НЕСКОЛЬКО ЖЕНЩИН СПУСТЯ

Они не разговаривают несколько часов. Не вообще не разговаривают, а друг с другом. Рэнди слышит, как Гейл звонит на рецепцию, чтобы уточнить, где можно взять на прокат лыжные костюмы и снаряжение, видит, как он перемещается по первому этажу, будто что-то ищет, но позабыл, что именно. И даже если бы Рэнди и удалось придумать, о чём с Гейлом заговорить, все эти попытки заранее были бы обречены на провал, одним лишь его неприступным и сосредоточенным видом. Рэнди сидит на диване и притворяется, что смотрит телевизор, методично переключая каналы. Он не понимает, что происходит с Гейлом — а с ним явно что-то происходит. И спросить боится. В первую очередь из-за того, что не желает снова услышать «просто поддался моменту» или ещё какую-нибудь хрень в этом же роде. А ещё хуже будет, если Гейл сам вдруг об этом заговорит. Он может начать смеяться над их утренним поцелуем или извиняться за него, или пытаться как-то «нейтрально» всё объяснить. А Рэнди не нужно никаких объяснений, обесценивающих то, что было. Он сам был искренен в этом порыве и не желает знать, что для Гейла, может быть, это не так. Напряжение, уже несколько часов накапливающееся между ними, неожиданно разряжается гневной репликой Гейла: — Нет, блядь, так нельзя! Он отшвыривает подальше в угол свою сумку, в которой секунду назад сосредоточенно рылся, хватает со стола сигареты и быстрым шагом идёт на балкон. Рэнди удивлённо провожает его глазами, а сам начинает весь внутри трястись от страха. Но не так — «Боже мой, что случилось?»; а так — «Вот оно, началось». Когда Рэнди понимает, что Гейл курит уже четвёртую сигарету подряд, он тоже выходит на балкон: — Гейл? Рэнди старается не звучать истерически, но у него получается плохо, потому что от страха он просто сходит с ума. Гейл, не глядя на него, ровным голосом произносит два слова: — Это неправильно. И эти слова, словно пощёчины, обжигают Рэнди — красными пятнами отрезвления загораются на щеках. Он делает глубокий вдох и опускает глаза. И тут замечает, что Гейл стоит босиком на мокром от снега деревянном полу балкона. — Тебе лучше обуться, а то простудишься. И дальше обоим как будто становится легче. Они так же, лишь изредка переговариваясь, собираются и идут кататься. И Рэнди нисколько не удивляет тот факт, что вместо обговорённого ранее блу-слоупа Гейл выбирает чёрную трассу. Он профессионал и ему нечего делать даже на красной, поэтому Рэнди, вместе с остальными любителями, загружается в средний подъёмник, а Гейл, с ещё пятью лыжными профи остаётся ждать, пока их поднимут на Гоатс Ай. Не получив практически никакого удовольствия от катания, Рэнди возвращается в отель. Чёрт его дёрнул заикнуться про лыжи! Теперь ещё несколько дней придётся торчать на этом курорте и делать вид, что он охуительно счастлив. Хотя на самом деле ему хочется свалить куда подальше и вообще не видеть Гейла ближайшие десять лет! Ну или, как минимум, до следующих съёмок. Ну а что он хотел? Когда-нибудь это должно было произойти. Гейлу должно было это всё надоесть. Гейл — натурал, а ночью они перешли все границы. Да и вообще всю поездку, считай, блуждали в опасной близости от всех этих «Вход воспрещён». Ну и ладно, ведь ничего не случилось. Они ведь делали это просто так, ни за чем, и теперь легко могут остановиться. Они друзья, в конце концов, и нет никакой причины для того, чтобы перестать ими быть. Так Рэнди успокаивает себя, хотя на самом деле ему хочется плакать. Он успокаивает себя ровно до того момента, пока не соображает, что за окнами давно уже стемнело и весь их панорамный люкс практически погрузился во тьму. Гейла до сих пор нет. Тревожная мысль, что с ним что-то случилось, перекрывается едкой догадкой о том, что он просто не хочет возвращаться в отель. Может быть, он сидит в каком-нибудь баре (конечно, с женщиной, блядь!) или просто гуляет, или даже взял машину со стоянки и поехал вниз, в Банф… Какая, нахуй, разница! Главное, что он не хочет возвращаться к Рэнди, не хочет с ним даже встречаться, и наверняка сейчас просто убивает время в ожидании, пока он заснёт. Ещё через три часа Рэнди начинает молиться о том, чтобы все его догадки оказались правдой. Пусть делает что хочет — пусть трахает всех женщин мира, спит с той официанткой из Банфа, хоть прямо в бистро на полу! — только бы ничего не случилось! Он мечется по номеру и не знает, что делать. Не знает, что лучше — просто сидеть и ждать или что-то предпринимать. Как раз тогда, когда он решается отправиться на поиски, громко щёлкает замок и открывается дверь. Гейл, пошатываясь, стоит на пороге — пьяный, мокрый и бледный как смерть. Рэнди сначала облегчённо вздыхает, но тут же начинает злиться и сам даже не понимает на что. — Как покатался? Гейл как-то болезненно усмехается и тяжело приваливается плечом к стене: — Заебись. Этот ответ приводит Рэнди в бешенство, но он пытается сдержаться. Гейл, внимательно следящий за ним, перестаёт усмехаться и говорит: — Хватит раздувать ноздри, Рэндс. Лучше помоги мне разуться — я, кажется, вывихнул ногу. Метаморфоза, моментально произошедшая с Рэнди, заставляет Гейла снова начать улыбаться. Через минуту он уже разут и доставлен на диван, а через две — избавлен от лыжного комбинезона и заботливо препровождён в ванную. — Если тебе что-нибудь будет нужно, — взволнованно просит Рэнди, — ты меня сразу зови, слышишь? — Да, мамочка, — ржёт Гейл и, действительно, оставляет дверь в ванную приоткрытой. И действительно, через некоторое время зовёт Рэнди. — Что-то с ногой? — озабоченно спрашивает Рэнди, будто мгновенно материализуясь в ванной комнате. — Нет, с ногой вроде все в порядке — потянул разве что немного. Посмотри, что у меня на спине — очень больно. Когда Гейл поворачивается спиной, Рэнди видит на ней множество синяков и царапин, а кое-где даже засохшую кровь. Это причиняет Рэнди почти физическую боль. Но ещё через секунду он видит нижнее белье Гейла: — Эй, это мои трусы! — Но они ведь на мне, — отвечает Гейл. — В мире продаются тысячи одинаковых трусов, и это значит… — Они мои! И то, что ты их надел, не значит, что они стали твоими! Это значит, что ты спёр у меня трусы и не признаешься! Они ржут до тех пор, пока Гейл не начинает морщиться от боли, подняв руку, чтобы достать с полки шампунь: — Черт, что у меня там? Всё так плохо? — и он снова поворачивается к Рэнди спиной. — По-моему, ты врёшь, что неудачно упал — ты трахался с сотней девчонок. Причём у каждой второй был нехилый такой маникюр. — Тогда тем более нужна дезинфекция. Здесь была где-то перекись, посмотри? Ванная наполняется паром, и Рэнди в нём тонет, пока смотрит, как Гейл снимает трусы и аккуратно встаёт под душ. Он моется и всё время шипит от боли и жалуется, что когда струя воды попадает на царапины, его «всего пронзает болью, Рэндс, прямо насквозь». Рэнди знает, что должен ждать, пока Гейл вымоется и выйдет из душа, нужно обработать перекисью его спину. Но на самом деле ему хочется отсюда бежать. Немедленно. Выйти из этой чёртовой ванной. — Ну? Ты мне поможешь, или что? И перестань пялиться в стену, а то я подумаю, что ты бессердечная сволочь и тебе наплевать на меня. Помочь. Он должен помочь Гейлу. Протереть перекисью царапины на спине. Две из которых прямо на пояснице. Та, что пониже, ещё кровоточит немного. Рэнди уже приготовил и намочил ватный диск, но никак не может заставить себя это сделать. Не может притронуться к Гейлу, чтобы не начать кричать во весь голос: «Я знаю, как двигается эта спина, когда ты трахаешься, знаю!» Он не может дышать. И серьёзно боится, что у него начнётся паническая атака, потому что уже чувствует этот странный вкус в горле, как бывало давно. — Рэндс, ты в порядке? «Я знаю, как ты умеешь целовать — долго и нежно, — как легонько покусываешь губы, ласкаешься языком. Как ты пахнешь во время секса, Гейл. Почему ты меня не слышишь, если я уже много дней кричу тебе об этом?» — Рэндс? — Гейл поворачивается. Вернее, он пытается повернуться. Потому что Рэнди останавливает его, накладывая ватный диск на царапину, и всё, что он может сказать сейчас, — это мягкое: — Ш-ш-ш… На самом деле неважно, что говорить и что делать, лишь бы не дать Гейлу повернуться и увидеть, как он дрожит. Поэтому Рэнди сначала старательно водит по спине Гейла смоченным в перекиси ватным диском, а потом достаёт с полки бактерицидный крем. Сколько они уже находятся в ванной, Рэнди не знает. Не знает, как долго уже он втирает крем в спину Гейла. Но точно знает, что Гейл возбуждён — так же, как и он сам, — и поэтому не двигается и стоит. В какой-то момент Рэнди просто прижимается к этой спине, утыкаясь лбом между лопаток, и обнимает Гейла рукой за живот, натыкаясь на твёрдый горячий член. О боже! И не может сдержаться, чтобы не сжать его всей ладонью. А потом не может не начать ею двигать — вверх и вниз, снова вверх, снова вниз и по новой. Гейл стоит, затаив дыхание, пока Рэнди ему то дрочит, то гладит. Запрокидывает назад голову, кусает губы, молчит. Стонет Рэнди, у которого в штанах всё закаменело, но даже мысли не возникает тронуть себя. Сейчас только Гейл, только его оргазм ему важен, важнее, чем всё на свете, чем сама его никчемная жизнь. И когда Гейл наклоняется, чтобы опереться о раковину, Рэнди чувствует дрожь его бёдер и ускоряет темп. Наконец-то слышится громкий вдох, а потом и хриплые стоны. Пока Гейл кончает, Рэнди успевает оставить у него между лопаток засос. А потом — тишина. И в этой тишине Рэнди слышит прерывистый шёпот: — Блядь, что ты сделал?.. Раньше, чем Гейл успевает повернуться, Рэнди уже выбегает из ванной. Просто трусливо смывается, потому что уже почти плачет. И всё, что ему сейчас нужно — это смыть сперму с руки и убраться куда-нибудь на хуй, где можно спрятаться ото всех, а лучше всего умереть. И это оказывается не так сложно. Одеться и выйти из номера, отправиться в бар и надраться там до бесчувствия. Гораздо сложнее уйти достаточно далеко от отеля и найти такой бар, где Гейл не найдёт его за полчаса. Ну, конечно, полчаса — это чересчур: Гейл находит его минут через двадцать. Но за это время Рэнди успевает влить в себя рекордное количество алкоголя, а на него самого успевают положить глаз две брюнетки. И это его немного, но удивляет — ведь на лице у него наверняка написано отчаяние, и он не говорит им ни полслова, только сидит молча и пьёт. Но, может быть, он ошибается. Может быть, он ещё лучший актёр, чем привык о себе думать. Девушки недвусмысленно улыбаются, и в голове у Рэнди рождается план. План — это секс. Да, с женщинами — и на хуй Гейла! А затем — добровольная амнезия. И если завтра, когда он вернётся в отель, Гейл ещё будет там — НИ ЗА ЧТО НЕ ГОВОРИТЬ С НИМ ОБ ЭТОМ. Но, возможно (и скорее всего), Гейла в отеле не будет. После всех этих «это—неправильно» и «блядь-что-ты-сделал», наверняка он побыстрее свалит в Ванкувер, чтобы сдать там в прокатном бюро арендованный на его имя автомобиль. Рэнди пьёт, трясёт головой и не хочет думать об этом. Брюнетки — вот о чём ему лучше подумать. Нужен автомат с презервативами и ещё одна бутылка виски с собой. Вот о чем ему нужно сейчас думать, а вовсе не о… — Рэндс? Могу я поговорить с тобой? …вовсе не о Гейле! Он нахуй сейчас не нужен. Рэнди даже не хочет смотреть на него. Зато девушки на него заинтересованно смотрят. И задаются вопросом, кем они друг другу приходятся. И почему этот высокий парень ведёт себя, как ревнивая женушка, настаивая на разговоре с блондином и при этом делая вид, что их нет. — Сейчас не могу. Но мы можем поговорить завтра, когда тебе станет лучше. Гейл не двигается. Рэнди наконец поднимает на него глаза. Может быть, если он посмотрит на Гейла, тот поймёт, что Рэнди не может, ну вот просто НЕ МОЖЕТ сейчас говорить об этом? Может быть, завтра. А ещё лучше летом. А лучше — вообще никогда! — Рэндс. Он не понимает. И лицо его выражает всю решимость мира остаться здесь навсегда. Одна из девушек легонько покашливает и говорит потом: «Ой, извините». И Рэнди понимает, что это, вообще-то, не очень вежливо, что Гейл стоит к ним спиной и делает вид, что их нет. И девушки тоже замечают это. Одна из них предлагает Гейлу присесть и что-нибудь выпить. Тут Гейл поворачивается, смотрит на них, как на марсиан, и говорит: — Извините, нам не до вас. Но звучит это как знаменитое брайановское — скройтесь! Рэнди никогда не слышал раньше, чтобы вне площадки Гейл так с кем-нибудь говорил. Тем более с женщиной. Ну, или с двумя, как в этом случае. Брюнетки возмущенно встают из-за столика и уходят, бросив им на прощание несколько весьма креативных канадских ругательств. Рэнди делает вид, что возмущается: — Эй, это был мой план на ночь! — Это был дрянной план, и ты сам это знаешь. Гейл серьёзен, как Авраам Линкольн, и не перестаёт смотреть на Рэнди в упор. Как будто пытается мысленно сказать ему что-то. Но ведь это не может быть то, что сейчас у себя в голове слышит Рэнди? «Брось их, пойдём со мной» — вот что он слышит. Нахуй! — Ты сам говорил, что я с Мишель тогда, помнишь?.. — У Рэнди от выпитого начинает заплетаться язык, и его самого это бесит. — Я сказал тебе, что ничего не было… Я солгал. Гейл словно переваривает услышанное и долго, очень долго, молчит. Рэнди начинает слышать окружающие звуки всё хуже и хуже, потому что всё постепенно заполняется музыкой, которая всё громче и громче звучит в его голове. Потом Гейл делает резкий жест рукой и командует: — Поднимайся. Гейл ведь сильный, как пиздец всему, — Рэнди это хорошо знает. И поэтому даже не успевает ничего подумать, как уже стоит на ногах. — Может, ты хочешь знать подробности?.. — За мной. Коротко, сухо и зло. И так громко, что Рэнди хочется убить Гейла за это. За то, что весь бар заинтересованно смотрит на них, думая, что это обычные разборки парочки гомиков. И за это Гейл должен умирать долго и максимально мучительно. Рэнди только за этим и идёт за ним на улицу — чтобы рассказать, как именно он собирается его убивать. Рэнди неожиданно трудно поспевать за Гейлом, потому что тот делает какие-то ненормально большие шаги своими длинными красивыми ногами. Его шелковистые каштановые волосы всё ещё влажны после душа… Но Рэнди больше не хочет думать об этом. Хватит, вон до чего уже додумался — большое спасибо! Когда они подходят к своему «Форду», Рэнди понимает, почему Гейл его так быстро нашёл. Гейл резко поворачивается, краснея и почти задыхаясь от гнева: — Так что ты там говорил про Мишель? Что ты мне солгал? А в чём ещё ты лгал мне, а, Рэндс? — Больше ни в чём… — Рэнди в замешательстве от такого напора, он даже отступает на шаг от Гейла, поскальзывается, и ему с трудом удаётся удержать равновесие. — Я просто хотел сказать тебе, что я и один это могу. Ну, в смысле, с девушками. Когда хочу. И что сейчас я бы тоже смог… наверное… с этими… чёрт, как же их звали?.. Да блядь! О чем мы вообще сейчас говорим? Это просто нелепо! — О чём? — Гейл выкатывает свои и без того большие глаза. — О том, что только что произошло в моей ванной! Лицо Рэнди моментально вспыхивает от стыда. Щеки будто горят огнём, за секунду ему становится жарко. — Я не хочу говорить об этом. Рэнди пытается открыть одну из задних дверей «Форда», но Гейл ему не даёт, наваливаясь всем телом и прижимая к машине. — Хорошо, давай поговорим обо всём сразу, Рэндс. И о женщинах тоже. Тут Рэнди и вовсе выходит из себя, понимая, что Гейл припёр его к стенке. В прямом и переносном смысле. Да что же это такое, еб твою мать?! Он выпрямляется, чтобы казаться хоть немного повыше, и, глядя прямо в глаза Гейлу, почти кричит: — Я так и знал! Я знал это, слышишь? Ты просто трусливый мужик и эстетствующий натурал! Если ты не можешь заниматься сексом с другим мужчиной, то, блядь, не надо и начинать! Или ты мог бы сказать, что хочешь попробовать, вместо того чтобы трахать мне мозг! Но нет, блядь, ты же мачо! Ты всех на хую вертел — и меня, и всех этих девок! А потом страдаешь вселенски — из-за чего? Из-за пары поцелуев и одного минета? «Это неправильно, Рэнди»… Пиздец! Да ты просто жалок, Гейл Харольд! Блядь, и о чем я только думал?.. Рэнди ведёт себя так, будто говорит это не столько для Гейла, сколько для себя, и на него почти даже не смотрит. Поэтому его удивляет, когда рядом с собой он слышит смех. Гейл и вправду смеётся — совершенно нерадостно, как-то скептически, неприятно и горько. Рэнди понимает, что это пахнет истерикой, и весь его гнев куда-то испаряется вмиг. — Гейл, ты чего? Да забей, мы просто вместе трахали девок. Просто делили одну на двоих — это нормально. И, конечно же, это не значит, что из-за одного минета ты вдруг стал геем или там что-то еще… — Заткнись, Рэндс! Ты это серьёзно? — Это совершенно тупой вопрос и Рэнди не понимает, к чему клонит Гейл. — Мы ведь не просто трахали девок. И не просто делили одну на двоих. Я делил с ними ТЕБЯ. Понимаешь? — Мир вдруг взрывается и рассыпается у ног мелким крошевом, потому что Гейл абсолютно серьёзен и имеет в виду именно то, что говорит. — И если бы ты не считал, что делишь с ними МЕНЯ, то ничего бы не было сейчас в ванной. Пауза, выдох и долгий немного потерянный взгляд. — Рэндс, пожалуйста. «Пожалуйста». И эти глаза. Это нечестно! Рэнди не может спокойно выносить этот взгляд. Нечестно, нечестно, несправедливо! — О чем ты говоришь? — Рэндс. Не прикидывайся тупым. Не сегодня. — Что ты хочешь, чтобы я сказал тебе? Это просто был секс с разными женщинами. Мне было даже интересно… — Только это, Рэндс? Только это — и всё? А хочешь, я скажу тебе, что думаю о том, ЧТО это было? Это был испорченный телефон. — Что? Гейл, ты что, обкурился? Он качает головой и продолжает. И его голос гипнотизирует Рэнди, заставляет вслушиваться и понимать. — Знаешь, как дети играют в испорченный телефон? Ну, вот когда один говорит что-то другому на ухо, а потом этот другой — третьему, и так по кругу? И обычно то, что сказал первый, доходит до последнего в неузнаваемом виде. Так вот — и я и ты, Рэндс, пытались говорить друг с другом через… чёрт, я даже не помню их имён. — Гейл удивлённо пожимает плечами. — Ни одного не помню, да и плевать. Скорее всего, они оба сошли с ума. Сердце Рэнди начинает перекачивать кровь как электронасос. Его ум анализирует услышанное, выдвигает контраргументы и думает о многих вещах сразу, начиная от «БЛЯДЬ, ГЕЙЛ ВЕДЬ НАТУРАЛ» и заканчивая «ДА И НАСРАТЬ, ВСЕ РАВНО Я ЛЮБЛЮ ЕГО». Рэнди заставляет себя сделать последнее усилие и прояснить всё до конца — всё, что до сих пор его гложет, несмотря ни на что. — Гейл, ты сказал, что это неправильно. Ведь он действительно это сказал! Сегодня утром, когда хотел прекратить всё это. Всю эту дикую еблю, весь этот секс на троих. — Потому, что это неправильно! — Гейл говорит это снова, и Рэнди просто теряется, не понимая его. — Неправильно использовать кого-то, а тем более — так. — Как «так»? — Рэнди переспрашивает снова. Гейл стоит так близко, что их джинсы трутся, а лица видятся нечётко, как когда сидишь близко к экрану в кино. — Использовать их для этого. Рэнди облизывает пересохшие губы. Как будто его тело знает заранее всё, что очень скоро произойдёт. — Для чего? На самом деле он понимает, что имеет в виду Гейл, но не может отказать себе в удовольствии услышать это в его исполнении. — Для этого! — Гейл хватает Рэнди за лацканы кожаной куртки и ещё больше притягивает к себе. — Блядь, Рэндс! Он наклоняется, и они сначала сталкиваются лбами, а потом уже находят губы и пускают в ход языки. Жаркий поцелуй у двери их подержанного «Форда» — что может быть романтичней? Но им откровенно плевать, они трутся друг о друга всем телом, хватают за шею, ерошат волосы, стонут. Десяти минут поцелуев им хватает для того, чтобы перевозбудиться, словно подростки. Рэнди буквально кусает Гейла за шею, а тот уже прокусил до крови ему губу. Оба просто дрожат от желания. Гейл снова заводит своё «Рэндс, пожалуйста», а Рэнди, без обиняков запустив ему руку в штаны, бормочет на ухо: «Если ты не донесёшь это до спальни, я тебя уничтожу, посмотришь». Они быстро садятся в машину и едут к отелю. Кажется, Гейл, начав говорить, уже просто не может остановиться. Рэнди очень боится, что они разобьются, но ему очень приятно слышать все эти слова: — Я видел тебя с ними, и у меня как будто открылись глаза, Рэндс, я не мог не хотеть поставить тебя на колени и чтобы ты делал мне то же, что ты делал им, понимаешь? И я сам тоже хотел тебе это всё делать, Рэндс. Блядь, как ты не видел? Ну, серьёзно, серьёзно говорю тебе, я был просто не в состоянии, быть так близко к тебе и в то же время, как на другом конце света. И поэтому, пожалуйста, Рэндс… Они добираются до отеля минут за пять, потому что Гейл гонит как сумасшедший. Открывают дверь в номер, швыряют на пол одежду и почти бегут по лестнице в спальню, пихая друг друга и весело матерясь. Может, это и правда, что они до сих пор говорили друг с другом по испорченному телефону, где слова искажались наличием огромного количества всевозможных помех. Этой ночью Рэнди хочет, чтобы Гейл понимал его однозначно. И, будто в ответ на его мысли, Гейл говорит: — Сейчас только ты и я, Рэндс. И на хуй всё, что создаёт между нами помехи.