку. Место они обговаривают в сообщении, и она уже мчит в кафе, в котором они договариваются встретится.       Маяковский подходит туда, как и обещал, через час. Не сразу замечает ее в зале, а когда находит, идет не торопясь. Она неловко перебирает пальцами салфетку и, пока Влад подходит к ней, он снова думает о том, как сильно все поменялось. Не только в ней или в нем — все поменялось вокруг. Хотя, честно сказать, после стольких лет неведения, видеть ее сейчас такой — немыслимо. Одна ее поза, в которой Катя сидит — другая. Спина прямая, напряженная, женские руки двигаются теперь совсем иначе, никаких резких или неаккуратных движений, только легкость и жесткость. Она одновременно мягка и уверенна и это как будто бы (он откладывает эту мысль как одну из самых желанных и самых страшных) все то, чего не хватало той прошлой Кате, чтобы окончательно быть его.       Он доходит до столика, спокойно вешает рядом пальто, оставив портфель с документами на стуле. — Привет, — мягко улыбается он, чувствуя себя вполне уверенно. Она кивает. — О чем ты хотела поговорить? — Я просто хотела… быть уверенной в том, что между нами не останется никаких недосказанностей, как тогда. Не хочу потом еще через восемь лет случайно встретиться с тобой и высказывать друг другу, какие мы идиоты, — Катя по слову проговаривает все то, что репетировала у себя в голове около получаса, и ей это неплохо удается. Она поднимает взгляд на него, смотрит в глаза, желая увидеть там сначала его мысль, первую реакцию, прежде чем он что-то скажет (или соврет). — Брось, это ерунда, прости, если я обидел тебя… — Влад, прекрати вести себя как придурок, — жестко отрезает она, соображая, что он делает то же самое, что и тогда. Говорит, что все в порядке, когда это не так. — Не надо пиздеть мне, что все хорошо, а потом копить в себе ненависть, окей? — она вмиг становится серьезной и эти изменения пугают его, та Катя так не умела, не могла, не была на это способна.       Он пару минут молчит, смотрит ей в глаза, видит, что она ждет ответа, но он ничего не говорит. Понимает, что метать успокаивающие слова ей вряд ли теперь нужно. А признать, что она его сломала, вот так, открыто — это перебор.       Он тяжело выдыхает и опускает глаза на стол. — Ладно, может быть, ты права. — он держит паузу, собираясь с мыслями. — Единственный вопрос, который звучал у меня в голове все это время (как будто бы я не знал на него ответа с самого первого дня знакомства с тобой) — это «почему ты меня бросила?» Жалость к себе сожрала меня, но страшно даже не это, а то, что в попытках отпустить эту ситуацию — тебя, этот город, это чувство — я избавился от работы, которая меня устраивала, переехал из города, где живет моя семья и лучший друг, и как будто вырезал из памяти один из самых приятных периодов своей жизни. Я понял уже, что второй раз чувство потери (особенно, когда все очень даже можно вернуть) я не хочу переживать, мне было гораздо легче сделать вид, что я забыл тебя. Но только сделать вид — не забыть, — он закончил и посмотрел на нее, будто был готов к тому, что его расстреляют.       Но она лишь устало оперла рукой лоб. — Почему нельзя было поговорить?! — Ты стала бы меня слушать? — проговорил он, заранее зная ответ. — Тогда — даже может быть лет семь назад — вряд ли. Но потом, столько времени ты просто жил и думал о том, что я так хуево поступила с тобой, а попытки хотя бы просто обсудить это не предпринял? Нет, ты не думай, я не осуждаю тебя, я просто хочу сказать, что сделай ты это раньше, возможно, ты был бы уже семейным человеком, потому что реально отпустил, а не просто сделал вид. — Я столько усилий приложил, чтобы ничто не напоминало о тебе, ты правда думаешь, что я хотел встретить тебя? — Ты трус? — риторически возмущенно спросила она. — Я просто хочу наконец-то жить в покое, — строго ответил он. — Чтобы ничто меня не терзало. Конечно, ты меня не понимаешь, потому что ты все еще ищешь приключений, ты не переживала грандиозных потерь, которые ломают тебя от начала до конца и после которых все еще как-то надо жить! — Солнце мое, если мы пришли сюда померяться психологическими травмами из прошлого, то я пойду!.. — слишком громко отрезает она, но тут же успокаивается.       Спокойный разговор вновь выходит из-под контроля, и они оба молчат пару минут, давая себе время остыть. — Прости, — первым говорит он. — Ты тоже, — она подхватывает ту же. И после некоторого молчания теперь говорит Маяковский. — Ладно, все это действительно осталось в прошлом, и теперь я хочу сказать только, что это больше не тянет меня, не весит грузом на сердце, я рад, что поговорил с тобой, сказал все, что хотел, и услышал то, что должен был. Может быть, теперь пора действительно остыть и остаться правда друзьями. Если уж так получилось, что мы снова встретились, может быть это что-то значит, — он говорит тихо, пытаясь наконец-то расставить те самые точки над i, ради которых они встретились.       Она мягко улыбается, чуть кивая головой. — Да, ты прав. Я все время думаю о том, что вряд ли наша встреча случайна. Нам действительно стоит попробовать. Но только чур говорить друг другу «привет», — она улыбается, иронизируя, протягивая ему руку для заключения этого дружеского обета ради избавления, наконец, от тягостного прошлого и обретения нового ясного будущего. *** ЭпИлОг       Ева, заметно располневшая после родов и с едва заметными следами бесконечного счастья на лице, упорно шла мимо дворов, держа в руке телефон Олега. — Солнце мое, в чем дело, ты сказала, что повернуть надо через два пролета, мы уже восемь прошли, — устало следуя за ней, говорил Олег. — Ты считал? — улыбаясь, спросила она. — Я пытался, — нехотя ответил он. — Давай-ка его сюда, я сейчас все найду…       И пока они боролись за обладание джипиэс-навигатором, совсем недалеко от них Маяковский готовил праздничный ужин, по рецептам, заботливо оставленным привычной гостьей.       После рождения ребенка, жизнь молодой семьи довольно круто изменилась, и потому едва ли они могли выхлопотать дни отпуска. Олег безвылазно работал, а Ева была в декрете, и времени на обычный, для простых смертных, отдых практически не оставалось. И когда наконец в октябре Олег получил отпускные, вместе с двумя неделями обещанного отдыха, Ева заботливо переложила сына в руки горячо любимой свекрови. Они решили на неделю съездить в Петербург, повидать дорогих людей, отдохнуть от рутины и набрать побольше воздуха в грудь.       Когда наконец Ева выбрала дворик, в который ей надо свернуть, Олег смутно припоминал, что нечто похожее было год назад. А когда, набрав квартиру в парадном, они услышали знакомый голос, тогда и вовсе теория о правильности двора подтвердилась от и до.       На этаже их встретила открытая дверь и какие-то чересчур подозрительные звуки с кухни. — Маяковский, ты чего там делаешь? Кто гостей встречать будет? — шутя возмущалась Ева, снимая верхнюю одежду.       Влад появился в дверном проеме с ножом в руках. — Я режу торт, ребята, я очень-очень занят, — размеренно сказал он, улыбаясь. — Наконец-то вы добрались, я даже карту вам кинул, чтобы вы сразу от вокзала и ко мне, как можно было заблудиться? — Ева решила, что карту она не понимает, — улыбнулся Олег, вешая пальто.       Маяковский усмехнулся, закатил глаза и вновь скрылся на кухне.       Откуда-то из ванной донесся Евин крик, оглашающий квартиру вопросом. — Вла-а-ад, где Катя? Я надеюсь, ты позвал ее, и сказал время? Почему она все еще не тут? Мне она нигде не отвечает.       С криком Евы из ванной о Кате, Маяковский вдруг остановился на долю секунды, чуть не рубанув ножом себе по пальцам. По спине пробежал холодок будто бы страха. Он на секунду замер, задумавшись о чем-то, но Ева уже шла к нему на кухню, а потому он постарался поскорее прийти в себя, продолжая беззаботно летать от столешницы к обеденному столику и обратно. — Она на работе, сказала, что будет чуть-чуть позже, но постарается успеть, — спокойно ответил мужчина. — Как удобно, что вы снова общаетесь, хоть и не так тесно, как раньше. Но после стольких лет вашего молчания — это прямо круто, — просто произнесла она, стараясь не окрашивать слова какими-либо эмоциями, потому что не знала, что об этом думает Маяковский. Ей хотелось лишь огласить факт, не забыв при этом упомянуть, от чего к чему они пришли.       Он неопределенно хмыкнул и проигнорировал ее слова. На кухню зашел Олег с явно растерянным видом. На лице ясно отображалось движение извилин в его голове, он соображал как бы вежливо, но метко задать вопрос. — Дружище, почему ты не сказал, что у тебя появилась девушка? — произнес Олег задумчиво, будто спрашивал это не у Влада, а у самого себя. В голове не укладывалось, что вечно одинокий Маяковский, наконец-то кого-то нашел.       В глазах Евы блеснули искорки заинтересованности. — Да-а, я тоже заметила. Кто она такая, выкладывай, — тут же надавила девушка и заулыбалась.       Маяковский немного нахмурился, будто пытался понять, о чем они говорят, по крайней мере он старательно делал вид не ведающего человека. Затем вновь вернул прежнее выражение лица. — Бросьте, ребята, у меня никого нет, — он пожал плечами, начиная указывать им, чтобы они сели и не мешались. — Влад, я тебя умоляю, кому ты гонишь, — надменно сказала Ева и посмотрела на него. — Ну… это одной моей знакомой, с работы, она была у меня недавно, и это не то, о чем вы могли подумать, — серьезно сказал он. — Солнце, там две зубные щетки, — продолжала Ева, предвкушая свою победу.       Маяковский чуть замер — это определенно выскочило у него из памяти. — Это…       Он застыл и в этот момент, как по классике, раздался звонок. Он едва заметно выдохнул и пошел открывать, оставив вопрос Евы без ответа.       Катя ввалилась в квартиру до жути радостная с алкоголем, едой и тортом в руках. — Я спешила как могла, они уже пришли? — она обращалась к встречавшему ее Маяковскому, который принял из рук пакеты и помог раздеться, суетящейся девушке. — Да, и зачем ты купила торт, это же должен был сделать я, — улыбнулся он.       Она посмотрела на него и рассмеялась. — Прости, забыла, — шепнула она, скидывая с ног туфли, чтобы поскорее пробежать на кухню — заобнимать любимых родственников. /// —…вот, и теперь он везде постоянно с этой игрушкой, а когда я пытался забрать ее у него, он поднял такую истерику, получше Евы, — завороженно говорил Олег про своего недавно рожденного наследника, и по глазам было понятно, что сын для него — свет в окошке.       И Катя с упоением думала, что и не представляла, каким чудесным отцом может оказаться ее брат.       Ева недовольно и коротко посмотрела на мужа и начала говорить.       Как ни странно в ней это изменение с рождением ребенка, с обретением семьи, было куда более очевидно. После замужества она стала гораздо более сентиментальной, растрогать ее было намного проще, чем еще лет пять назад. Но с появлением сына теперь одно только выражение ее лица было таким мягким и женским… теперь перед ними совсем другой человек, который, может быть, устал, но может доверять и наконец-то счастлив. — А у вас что новенького? Вы хоть общаетесь, а то все время: у кого не спрошу, оба тему переводят, — Ева заинтересованно приняла выражение ожидания.       Катя как будто боязливо посмотрела на Влада, тот, конечно, заметил ее взгляд, но виду не подал. Он знал, что рано или поздно рассказать пришлось бы, и они в общем-то даже планировали сделать это сейчас. Но ей все равно было как-то страшно и неловко. Казалось, что они сейчас опять объявят обо всем, а потом ничего не оправдают, все кончится так же как уже кончалось когда-то. На мгновение Кате даже казалось, что лучшим выходом было бы спасовать прямо сейчас. Сказать, что ничего нового не происходит, все по-старому. Ее размышления прервал тяжелый выдох Маяковского, несмелость, но уверенность движения. Некоторое всеобщее молчание наводило трепет на гостей. — Ладно, возможно, пора пришла сказать, что новенькое кое-что действительно есть, — чуть улыбнулся он, но снова вернулся к абсолютной серьезности.       Ева испуганно замерла, уже минут пять догадываясь, что происходит, но боясь признаться себе в этом, а Катя нетерпеливо и неловко засуетилась. — Ты меня пугаешь, — отозвался Олег, стараясь не впадать во всеобщее оцепенение.       Влад теперь внимательно просмотрел на Катю, кивнул себе, подтверждая как бы правильность своих действий, собираясь с мыслями, а затем перевел взгляд на друзей. — Мы с Катей как раз хотели вам сказать, что уже… почти год живем вместе, — произнес он. — Это ее зубная щетка, Ева, — произнес он, как будто понимая, что пути назад уже нет. Но что-то внутри вроде бы даже подсказывало, что его искать и не нужно, что все страхи, ошибки — пустяки перед вечным. Себе признался еще неделю назад в том, что больше не боится разочаровать кого-то или не оправдать чьи-то представления о нем. Он любит ее, и медлить или бояться будущего значило бы для него практически поражение.       Пока выражение лица Евы приобретало печатный вид, Катя с настороженностью смотрела на них с Олегом, надеясь только на то, что никто не будет говорить ей, что она дура полная, и что она над ним издевается. Что снова ничего не выйдет, надеясь только на то, что она внутри сильнее, чем выглядит снаружи, что ее чувство, подкрепляемое постоянным напоминанием сбоку о том, что она права, будет держать ее как стержень.       А Маяковский боялся, что они скажут ему, мол, он держится только за прошлое, и не хочет смотреть в будущее, искать кого-то другого. Что он в этих отношениях как в болоте, в зыбучих песках. Но вместе с этим его не угасающее чувство преданности к этой девушке давало ему силу и уверенность в том, что он правее всех вокруг, она послана сюда для него и он уверен в этом спустя столько времени. Он буквально знает это. — Вы это серьезно сейчас? — шепнула Ева.       Катя отчаянно закивала головой, желая наконец-то хоть что-то услышать. — Поверить не могу, — тихо произнесла Ева, Олег негромко вставил свое «и я», а затем Ева лопнула, — Боже, и вы год об этом молчали? А какого я спрашивала вас, как на личном и оба мне говорили, что там чисто-лучисто?! Я бы с удовольствием обиделась на вас, если бы не была так за вас счастлива! Идите, я вас обниму, вы полные придурки, но я так рада, что вы снова вместе, неужели на это надо было целых восемь лет, — тараторила она, стараясь и желая обнять все и вся в этой квартире.       И когда все немного улеглось, Маяковский куда-то отошел, Ева заинтересованно расспрашивала во всех подробностях когда и как все произошло. Катя неловко рассказывала, что, мол, все само собой, она ничего не планировала, просто в тот день, когда они решили, что ничего у них не будет, они сделали все для того, чтобы что-нибудь получилось.       Маяковский загадочно вернулся на кухню и, не садясь, остановился где-то посередине. Олег в замешательстве посмотрел на него. — Что случилось? — спросил он у Влада, но тот лишь посмотрел на него, ничего не ответив. — Влад? — подключилась Ева.       Катя молчала. Маяковский решался в последние секунды. Он все давным-давно придумал и решил, все осознал, понял и принял, но все-таки это оказалось ужасно волнительно. Он решительно выдохнул и посмотрел на Катю. — Я кое-что хочу тебе сказать, поэтому не перебивай меня, пожалуйста. Надо было сделать это, конечно, лет девять назад, но лучше поздно, чем никогда, верно? Я люблю тебя дольше, чем кого-либо в этой жизни. И более чем уверен, что буду всю оставшуюся жизнь тоже. Поэтому, — он опускается на одно колено, разжимает кулак, открывая коробочку в нем и протягивая ее ей, — дай мне возможность никогда больше не потерять тебя. Выходи за меня замуж?       Она немного испуганно смотрела на него, вероятно, переживая за то, что об этом думает ее брат и его жена. Ведь в течение последних нескольких дней она отчетливо понимала, что помимо того, что они могут быть не в восторге от того, что они снова вместе, они еще могут начать их и переубеждать. Но на первую новость вроде все отреагировали нормально. А это в ее планы вообще не входило. Ступор, охвативший с ног до головы, мешал даже знак рукой подать, что она хотя бы услышала.       Она неуверенно перевела взгляд на Еву, та, пытаясь быть незаметной, кивала ей соглашаться, но молчала она не поэтому. Олег хмуро смотрел на происходящее, и Катя пару раз себе сказала собраться с мыслями.       Это твоя жизнь, тряпка, соберись.       Она снова смотрит на Маяковского, который со слишком серьезным лицом все еще держит кольцо и ждет, немного хмурясь, очевидно переваривая, что молчит она слишком долго, что не по плану все идет. А был ли план? — Да, конечно, да, — спокойно произносит она, продолжая фразу кроткой улыбочкой Джаконды. Он, как будто бы стараясь делать все незаметно, выдыхает с облегчением и уже улыбаясь надевает кольцо на палец. Ее рука немного трясется, она следит за его движениями и, когда он заканчивает, Катя быстро и тихо произносит только ему: — Я люблю тебя.       Он в тон ей отвечает «Я тебя тоже» и присаживается рядом, притягивая к себе и нежно обнимает.       Ева улыбается, глядя на только что помолвленных ребят. — Ехали в гости, а попали на историческое событие, Влад, ты молодец, я очень рада за вас! — говорит она восторженно, сжимая руку своего мужа, показывая этим, что он должен поддержать ее речь.       Олег пару минут молчит, серьезно глядя на обоих, а затем оглашает свое братское слово. — Я однажды подрался с тобой из-за ваших отношений, а сейчас ты у меня на глазах сделал ей предложение. Я искренне надеюсь, что это обдуманно. И… надеюсь, теперь вы будете наконец счастливы.       И где-то за окном, возможно, даже чуть подальше, было ясно, что все теперь будет хорошо. Что никого недолюбленного, никого брошенного, преданного, одинокого в этом доме больше нет, всех кого можно и нужно было спасти, они спасли. Самих себя — главное — спасли.