Откровения вечности

Возвращение в тускло освещенный подвал-прибежище Лау проходило в лучах предзакатного солнца. Оливия постоянно оборачивалась, и с прищуром поглядывала на тающую полоску света над горизонтом. По неведомой причине спускаться вниз было тоскливо, словно ее намеревались лишить тепла светила навсегда. Хоть ранее девушка не тяготела к светлому времени суток, сегодняшние события немного перетрясли ее обыденные представления о комфорте, оттого она шла медленно, едва ли не упираясь, на каждый шаг вниз - оглядка назад. В итоге ей практически пришлось задирать голову, чтобы ухватить последние отголоски рыжеватого марева на небе. Лау тоже приходилось оборачиваться и молчаливо искать причины подобного поведения Лив - раньше она с готовностью скатывалась по ступеням вниз, настойчивым наводнением пышных юбок, колких смешков и алчущего приключений янтарного взгляда смывала скуку приевшейся обыденности. Впрочем, солнечное смятение длилось недолго - девушка шагнула на середину лестницы, и сумерки ласково коснулись ее макушки, принимая в слегка душные, но сглаживающие все неловкости объятия. Они погрузились в плотный туман от выкуренных сигар, трубок и кто-там-знает чего еще, и принялись лавировать между матами, сваленных в кучу, бархатными пуфиками с кисточками с уголках, мягкими мешками, набитыми тряпьем, потертыми и оттого маслянистыми софами, матрасами с соломой, подстилками из бамбука, и всеми, кто на этом развалился, лежал, спал, предавался утехам или другим порокам. Лишь первые секунды дыхание перехватывает, ноздри Оливии гневно затрепетали, отказываясь вдыхать такое количество дряни, но человек быстро ко всему привыкает, и спустя пару осторожных вдохов девушка глубоко и шумно вобрала в себя дурманящий аромат и слабо улыбнулась. Дурной, полный тьмы, ее дом, ее пристанище, место, где ждут, где не осудят. Барнетт крепче перехватила руку Лау, и они слегка улыбнулись друг другу. После пережитых (хоть и забытых) злоключений было приятно оказаться в относительно спокойном месте, где ее не тронут (не посмеют), где можно передохнуть и попытаться решить, что делать дальше. - Помнится, за тобой должок, - Лив хищно улыбнулась, и с жуткими попытками спародировать низкий голос мафиози прогудела - "И тогда я расскажу тебе всю историю до седьмого колена всех участников событий и свою версию сотворения мира". - Хм... Про мир не было ни слова. - Знаю-знаю, - девушка, довольная свой шуткой, рассмеялась, - но сначала - ванная, да, Ран Мао? Она позволила молчаливой подруге, словно соткавшей себя из тумана подле них, тесно обхватить себя под руку и увлечь еще дальше в глубины подвала, чтобы с нескрываемым стоном возрадоваться ванне, полной горячей воды. Где-то здесь же была купель, гораздо большая по размеру, но ее чаще использовали для оргий, да и нагреть столько воды до нужной температуры не представлялось возможным. Оливия была голова погрузиться в ванную даже в одежде, но ловкие пальчики Ран Мао уже заканчивали расстегивать пуговицы, и ткань, не выдержав собственного веса, упала к ногам. Едва не запнувшись, баронесса все же выпутала ноги из тканного плена и соскользнула в воду. - Если это не рай, то что же? - выдохнула Оливия, небрежно откидывая локти за борт ванны, погружаясь максимально глубоко. Вода, вбирая в себя пыль и растворяя засохшую кровь, окрашивалась мерзким бурым цветом, частью выплескивалась за край, колыхалась в такт глубокому, тяжелому дыханию Лив. Ран Мао быстро ее разуверила - граница седьмого неба счастья подняла планку, когда она принялась натирать спину Оливии мочалкой. Утробно и протяжно вздохнув, баронесса в приступе наслаждения затрепетала ресницами и закатила глаза. - Ох, я могла бы и сама вымыться, но как же это дьявольски приятно, Ран Мао! Ты же знаешь, что тебе нет цены? - легкое перемещение рук на плечи говорило о том, что не просто знает - никогда не сомневалась. Баронесса любила её, так, как могла - по-женски, по-сестрински, по-человечески, эту тихоню со взглядом, способным рассказать больше, чем все слова придуманных языков, со взглядом-омутом, полных не просто чертей, а с покоями самого дьявола. Как только вода вздумала остывать, Лив, обнаружив себя в одиночестве, вскочила, снова расплескивая воду, оскальзываясь, вылезла, зашипела от дрожи из-за касания ступнями ледяного пола, наспех отжала волосы и поспешила растереть себя полотенцем. Кожа краснела, но согреваться не спешила, поэтому девушка с усилием влезла еще слегка влажным телом в халат, болтавшийся на вешалке неподалеку, и, босая, прошлепала из ванной комнаты вглубь подвала. Здесь, вдали от никогда не пустующего притона, скрывались жилые помещения "персонала". Комнаты девчонок, работающих здесь, маленькие, но хорошо отапливаемые, оттого сухие и даже возможно уютные, внутри которых частенько витали заблудшие с кухни запахи еды, и комнаты для Ран Мао и Лау. Оливия раньше жила с Ран, и, если бы помнила о своем отъезде к графу Фантомхайву, была бы крайне умилена тем, что обстановка их девчачьей обители совсем не поменялась с тех пор. Но спать пока ей не хотелось. Душа требовала ответов, а за ними следовало идти к Лау, загодя заготовив неимоверное количество терпения, напористости и пару-другую убедительных угроз - по-другому с этим лисом из мафиози было абсолютно невозможно разговаривать. Особенно, если девушка нацелилась узнать правду, пусть и в полутонах. В комнате мужчины не было, зато был аромат его парфюма: мята и ваниль уже едва угадывались, уступая место более терпким бергамоту и сандалу, и этот запах жизни, как его называла Лив, пропитавший помещение - у каждого в своей комнате свой, его ни с кем не перепутать, но и описать не представляется возможным. Неуловимая, но такая родная смесь из приятного чувства узнавания и уюта. Встряхнув мокрыми волосами, она забралась под одеяло, подоткнув его за подмышки, и сиротливо вздохнула. В комнате было очень тихо - не доносился ни шум от девчонок, ни звуки с улицы; здесь даже часов не было, чтобы их равномерное тиканье нарушило этот пустой звон тишины. Передернув плечами, Оливия соскользнула по подушкам ниже, укрываясь одеялом с головой - духота быстро нагоняла дремоту, и, потеряв счет времени, девушка расслабилась и заснула. Сначала ослабели руки, придерживающие одеяло, и оно спало с лица, потом опустились зажатые плечи, голова скатилась на подушку щекой. Последними расслабились брови, разгладились морщинки на лбу, и девушка задышала ровно и глубоко, погрузившись в спокойный и благостный сон. *** Сквозь дремоту Оливия почувствовала тяжесть чьего-то тела, нависающего над ней: прохладный шелк рукавов проскользнул по щеке, поджарый торс упирался грудью об ее грудь, явно сдерживаемое дыхание прорывалось тяжкими, влажными вздохами, сердцебиение прорывалось через слои одежды глухим, торопливым рокотом. В нос забралась прохлада мяты. Лау. Ощущать вес его тела на себе было невероятно. Волнительно? Возбуждающе. Девушка научилась распознавать мужскую жажду с первых нот мелодии их языка тела, с первого взгляда, свободно скользящего по ее коже. В большинстве своем в глазах их была неприкрытая сальная похоть, но здесь, распахнув глаза, она встретилась с желанием. С чистым, слегка отстраненным желанием - будто бы перед мужчиной лежала не Оливия, а некая мечта во плоти. Ей было даже невдомек, насколько такое предположение близко к абсолютной истине. Лау дрожал, прикасаясь тылом ладони ко влажной коже плеча, выскользнувшей из пут одеяла и халата. - Если ты хочешь меня остановить, скажи сейчас, - прошептал он, наклонился и прижался губами к ее щеке, совсем легко, едва касаясь. Оливия, задержав дыхание во время поцелуя, медленно выдохнула, и так же ответила шепотом: - Не сейчас. Это выглядело не так, словно он требовал долг за возвышение из грязных низов общества, который она бы и сама с радостью отдала. Больше походило на то, что Лау просил разрешения на каждое прикосновение, каждый поцелуй, будто украденный, а не взятый по праву. И как Оливия могла отказать такой нежности, притягивающей к себе сильнее, чем ядро Земли? Её настолько очаровала эта смесь стремления и застенчивости, что даже не сильно беспокоилась относительно морщин на лице Лау, которых она совсем не помнила. Она решила потом задаться этим вопросом, как и десятками других, раньше бередивших ее голову, а теперь вылетевших так стремительно, словно чувства не оставляли ни крупицы места разуму. - Право, лучше бы тебе меня остановить, – прошептал он. - Не стану, - так же тихо ответила Оливия и ласково погладила мужчину за подбородок. Она лежала молча, замерев, пока он целовал впадинку у ее виска, или пока водил пальцем по линиям на ладони, изводя едва уловимой щекоткой. Удивительное чувство властности охватило её, парализовав. Лишь одним взглядом она могла бы все прекратить. В момент, пока он гладил ее волосы, соскальзывая ладонями на плечи. Или тогда, когда он откинул одеяло, открывая взору слегка сжатые между собой ноги, неловко цепляющиеся розовыми ступнями одна за другу, покрытые крупными мурашками. Или... Впрочем, никакого "или" так и не наступило. Она притянула его к себе, и все возражения и сомнения затерялись у ее губ. Он тихо застонал, объятый целым морем эмоций, в котором каждая волна приносила что-то новое - от тревоги и чувства неправильности своих желаний, до робкого неверия в дозволение полной свободы действий, которое было смято финальной волной, больше похожей на цунами - ибо именно так вздымалась его кровь под влиянием еще даже неоформленных, но уже вырвавшихся на свободу эмоций. Каждый удар сердца требовал продолжения, балансируя на тонкой грани - остановиться ли ему от близости или от возможности, что эта близость окончится? Лау обхватил Оливию руками, прижав к себе, и замер, с неким отстраненным ужасом осознавая, что так близко к безумию он еще никогда не был. Его Меисса*, здесь и сейчас, с ним, так близко, что казалось, будто его кожу густо вымазали звездной пылью (хотя в представлении Лау это было нечто среднее между розовым маслом и пыльцой), и он теперь светится, и каждому, взглянувшему на него в этот миг, открылась бы новая, ранимая сторона мужчины. Впрочем, свидетелей этого чудного зрелища он бы не оставил; единственными зрителями были лишь слепые стены да безмолвная (в действительности слегка поскрипывающая) кровать. Сердце Ливи при этом билось часто, но ровно, ведь ее не захлестывали и не подгоняли те же сметающие разум чувства - ей было лишь до невозможности тепло и спокойно. Вечность, отведенная ей, будь она благословенна или проклята, накладывала свой отпечаток - он, если захочет, может прожить весь остаток жизни с ней, но она не сможет провести весь остаток жизни с ним. Нельзя потратить то, у чего нет конца. Однако бездарно разбазаривать время Лау девушка не собиралась, поэтому решила ненадолго захватить бразды правления и увлекла покорного мужчину набок, и они, перекатившись, поменялись местами. Теперь темные, блестящие от влаги волосы Лив тяжелыми прядями скользили вслед за ней - сухой горячий поцелуй и почти сразу же - прижигающий холод волос, умопомрачительный контраст, удовольствие на грани. Одежда лишь раздражала, поэтому девушка, откинувшись назад, притянула Лау к себе, заставляя присесть, чтобы быстро проскользнуть ладонями под шелковые складки и сдернуть их, словно драпировку с окна. Следом ее халат, повинуясь слегка наигранному, похожему на танцевальное, движению плеч, обнажил девушку. - Близость с тобой так прекрасна, - искренне призналась Лив, наслаждаясь прикосновениями к теплой, слегка влажной коже. - Удивлена? - Нет. Больше похоже на чувство, когда тебе напоминают о чем-то давно и хорошо знакомом, но безнадежно забытом. Ей было приятно рассматривать сглаженный рельеф мышц и натянутых сухожилий молодого тела, и совсем не хотелось думать о том, что когда-нибудь они иссохнут и увянут, потеряют свою силу; кожа над ними огрубеет, будет собираться морщинистыми складками; и из каждого уголка его тела будет испаряться и утекать сама Жизнь, до тех пор, пока ее не останется совсем. Поэтому Ливи отчаянно помотала головой, надеясь вытряхнуть неугодные мысли, что отчасти получилось благодаря смеху Лау, возмутившего девушку. Она выпрямилась и, прищурившись, смерила мужчину строгим взглядом. - Ты все равно выглядишь крайне забавно, - отсмеявшись, он и не думал открещиваться от своего порыва и продолжал ехидно улыбаться, чуть прищурившись. Безумие не отступало, и каждое ее прикосновение вспыхивало на его теле новой флюоресцирующей точкой или линией, превращаясь в случайный рисунок, словно спутанное переплетение ниток в ковре. Только теперь это была не просто холодная звездная пыль, а самый настоящий опаляющий жар солнца. А раз Оливия была настоящей звездой, то отказывалась пассивно принимать игру, как навязанную гравитацию для планетки помельче; ей хотелось вести, соблазнять, бросать вызов, всячески доводить до исступления, двигаться так, как вздумается, чтобы дарить и получать удовольствие, делить на двоих. Любить друг друга можно в разном темпе, в разном настроении, и сегодня ей хотелось спешить, отчего движения выходили с нажимом, отчего пальцы судорожно хватались за все подряд: за простыню, за руки, за спину, оставляя полыхающие огнем полосы; отчего дыхание сбивалось, лицо покраснело, а вены, страдая от полнокровья, бились под кожей в общем ритме. Но нельзя набирать скорость бесконечно - рано или поздно проходишь или проскакиваешь пик, и мир окатывает тебя волной невыразимо желанного тепла, расходящегося по телу, как круги на воде. Лив, вытянувшись, легла прямо на Лау, тот обнял ее, сцепив пальцы в замок. - Знаешь... - мечтательно протянула девушка, - есть охота. - Что? - спокойно переспросил мафиози, помолчав, чтобы пропустить стадии разочарования и удивления, ведь он вовсе не такое хотел услышать. - Ягодный пирог? Шоколадное фондю? Яблочного желе? - Мимо. Иногда даже я жажду того, что все именуют "нормальной" пищей, - прислушавшись к своим ощущением, деловито сообщила Лив, - но опять же, от разговорах о пострадавших ради удовлетворения нужд обжор цыплят можно скатиться в рассуждения о гранях нормальности, а для этого у меня неподходящий настрой. - Тогда выберу по своему вкусу, - милостиво согласился Лау. - Тебе стоит набраться сил. Мы давно не совершали вылазок на охоту, и, кажется, сегодня ночью мир услужливо предоставит нам одну интересную возможность повеселиться. Оливия не стала уточнять, кто и когда успел так провиниться, ибо не считала себя вправе выпытывать подобное, и придержала при себе мнение о том, что удовольствие - понятие специфическое и узконаправленное, особенно если дело касается крайне своеобразных китайских мафиози. И уж что ее точно не интересовало, так это скрытый смысл метафор Лау: какую охоту он подразумевал - ритуально-кровавую расправу или загон до смерти забавы ради, какие источники скрывались за обобщенным "мир", а главное, когда он принял решение и получил должное количество информации для построения своих изощренных планов? Поэтому она неопределенно передернула плечами и сползла вбок. Есть время для болтовни, а есть время для действий. Энергия, которой поглощенная пища наполнит ее тело, даст импульс для дел и свершений, а тот, превратившись в пот и усталость, позволит силе испариться. И смертный цикл начнется вновь. *** - Так, значит, мы участвуем в гонке за графом Фантомхайвом? За правым или за обманщиком? - За правым обманщиком, коим они оба и являются, - уклончиво ответил Лау, и больше добавить ему то ли было нечего, то ли просто не успел - Ран Мао отрезала полицию от участия за преступным джекпотом, обвалив часть мостовой, одновременно являвшейся потолком для канализационных тоннелей, с помощью нехитрых манипуляций с динамитом. Оливия скривилась, стараясь не вдыхать взметнувшуюся к ним завесу пыли и запоздало прикрыла уши ладонями. Ей было любопытно, действительно ли близнецы еще в утробе матери делят одну душу на двоих, и было досадно от своего любопытства, ведь удовлетворить его не представлялось возможным - метафизические понятия не ухватить, не унюхать; можно было выбрать лишь теорию, в которую захочешь поверить. Она смутно помнила вечер, когда увидела юных Фантомхайвов, но ни один из них приятного впечатления не оставил - холодный и надменный против жалкого и потерянного. Скорее всего, бегает по канализации, словно испуганная светом крыса, второй, а первый остался в поместье, где она была с неизвестной ей целью. В любом случае, отловить хоть одного зайчика будет крайне полезным - страх освежевания заставляет добычу верещать без умолку, и Оливия могла бы подцепить немного нужных, пусть и несвежих сведений. Конечно, все могло пойти гораздо проще, не броди Лау вокруг да около, но она уже давно его знала, и не пыталась переделать нескладную натуру мафиози. Пусть и дальше играет в прятки, если ему угодно, а она сидеть в неведении не собиралась. - Поторопитесь, - мужчина резво развернулся, и, едва шурша мягкими ботинками по мостовой, провалился вниз, в темноту, сырость и смрад. Оливия, перевалившись через край, неловко поболтала ногами, пытаясь выяснить предполагаемую высоту, но лишь взбаламутила воздух, полный истлевшей плесени, чихнула и разжала руки. У Ран Мао получилось спрыгнуть изящнее, к тому же не спиной к их целям, но Лив мучилась не от зависти, а от боли, пронзившей отбитые пятки - все же оказалось высоковато. Возле изуродованных взрывом камней раздавались давившиеся пылью голоса, кашляющие и выкрикивающие наперебой друг другу, так, что вся речь сливалась в непонятное волнение. - Ну, здравствуйте, граф, - с нажимом на каждое слово, нарочито громкой поступью, вооружившись своим фирменным прищуром и улыбкой, не предвещающей ничего хорошего, Лау выступил из неосвещенного уличным светом угла прямо под фонарные софиты, - не ожидал встретиться вот так. Проделки судьбы? Нет... Скорее неизбежность. Ему чертовски нравилось отыгрывать роль удава, забавляющегося с мышами, отчего надменное нахальство проступало ярче, чем золотые нити в его наряде. Ран Мао многозначительно позволила своей булаве опуститься в каменную труху, чтобы продемонстрировать ее сокрушительную мощь. Оливия же осталась в тени, зажав в руках рукоятки клинков. По настоянию Лау она тоже была облачена в традиционный китайский наряд, правда, с некими вольностями: черный с золотым ципао длиной по щиколотки плотно облегал тело сверху, но был более свободного кроя ниже талии, с разрезом едва ли не до верхней части бедра совсем не сковывал движение, воротник-стойка, хоть и шелковый, стеснял Оливию, а матерчатые туфли без каблуков скрадывали шаги. - Я нашел голову, за которую назначена награда. - Ты со своим шанхайским синдикатом решил поиграть в Скотланд-Ярд? - презрительно поинтересовался лжеграф. И откуда столько надменности при таком плачевном положении? - Ах, я всегда рад оказаться под чьим нибудь крылышком, особенно если дело касается денег, - Лау расслабленно хихикнул и пожал плечами. А чье это будет крылышко, уже неважно. Хотя Оливия была твердо убеждена, что мафиози придуривался забавы ради - он был слишком самодостаточен, чтобы ютиться под чьей-либо защитой, и, если бы хотел подражать какой-либо птице, то уподобился черной цапле, которая складывают крылья над головой в виде «зонтика», создавая тень, благодаря которой в воде видно рыбу. - Но вы удивили меня, граф, - продолжил пустую болтовню Лау, - всегда такие манеры и приличия... Однако гамбит вы разыграли довольно дерзкий. - Что же... Время охоты.