Откровения вечности

В итоге жесткого отбора, проведенного Себастьяном, остался один-единственный нескромный подозреваемый - известный шикующий любитель праздности, Виконт Дрюи. У Оливии от одного его упоминания лицо сморщилось так, будто бы она лично объела все неспелые лимоны в ближайшей продуктовой лавке, и каждым, прежде чем отправить многострадальный фрукт в его последнее путешествие, подавилась. Сиэль подозрительно выгнул бровь, всем своим видом показывая, что весьма впечатлен шириной кругозора девушки и экстравагантностью ее знакомых. В ходе короткого совещания было решено любой ценой попасть на последний бал этого сезона, который с особым размахом по иронии судьбы устраивал как раз виконт. - Словечко там, словечко здесь, и все очарованы, - захихикала Мадам Рэд, уже полностью уверенная в успехе этого сомнительного, по мнению самой Оливии, мероприятия. В общем-то, у нее там было тоже предостаточно знакомых, готовых бы ради одного ее томного вздоха достать хоть сотню приглашений, но раз уж Мадам сама взялась за это, девушке оставалось лишь пожать плечами и гордо удалиться в спальню, дабы предаться мукам моды. Несмотря на ведомый ею в последнее время полузатворнический образ жизни, она старалась не отставать от моды, а на последнем, самом пышном, пафосном и обсуждаемом мероприятии сезона, до того как все забьются в свои зимние дачи, ей стоило показать себя во всем блеске. Правда, виделось Оливии со стороны это все, как павлиньи ухаживания, когда самец так пыжится перед самкой, что иногда кажется, что птичка вот-вот разлетится на перья для шляпок. *** Однако, она никак не могла ожидать, что даже выряженная в умопомрачительное платье цвета на долгое время позабытого в погребе терпкого красного вина, летящее по полу своими воздушными складками, с корсетом, подчеркивающим идеальную фигуру, будет отодвинута на задний план в сравнении с чистой, аристократической красотой юности Сиэля... тоже обряженного в платье. Они добирались до дома виконта на разных каретах и с самого утра ни разу не пересекались, поэтому бедняжка Оливия заходилась в приступах безудержного смеха, игнорируя все попытки Себастьяна привести ее чувство. - Если кто-то что-то заподозрит, наши усилия пойдут прахом! - взмолилась Мадам Рэд, поправляя шляпку на графе, ухитряясь при этом легонько тискать его за щеку - уж больно он был мил. Девушка клятвенно пообещала ничем их не выдать, вот сейчас утрет последние слезинки, и больше ни одного смешка. Согласно хитрому плану, Лау предстояло быть поклонником Мадам и вместе с ней развлекать большую часть гостей, чтобы на Сиэля обратило внимание как можно меньше народу. Себастьян, естественно, вырядившись, как образцовый учитель из школы для благородных девиц, должен был быть возле графа. Грелля попросили просто исчезнуть с глаз долой и не путаться под ногами, а вот Оливии отводилась роль разогрева Дрюи: нужно было аккуратно познакомить их с Сиэлем, да так разжечь его интерес к юной незнакомке, чтобы виконт непременно заинтересовался "племянницей из провинции". - Тогда вперед! Миледи? - Себастьян, как всегда, был вершиной очарования, но девушка без особо восторга приняла его руку - легко мужчинам быть свежими и смешливыми, когда их ребра не сдавливаются этим жутким приспособлением для пыток - корсетом. Впрочем, Сиэль разделял ее настрой - удивительное мысленное единение настигало их в последние дни. То ли воздух в столице одинаково дурманит все умы, то ли они уже достаточно сильно въелись в жизни друг друга, то ли корсет ему тоже затянули на славу. Только Оливия собралась сочувствующе похлопать графа по плечу, как они втроем услышали сзади восторженные вопли, от которых у них по спине табуном проскакали мурашки - по какой-то роковой случайности, на этот бал решила заглянуть невеста Сиэля. Бедный граф покрылся холодной испариной и явно паниковал: - Меня раскроют. Это будет несмываемое пятно позора на весь род Фантомхайв! - прятаться за огромным тортом, было конечно, не самым лучшим стратегическим решением. Оливия, оставив все хлопоты с конспирацией на дворецкого, без единого угрызения совести покинула их двоих и с ослепительной улыбкой выплыла навстречу объявившемуся виконту, на ходу подхватывая Элизабет, давая время Сиэлю и Себастьяну ретироваться. Она, оставив Лиззи на попечение официанта, велев обеспечить ее самым лучшим лимонадом и проследить, чтобы та не скучала, растянула губы в легкой полуулыбке, смущенно смотря на Дрюи из-под полуопущенных век. Она знала, что пока не начнется первый танец и все не потонет в водовороте музыки, ей придется притворяться предельно милой и обворожительной, чтобы оставаться при виконте все начало вечера и раскручивать ход его мыслей в нужном направлении. Главное было - не перестараться, и не дай бог, не соблазнить случайным образом этого пылкого блондина, ибо судьба быть очередной его "пташкой" мало прельщала гордую Оливию. Она нарочно набивала себе цену, раскланиваясь направо и налево, непременно обещая станцевать то с одним, то с другим, и вообще выглядела так, словно и вовсе могла отказать любому предложению виконта. Но молодого хозяина бала тоже было нелегко провести - купающийся в женском внимании, он изучил уже достаточно уловок, и считал, что сейчас раскусил истинные причины мнимого несогласия девушки, якобы это был хитрый ход с ее стороны, чтобы привлечь внимание его искрящейся персоны. Поэтому, с первых нот он немедленно увлек ее в толпу движущихся в нужном ритме тел (хвала воспитанию) и прошептал ей в самое ушко: - Никогда не притворяйся, будто ты уходишь, Оливия. Это средство никудышное. Мы так давно с тобой знакомы, пташка моя, что могла бы и просто сказать, что жаждешь танцевать со мной. - Я страстно желаю подсыпать тебе яду, чтобы ты страшно мучился, или руки тебе сломать, если ты еще хоть раз посмеешь опустить их ниже талии, - никогда ранее еще не слышав столько сладострастия и самодовольства в одном голосе, чуть слышно пробормотала она, радуясь, что из-за грохота фанфар ее не было слышно, поэтому девушка просто приторно улыбалась в ответ, стараясь унять поднимающуюся из глубин себя волну тошноты, ибо духи у Дрюи, на ее взгляд, были слишком резкие, да и сам он являлся вполне себе тошнотворным персонажем. Впрочем, несмотря на ее отвращение, ей удалось зародить желание виконта встретиться с "юной прелестницей, воспитанницей Ангелины", более известной как Мадам Рэд. После того, как скрипка пискнула в последний раз, девушка, скосив глаза, запомнила этого никудышного музыканта, решив как-нибудь непременно намекнуть концертмейстеру, как следует отбирать кадры, легко указала рукой на Себастьяна с Сиэлем, так удачно, а главное, совершенно случайно, закончивших последнее па подле них. Легко и изящно подхваченная под руку Себастьяном, Оливия удалилась, дабы оставить графа и виконта наедине не только друг с другом, но и с их мыслями и планами. Однако Элизабет, горящая желанием узнать, что за прелестница скрывалась в платье Сиэля, желала подойти поближе, и у нее появилась такая возможность, как только следующая мелодия оборвалась. Оливия, уже добравшаяся до Мадам и Лау, и использовавшая последнего как подставку, шумно отдувалась и обмахивалась веером, мечтая, чтобы половина гостей вымерла прямо сию же минуту, чтобы попусту не сотрясали воздух своей бессмысленной болтовней, решила, что все пропало, ибо Лиззи шла четко по направлении к графу, с целью, сама того не зная, изобличить самозванца. Ситуацию спас вездесущий Себастьян, рухнув буквально с потолка с тяжеленным шкафом. Естественно, все взоры были прикованы к нему, хоть никто и не был изумлен или шокирован - от виконта можно было ожидать и не такого перфоманса. Подманив к себе Лау, он вручил тому кучу клинков и велел втыкать их без разбора в шкаф, пока он сам будет заключен в эту деревянную коробку, для верности обмотанный цепями. Оливия не знала, что ее старый китайский друг может быть настолько кровожадным. Ее буйное воображение расцвело картинами того, как дворецкий, будучи похожий на игольницу, будет испещрен ножами по самое не балуй. Все, конечно же, прямо откинули свои челюсти на полированные полы, ошарашено округляя глаза, но девушка лишь презрительно фыркнула, раздраженная позерством этих двоих. Ничуть не удивившись тому, что Себастьян, для пущего эффекта медленно и протяжно, со скрипом открывающий дверь, поддерживая театральное напряжение, вылез оттуда целым и невредимым. Она, конечно, была слегка озадачена тем, как выглядело это все изнутри, и никак не могла представить положение, в котором дворецкий бы выжил под таким убийственным напором холодного оружия. Оливия настолько внимательно сверлила его взглядом, безуспешно силясь понять, что же все-таки не так с Себастьяном, не заметила, как они вдвоем остались единственными не танцующими в сплошном хороводе пар. Не видя другого возможного приличного выхода из сложившейся ситуации, она приняла руку дворецкого, облаченную в белоснежную перчатку, что, впрочем, не мешало ей быть просто запредельно горячей. - Видела бы ты, с какой страстью и завистью на тебя смотрит большая часть здешних достопочтенных мужей и жён, - ухмыльнувшись, Себастьян ловко провел ее меж двух особо неуклюжих танцующих. - Страсть - это лишь желание брать. Что, ты тоже в их числе? - свободно расслабляясь и подчиняясь воле, навязываемой музыкой, девушка наслаждалась танцем, зная, что многие сейчас смотрят на них - до нее доносился восхищенно-осуждающий шепот, мол, только мужа схоронила, а уже вскружила голову очередному бедному джентльмену, еще не знающему, с какой ядовитой змеей он имеет дело. Впрочем, подобные слухи ей были не интересны - она уже успела наслушаться всякого, и поняла, что у людей мало фантазии, и по сути, каждого они осуждают, выбирая из набора заготовленных и всем понятных клейменных клише. - Если желание равносильно действию, то да, - согласился мужчина, притягивая ее поближе к себе, так, чтобы девушке даже почти не требовалось перебирать ногами, а лишь покорно следовать за ним. Впрочем, девушка была отлично обучена манерам в танце, и у него было время, чтобы вместе с музыкой и всем остальным миром окунуться в теплый янтарь ее глаз, полных легкого безумного блеска. - Скорее, это похоже на возможность стать кем-то другим. Глоток чужой жизни, притворство за масками. Кто же ты настоящий? Хотя сегодня ты одет как обычно - рубашка, брюки, притворство.* - полуоткрытые губы цвета точь-в-точь, как платье, доносили до Себастьяна волнующий шепот. - Если долго кем-то притворяться, то уже не считается. А искренность нуждается в доказательстве. Но ты не готова увидеть то, что скрыто во тьме, - резко разворачивая ее у конца зала и возвращая в центр, он изящно увильнул от ответа. А Оливия с удивлением потрясла ладонью, которая, должно быть, окрасилась от нового пиджака Себастьяна, ведь от духоты и жары, царившей здесь, она изрядно вспотела. - Кажется, я только что коснулась твоей души, - она продемонстрировала ему свою руку и беззаботно рассмеялась, откидывая голову назад. Пожалуй, именно в такие моменты ей казалось, что она почти нашла то, ради чего стоит жить. Но миг истины так и не наступал, и наутро ее постигала отчаянная разбитость и нежелание двигаться дальше. Впрочем, после завтрака давящее чувство обычно отступало - ну как можно было покинуть этот бренный мир, не дочитав начатой книги? Или так и не отведав нового сорта чая. В общем, так возможность преставиться от тоски появится у нее не очень скоро. Девушка, как завороженная, полностью отдалась не только во власть природного чувства ритма, но и почти поддалась волшебному очарованию этих пьянящих глаз Себастьяна. Она не могла определить, что им движет, и что за чувство волной поднимается в ее душе, когда каждое его прикосновение обжигает не хуже адского пламени. Дворецкий же смотрел на леди и понимал, что их разделяла даже не пропасть в положении - уроженкой аристократических кровей, как они давно выяснили с Сиэлем, Оливия никогда не была, зато умело притворялась таковой, а скорее тайны каждого. Сейчас они дарили лишь таинственное и неутомимое желание, но что будет, когда завеса приоткроется? Впрочем, у них было время лишь на один танец, а потом Себастьян должен был присоединиться к графу в его авантюристическом расследовании, поэтому он не собирался долго пребывать в прострации, ибо перед ним была прекрасная женщина, доставшаяся не толпе обожателей, а именно ему. Девушка сама не замечала, как соблазнительно она выглядела - молодая, игривая, с легким глянцем на влажной коже, периодически тихо выдыхающая через рот, слегка округляя губы так, будто желает его поцеловать, с тонкими пальцами, крепко сжимающими его ладонь и держащимися самыми кончиками за плечо, крутящаяся на цыпочках, чтобы соответствовать росту партнера - сейчас у нее было больше сходства с чем-то древним, природным и необузданным, как стихия, нежели с человеком. С последними аккордами Оливия и не заметила, как они оказались в самом центре, беспардонно оттеснив остальных, которые, если быть честными, не особо обиделись, ибо большая часть все равно смущенно перетаптывалась на месте, сраженная наповал откровенностью их танца, будто бы они двигались, лишенные этого вороха одежды, а это был вовсе не зал, а просто слишком большая спальня. Изумленно отпрянув от Себастьяна, девушка, совершенно потерявшая ход времени, шумно дышала, восстанавливая дыхание, слегка нервным реверансом благодаря партнера, собралась было уходить, как мужчина вдруг приподнял ее лицо за подбородок, и наклонился, говоря ей прямо в самые губы, иногда касаясь ее нежной кожи, заставляя дрожать от сладкого напряжения: - Помни, что мое чувство собственника неутолимо, - как бы горда и своенравна Оливия не была, сейчас все ее внутренние барьеры рухнули, обнажая свою душу, сколь темна или светла она не была, перед пустотой Себастьяна. Она захотела скрыться, спрятаться или даже по привычке одарить мужчину пощечиной (которая, казалось, отрезвляла больше ее), хотя сейчас ее смущала даже не ахающая толпа, давно не видевшая такой соблазнительной искренности, а страх, который захватывал все ее естество, обнаженное перед тем, кто, казалось, даже мысли ее читает. - Только последний танец всегда остается за смертью, - он легко провел пальцами по ее лицу, заправляя за ухо выбившуюся из прически прядку слегка влажных волос, и... тут в зале моргнул свет. Этого оказалось достаточно, чтобы Оливия очутилась одна, снедаемая стаей хищных взглядов. Впрочем, без гипнотического влияния взгляда Себастьяна, она быстро пришла в свое обычное состояние невозмутимой и насмешливой леди, и грациозно подобрав юбки, гордо вышагала прочь из зала, даже не взглянув ни на кого. Что ж, зато аристократии Лондона будет что обсудить в этот вечер. Первый кучер, который ей попался, по счастью, оказался нанятым ею еще с утра, поэтому с готовностью принял леди в экипаж кареты и как следует хлестанул лошадей, ибо ему хотелось попасть домой еще до утра. Оливия лениво считала огни фонарей, мимо которых они проезжали, уверенная, что свою часть маскарада она выполнила сполна, а остальные прекрасно справятся и без нее. Дома у девушки хватило сил только на то, чтобы, как следует изловчившись, ослабить шнурки корсета, да так и рухнуть при всем параде на кровать. *** Утром она, изрядно помятая, все же нашла в себе силы переодеться и придать внешнему виду некое подобие домашнего лоска, но, судя по всему, у нее это плохо получилось, ибо Лау, увидев ее, изобразил нечто вроде сердечного приступа и принялся колдовать что-то с ее волосами. Впрочем, девушка не возражала - обычно ее давний друг, несмотря на то, что являлся мужчиной, очень даже ловко управлялся с некоторыми женскими обязанностями, и в числе его достоинств было как раз умение обращаться с пышными лохмами Оливии. Она скосила глаза, стараясь не шевелить головой, на заголовок газеты, которую с раздражением отшвырнул Сиэль. Этого было достаточно, чтобы понять, что их вчерашняя задумка пошла крахом - виконт оказался не при делах Джека-Потрошителя. Впрочем, сегодня продолжить расследование вряд ли бы получилось - за окном бушевал ветер с противным дождем, что было вполне нормальной погодой для Лондона, но на девушку она иногда навевала тоску. К тому же, это означало, что прогуляться ей сегодня не светило, чем она была очень опечалена, ведь ее голова гудела так, словно она вчера лично опустошила все винные запасы на балу. Оливия подозревала, что причиной ее плохого самочувствия был тот отвратный парфюм виконта, которым он облился словно из бочки, и винила его целиком и полностью, на всякий случай даже проклиная, слабо сомневаясь, что ее гнев хоть как-то отразится на лошадином здоровье Дрюи. Так, разве что соизволит чихнуть разок-другой. На Себастьяна она избирательно не смотрела - и так было тошно, так еще и его самодовольных усмешек не хватало, ведь, кажется, вчера девушка перегнула палку, и у него было полное право праздновать падение девичьей стойкости и целомудренности (коей, она, впрочем, не отличалась, но некоторое подобие сохранить пыталась). Хотя дворецкий тоже был хорош - что он себе позволял, подлец? Как только Лау отпустил ее бедную гудящую голову, она ринулась к окну и распахнула его. - Природа так красиво и так благодатно плачет, - она подставила свое лицо под огромные струи, которые отхлестали ее своим напором, принося свежесть и ясность ее телу и духу. - Дождь очистит и размягчит даже самую черствую душу, да, Сиэль? Мокрая и чуть более счастливая, чем раньше, Оливия отфыркивалась и не видела перед собой ровным счетом ничего - влажная пелена застлала ей глаза, поэтому девушка бросила свою реплику чисто наугад в том направлении, где, по ее мнению, обычно сидел граф. Но вместо Сиэля, который наверняка сейчас закатил глаза, она наткнулась на что-то теплое и пушистое, и это нечто тщательно возили по ее лицу. Путем сложнейших умозаключений, медленно вращая шестеренки отказывающегося работать мозга, девушка все же догадалась, что это было полотенце, а, судя по отсутствию хоть какого-либо намека на нежность, это был Себастьян, злой из-за влажного сквозняка, который она тут устроила. Раскрыв наконец глаза, она заметила, что Мадам Рэд уже успела притащить шахматы, не поленившись их выудить с самого дальнего уголка чердака. Отвернувшись от них с категоричным заявлением, что это все лишь пыль да скука смертная, Оливия рухнула в кресло, заботливо обращенное к камину Лау, и весь остаток вечера так и просидела, нагло закинув ноги на колени другу. Она вполуха слушала рассуждения Сиэля о том, что все они - лишь его пешки, но она разнежилась в лучах теплого воздуха, поэтому даже слабое сопротивление таким мыслям ей было в ужасную тягость. Может быть, именно поэтому она не замечала тяжелого взгляда, который Себастьян периодически опускал на них, внимательно обводя взглядом ее всю - от небрежно закинутой на лоб руки, до вытянутых носочков, упирающихся в подлокотник кресла Лау. - Чтобы те, кто предал род Фантомхайв, испытали те же боли и унижения, что и я! - Оливия перестала витать в сладкой полудреме, когда Сиэль с грохотом поставил шах и мат своей тетушке. Она поднялась, и, пока те двое не успели заново расставить фигурки, широким жестом смахнула их в коробку и громко ее захлопнула, пресекая дальнейшую возможность развлекаться "столь жутко унылым способом". - Ах, Грелль принес чай! Давайте же, расслабьтесь, - присаживаясь на подлокотник кресла графа, она с благодарностью приняла чашку. Правда, едва сделав первый глоток, все возжелали сделать с непутевым дворецким что-нибудь ужасное. - Почему он соленый?! - Мадам Рэд в гневе была жутковата, и бедняга Грелль поспешил ретироваться. Сиэль тоже засобирался и позвал Оливию за собой: - Уроки истории, кажется, никто не отменял? - слегка раздраженно заметил он. - Да, это будет отличной сказкой на ночь, - добродушно промурлыкала девушка, запахиваясь в накидку поплотнее. Она зябко забралась с ногами в кресло и мерно рассказывала по памяти мифы и легенды Древней Греции, благо, в их эпосе благородных сказаний было предостаточно. Она бы даже убаюкала Сиэля, растянувшегося на своей огромной кровати, и потом бы уснула сама, если бы не объявившийся вовремя Себастьян. И тогда они снова начали мозговой штурм, совершенно позабыв про тихо приютившуюся в кресле Оливию. Они обсуждали, что кроме виконта, никто не мог совершить это преступление, и девушка невольно задумалась. А что, если они изначально мыслили не в том направлении, ведь они никогда не брали в расчет ближайших знакомых Сиэля. - Неужели?! - хором переспросили Сиэль и Оливия, думая каждый о своем. Легко взмахнув ненужными теперь бумагами, Себастьян был как нельзя более доволен собой. Да, он никогда не врал, но и не всегда озвучивал свое мнение. А теперь настал тот самым момент, когда можно было окончить эту партию. - Ставьте шах и мат, милорд.