Ночь не закончится

У этого холодного, промозглого вечера был металлический привкус. Он мог только сильнее сжать губы и зажмуриться, чтобы больше не издавать звуков, чтобы больше не чувствовать боли — боли непонятого, чужого. В такие моменты мысли его пугали, потому что он думал о смерти. Чем жить в вечном изгнании, только потому что стараешься чуть больше, чем остальные, не лучше ли вовсе исчезнуть из мира, который не поддерживает стремлений? Не лучше ли провалиться в ад, если живущие на земле намного более жестоки? В такие моменты он изо всех сил сжимал губы и старался отогнать эти мысли, потому что на самом деле он хотел жить, хотел улыбаться, а смерти — боялся. — Не думал, что у вас в команде такие отношения. Уверенный голос и высокомерный взгляд заставили их снова притвориться хорошими. Словно завтра все опять не повторится. Миюки возненавидел этого человека, который посмел сунуть нос не в свое дело. Посмел увидеть его… слабым. — Это не твое дело, — угрожающе проговорил один из семпаев. — Он провинился, мы его наказываем, а ты вообще из другой школы, так что вали. Кадзуя поднялся с земли, опираясь о бетонную стену. Ему было стыдно. Предстать таким никчемным и жалким перед одним из сильнейших своих соперников значит то же, что и сдаться ему без боя. Как он мог теперь смотреть ему прямо в глаза, как мог держаться уверенно, если знал, что он видел его в самом худшем состоянии? Гении должны оставаться гениями. Потому их так и называют, что они идеальны. Никого не волнует, что остается за кадром. Они хотят твоих навыков и только их. Хотят пользоваться ими и презирать тебя за то, что ты ими обладаешь. Костяшки рук нестерпимо болели, все внутри жгло от боли, и Миюки никак не мог остановить слез. Он ненавидел себя за то, что так и остался слабым. — Какие-то ненормальные у вас воспитательные меры, — ответил, нахмурившись, чужак. — Валите уже, пока я в полицию не позвонил. — Что ты там вякнул?! Хочешь, чтобы мы и тебе показали, кто здесь сильнее? — Конечно, конечно, — поддакнул он, уже набирая номер. — Тц! Да поняли мы, идем. Они прошли мимо блондина, а блондин мимо них. Синие глаза горели холодной ненавистью. Он подошел к Миюки и протянул ему руку. — Ты в порядке? — Я и сам могу встать, — мрачно ответил кетчер, утирая слезы. Он выпрямился, и они долго смотрели друг на друга. — У тебя куртка порвалась, — он указал на разорванный по шву рукав. — А у тебя подачи отвратительные, — огрызнулся Кадзуя. — Ох, какие мы гордые! — выдохнул тот, обиженно отвернувшись. — Так бы и сказал, что тебя спасать не надо, — он развернулся и направился к выходу из переулка. Миюки несколько секунд в нерешительности кусал губы, пытаясь найти в себе силу воли, потом наклонился вперед, громко воскликнув: — Большое спасибо! — Хех! — Это самодовольное лицо жутко раздражало. — На поле сочтемся. — Поэтому и говорю сейчас, — ответил Кадзуя, выпрямившись. — Что бы не происходило за ним, на поле мы навсегда останемся соперниками. Так что не жди, что я буду тебе подыгрывать из благодарности. — Да, ты действительно удивительный человек, Кадзуя, — задумчиво проговорил он, улыбнувшись. — Эй! С каких пор ты меня по имени называешь?! — возмутился кетчер. — С этих, — ответил Мей и широко улыбнулся, — ведь теперь мы друзья! Как же раздражала эта улыбка, и с каждым годом все больше. Но Миюки ничего не мог поделать с этой прилипчивой блондинкой, да и не хотел. Нарумия оставался практически единственным, кто на протяжении вот уже почти четырех лет называл его по имени. — Господи… надеюсь, меня не будут сегодня избивать, — кетчер перевернулся на живот и беззвучно рассмеялся. На самом деле это было совсем не смешно, ведь на протяжении последних трех дней все его сны сбывались, и теперь Миюки был в легком недоумении. Ладно, если в первые два раза это были его личные заскоки, но Коминато его действительно застал врасплох. А особенно подозрительной показалась его реакция — складывалось ощущение, что Харуичи сам удивился своему признанию. Ради безопасности, а не потому что у него паранойя, Миюки решил, что сегодня ни под какими предлогами не выйдет за пределы территории школы. Все-таки в его сне не было никого, кто бы спас его, а значит, если все произойдет в реальности, то навряд ли закончится чем-то хорошим. Он вовсе не был уверен, что это должно повториться, вовсе не говорил, что он в это верит… К обеду Миюки все же пришлось признать, что у него паранойя. Он невесело заключил это про себя, когда испуганно отшатнулся только от того, что Курамочи хлопнул его по плечу. «Спокойно, это не может повториться здесь, — твердо говорил себе он. — Здесь ты…», — но Курамочи все равно подозрительно оглядел его. — Ты чего такой дерганный? — Ты подошел слишком неожиданно, — увиливает Кадзуя и сразу же переводит тему, потому что все, что может шорт-стоп сделать после его откровений, рассмеяться. Вечером, он возвращается в свою комнату, падает на кровать полностью вымотанный, словно сегодня тренировался без отдыха и перерывов, и выдыхает с облегчением, потому что его подозрения оказались всего лишь подозрениями. Смеется своей глупости и не может понять, как позволил себе верить в такую ерунду. Миюки даже не замечает, когда перестает думать о том, что нужно снять очки, и когда желтоватый свет настольной лампы мягко расплывается и исчезает в убаюкивающей тьме. * Шесть утра. Савамура просыпается почему-то на верхней полке. Он нахмурился, видимо, вспоминая вечерние события, потом аккуратно спустился вниз и принялся за привычные утренние процедуры. Закончив со всем, он должен выйти на тренировку, но вместо этого он что-то долго выискивает в кладовке. Копошится, рыщет и наконец выходит оттуда весь в пыли и с длинным кухонным ножом в руке. Курамочи все еще мирно посапывает на постели питчера. Во сне его лицо выглядит безобидным и почти милым, и только чуть нахмуренные брови напоминают о настоящем характере шестого номера. Эйджун аккуратно садится рядом с ним, чтобы не разбудить, смотрит на него спокойным, решительным взглядом. Тычет холодным кончиком в щеку шорт-стопу, а потом так же спокойно и уверенно проводит, чуть нажимая, разрезает кожу, наблюдает за каплей крови, стекающей по скуле на шею. Курамочи просыпается, оглядывает питчера сонным взглядом, потом легонько улыбается, опуская взгляд на нож, на кончике которого — его кровь. Нежно проводит тыльной стороной ладони по щеке Савамуры и негромко просит: — Убей меня. Первогодка улыбается, сильнее сжимая рукоять, пульс сбивается с ритма, сердце вырывается из груди, Йоичи улыбается так просто, словно просит его о чем-то невинном, все в нем дрожит от страха, но он знает, что сделает это, что не сможет отказать такой простой просьбе, другой выход — невозможен. * Савамура просыпается как обычно. Хотя обнаружив себя на верхней полке, он не сразу вспомнил, что Курамочи-семпай вчера заснул на его кровати, а потом отказался подниматься наверх. Он оделся, привел себя в порядок, потом вспомнил, что в кладовке где-то был нож. Покопавшись там около пяти минут, вышел довольный — все-таки нашел то, что искал. Курамочи все еще спал. Обычно он вставал в то же время, что и сам Эйджун, но в этот раз, видимо, не услышал будильника. Его лицо выглядело таким умиротворенным, почти детским, что Савамуре подумалось: «Кажется, ему на моей кровати спится лучше, чем на собственной». Он осторожно сел на краю постели, чтобы не разбудить семпая, некоторое время безмолвно смотрел на его спящее лицо. Почему-то хотелось рассмеяться, он выглядел таким маленьким, что Эйджун потыкал в него острым кончиком, но никакой реакции не последовало, шорт-стоп даже не нахмурился. Первогодка недовольно вздохнул, но потом ему пришла в голову идея. «Уж это-то точно его разбудит», — подумал он, лукаво улыбаясь, и провел по щеке Йоичи лезвием, темно-красной линией разрезая кожу. Убрав нож, Савамура бездумно разглядывал тонкую полосу крови, стекающей по скуле на шею. Семпай чуть нахмурился, приоткрыл глаза и слабо улыбнулся. Перевел взгляд на предмет, который Эйджун держит в руке, потом снова поднял глаза на питчера. Савамура был уверен: сейчас он скажет что-нибудь вроде «Я убью тебя», но Курамочи сказал: — Убей меня. Эйджуна охватила дрожь. Он нервно улыбнулся и зажал крепче рукоять найденного ножа. Он не хотел этого делать, но шорт-стоп улыбался так, словно у него нет другого выбора. Савамуре хотелось спросить его, почему за такую нелепую выходку он получает такое жестокое наказание, но он не мог выговорить ни слова. Он знал, что имеет право только исполнить его просьбу, и больше ничего. Он быстро посмотрел на нож в своей руке, чуть приподнялся над семпаем и, поудобнее перехватив оружие, собирался вонзить его в грудь Йоичи, но за одну секунду, за которую Савамура так и не понял, что произошло, он оказался посреди комнаты. Нож выскользнул из его рук и с гулким стуком упал на ковер. Курамочи в ужасе вскочил на кровати и уставился на соседа, как на настоящего убийцу, но сам Эйджун был не менее шокирован, чем его жертва. — Ты пытался меня убить!! — в истерике взревел Йоичи. — Ты сам меня попросил!! — крикнул в ответ питчер со слезами на глазах. — Слава Богу… — кто-то с облегчением выдохнул ему в спину, и тут Савамура заметил, что все это время Миюки крепко прижимал его к себе. Какое-то время оба жителя пятой комнаты удивленно смотрели на кетчера. Он был без очков и босой, и кажется, еще не успел толком проснуться. Потом Курамочи заметил еще кое-что интересное. — А ты какого черта дверь выбил?! — поинтересовался он. — А если бы я этого не сделал, что бы, по-твоему, произошло? — бесцветным голосом переспросил Кадзуя, подняв на него взгляд. Шорт-стоп вздрогнул. — Откуда ты… — Сон плохой приснился, — ответил Миюки, и у него нервно дернулась губа. Отпустив Эйджуна, он поднял с пола нож. — Я заберу это. Йоичи было хотел заявить, что сны не лучший аргумент для того, чтобы выбивать чужие двери, но, увидев бледное потерянное лицо кетчера, только спросил: — С тобой все хорошо? — Кажется, это я должен спрашивать вас об этом, — проговорил он, усмехнувшись, но слова, рассчитанные, как шутка, в той интонации, в которой были произнесены, совсем не произвели впечатления. — Может, задумаешься о том, чтобы перестать скручивать Савамуру по любому поводу? Он повернулся и, не смотря на питчера, вышел из комнаты. Жильцы провели кетчера тяжелыми взглядами, и, как только он ушел, почувствовали себя совсем не в своей тарелке. Сложно говорить с человеком, который пару минут назад пытался тебя убить. Особенно, когда ты сам его об этом просил. Из открытой двери в комнату проникал прохладный ветерок.