Откровения вечности

Они так и стояли - Оливия, не дыша и не желая скинуть с себя теплое, сладкое наваждение, и Себастьян, наслаждающийся ролью соблазнителя. Но так не могло продолжаться бесконечно - напряжение, достигнув своего визуального пика, рухнуло, а вслед за ним спала пелена, и девушка все же объяснила проблему отсутствия сменного гардероба. Дворецкий задумчиво почесал подбородок - ему и в голову не пришло подумать о том, что может понадобиться женщине. Было решено послать Барда с запиской в лондонский дом баронессы, дабы ее местная экономка собрала необходимые вещи, перечисленные в прилагаемой записке. Она лично проводила повара, который млел от такого внимания, и настоятельно молила его ничего не потерять и вернуться как можно скорее, ибо не пристало леди ошиваться в знатном доме не хуже женщины свободных нравов, не имея сменного платья. Вернувшись в холл, она поняла, что совершенно не помнит, куда идти, однако снова видеть усмешки Себастьяна было выше ее сил, поэтому она гордо отправилась на поиски приключений в этом старинном здании. - Как я забрела на чердак, ума не приложу, - она устало облокотилась о дверной проем, оглядывая помещение, к ее удивлению, без единой пылинки - у себя дома она на чердак так ни разу и не заглянула, поэтому не удивилась бы, если бы там случайно затесалась мумия какого-нибудь дворянина, жившего здесь раньше. Вдоволь насмотревшись через маленькое оконце в дальнем конце комнаты на лес, который теперь, с большей высоты, простирался на протяжении всего горизонта, окрашенного алым заревом заката, девушка развернулась и, в этот раз уже не медля, подобрала юбки и отскочила назад. - Не хотел напугать вас, миледи, - Себастьян, не дрогнув ни одним мускулом, склонил голову, - я нашел вам пока платье на смену. В подтверждение своих слов он, словно из воздуха, извлек форму горничной. - Обычно, когда кто-то не хочет выглядеть пугающим, он не подкрадывается к людям со спины. Знаете, у людей так обычно принято. Как же тут темно! Покажите же поближе наряд, будьте добры. Разглядев расцветку и форму одежды, девушка задохнулась от негодования. Так с ней не обращались... да никогда! Как это семейство Фантомхайв смеет относиться к ней свысока? Свой титул она получила честным путем и более позволять себя так унижать и втаптывать в грязь не собиралась. Хлесткая, хорошо поставленная пощечина отрезвила, казалось, их обоих. Оливия, отвернувшись, прошествовала по лестнице вниз, вздернув нос, надеясь, что не навернется с крутых ступенек, и что огня ее ярости и упрямства хватит, чтобы осветить правильную дорогу до комнаты. А Себастьян так и остался стоять, прижав руку к щеке. Он даже снял перчатку, осторожно растирая место удара, при этом, как заправский мазохист, удовлетворенно улыбался. - Определенно, она достойна семейства Фантомхайв. Внутри него снова поднималась та волна, которую он почувствовал, впервые увидев Сиэля. Правда, на этот раз к ней примешивалось нечто новое и неизведанное раннее этим темным дворецким. Впрочем, именно за это он так любил людей - за то разнообразие, которое они дарили, даже сами об этом не подозревая. Было уже поздно - Себастьян давно уложил Сиэля, а Мейлин и Финни давным-давно забылись сном в своих постелях, поэтому Оливия оказалась предоставлена самой себе. Лениво переставляя шахматные фигурки в гостиной, она в какой-то степени наслаждалась бессонницей, ведь, по ее женским заключениям, пока она не ляжет спать, новый день не наступит, хотя бы в какой-то степени. Когда ее взгляд окончательно затуманился и она была готова уснуть прямо в кресле, перед ней очень вовремя звякнула фарфоровая чашка, источающая изумительные нотки какого-то чая. Она смогла подавить в себе раздражение, колющее ее где-то на дне сознания, и подняла полные благодарности глаза на Себастьяна. Девушка не сомневалась, что сейчас, при тусклом свете лишь одного подсвечника, приютившегося в дальнем от нее конце комнаты, ее зрачки были до предела расширены, придавая взгляду нужную томность, без которой женская благодарность и не чувство вовсе. Не успела она сделать хоть одного глоточка, чтобы взбодриться, и только дворецкий открыл рот, чтобы поведать о путешествиях чайных листов, прежде чем им выпала честь пасть героями именно в кружке баронессы, как в дом ворвался Бард, бледный, но значительно подкопченный, к тому же, от него так несло гарью, что любая собака, будь она здесь, непременно бы потеряла нюх. Себастьян сразу же напрягся, готовый раздавать поучительные пинки нерадивому повару, но тот был так взволнован, что не сразу смог внятно рассказать, что случилось. - Как мой дом сгорел? - Оливия вскочила с кресла так резко, что оно, покачавшись на задних ножках, все же завалилось назад с глухим стуком, а в ее глазах потемнело на несколько секунд. - Это точно то здание, номером не ошибся? Бард отрицательно помотал головой, да так интенсивно, что она у него чуть с плеч не слетела. - Мне очень жаль, я боюсь, все произошло настолько быстро, что никто и ничто не уцелело. Но другие дома не затронуло. Полиция считает, что это поджог, - он гордо делился сведениями, не хуже солдатской ищейки, выполнившей задание. - Как, совсем никто? - слабо переспросила она, в шоке даже позволив Себастьяну усадить себя за локоток во вновь возвращенное в нужное положение кресло. - Там же были они...все ... столько лет вместе... и тут такое... А кошка? Что с кошкой? Ее взгляд приобрел осмысленность ровно до того момента, как Бард, даже немного виновато отведя глаза, отрицательно покачал головой. А дворецкий, услышав слово кошка, немедленно повернулся в сторону говорящей, не веря, что есть еще один ценитель этих прекрасных существ. Оливия спрятала свое лицо в ладонях, но опытному взгляду было понятно, что она давится рыданиями, попутно стараясь найти в себе хоть толику самообладания и прекратить позорить честь леди на глазах у слуг. Себастьян тактично вытолкал взашей Барда и скрылся в ночной тьме сам, предоставив девушку самой себе, ведь слезы - это кровь души, и это безумно будоражило дворецкого, столь сильные чувства всегда потрясали его, заставляя желать обладателя такой сущности. К тому же, он просто не знал, как можно выразить сочувствие юной леди дворянского сословия, не оскорбив ее и не обострив боль. Девушка, оставшись одна, металась по комнате, периодически тихонько подвывая, опрокидывала посуду и стулья, стучала кулаками в стену, бесцельно расцарапывая краску. Такого Оливия от жизни не могла ожидать: схоронив нелюбимого мужа, она осталась полноправной хозяйкой в доме и довольно быстро наладила контакт со слугами, насколько это возможно, знала каждого лично не один год и даже представить не могла, какая это тяжелая утрата для их семей. Да, ей было жалко и вещи - многие из них прошли с ней чуть ли не через всю жизнь, что-то было просто дорого как память, некоторые были полезными или даже необходимыми в быту. Но самое важное - ее любимая кошка, первое животное, которое она завела вопреки своим принципам (ведь уж больно тяжело расставаться с живыми любимцами), хотя, скорее, она сама прибилась к хозяйке и незаметно вошла в ее жизнь как прекрасный компаньон для одиноких и дождливых вечеров. Теперь снова все ниточки, ведущие в прошлое, оборваны, обожжены пламенем пожара. Снова придется собирать себя и свой мир по человеку, по вещице. За это она ненавидела общество больше всего - подарив людям такое чувство, как привязанность, люди сами, наверное, не поняли, каково это - лишаться того, чем дорожил. Поэтому Оливия иногда подрывалась уехать вдаль от людных мест, но не решалась, понимая, что уже не сможет вернуться, даже если захочет - слишком быстро все вокруг, по ее мнению, меняется. *** На похоронах она была само хладнокровие - не проронила ни слезинки, даже не всхлипнула ни разу - лишь одиноко стояла, занавешенная черной вуалью, в таком же платье, которое не глядя хватила в тряпичной лавке, позади воющей толпы родственников под ручку со своим адвокатом, неловко подкручивающим пышные усы холеной рукой, запакованной в перчатку. - Похоже, мне следует обратиться к другому страховщику - этот обещал, что в моем районе число пожаров самое низкое из всего города. То ли он проверял уровень моей врожденной хитрости, то ли хотел так мерзко обмануть, но он недооценил силу моих чулок коварства, - меланхолично очерчивая носком туфли полукруг, она не обращала ровно никакого внимания на перешептывания о "бесчувственной баронессе". - Как только получишь с этого шарлатана компенсацию, распредели деньги между семьями этих бедняг. И можешь расторгать контракт. Поищем кого-нибудь другого. И пойдем, пожалуй, отсюда - меня тошнит, - не спеша развернувшись, они удалились с кладбища, провожаемые негодующими взглядами заядлых моралистов - пожар наделал много шума среди общественности, и сюда приблудились любители посочувствовать да покрасоваться на фоне чужого горя, а таких, как выяснилось, было немало. Она, выглядывая из окна отъезжающей кибитки, с презрением смотрела на собравшихся, которым, по большей части, было действительно безразлично, что сейчас эти бездыханные, вымоченные в формалине и напудренные тела, разлагающиеся в деревянных гробах, больше никогда не улыбнутся, не солгут, не смогут протянуть руку. - Смерть - дело одинокое, - заключила она, откидываясь на сиденье. Кучер, сидевший снаружи, вряд ли слышал ее слова, поэтому молча тронулся, понукая ленивых лошадей. За бессмысленным рассматриванием пасмурного пейзажа за окном, Оливия совершенно не заметила, как время протянуло свою ниточку из точки А в точку Б, не оставляя возможности еще раз взглянуть на то, что было. В общем-то, для этого мироздание прошлое и придумало - чтобы люди оглядывались себе в след, а видели лишь розовую дымку воспоминаний, да и та, впрочем, с годами мутнеет и становится все плотнее, покрывая под собой все, что можно забыть. Вернувшись в поместье, она как раз застала всех домашних, собравшихся во дворе, дабы посмотреть очередную отчаянную попытку "великого воина школы розового кенгуру" с секретной техникой "третий глаз выпивохи" победить или хотя бы попытаться покалечить Себастьяна. Тот, даже не снимая своего костюма дворецкого прекрасно разделал под орех соперника и самодовольно сдувал пылинки под восторженные вопли остальных слуг. Оливия мрачно похлопала пару раз в ладоши без особого энтузиазма, скорее привлекая внимание к себе, ведь дворецкий резко развернулся, словно до этого не видел ее возвращения из города и внимательно заглянул, казалось, на самое дно ее кубка жизни, но тут же улыбнулся, словно поведал бы он увиденное только за отдельную плату. Девушка благодарно приняла стакан "особого неразбавленного от Танаки". Подавившись сразу же, как только эта адская жидкость коснулась ее горла, она поняла, почему Сиэль так самодовольно усмехался, наблюдая за ней. И тут же маленький коварный граф вручил свой напиток Себастьяну, тот махнул его до дна, не глядя. У Оливии аж веко задергалось, как только она представила, какая изжога его замучает, но, впрочем, особой жалости не испытывала - иногда с дворецкого полезно было сбить спесь. После, не дрогнув ни одним мускулом своего ничего не отражающего лица, Себастьян разогнал всех по делам, даже граф, и тот был заточен вместе с Оливией в библиотеке для уроков истории. Расположились друг напротив друга. Девушка извлекла ворох бумаг, нарытых ей еще в тот момент, когда она блуждала по дому и, наткнувшись на библиотеку, задумалась о теме урока. - Помпеи! - помпезно заявила она, раскладывая древние карты мира и запасая чистую бумагу да чернила с пером. - Это древнеримский город недалеко от Неаполя, в регионе Кампания, погребённый под слоем вулканического пепла в результате извержения Везувия 24 августа 79 года. Предвестником извержения стало сильное землетрясение, произошедшее 5 февраля 62 года н.э. и описанное, в частности, в «Анналах» Тацита. Бедствие нанесло большой урон городу, практически все постройки в той или иной степени были повреждены. Извержение Везувия началось днём 24 августа 79 года и длилось около суток, о чём свидетельствуют некоторые сохранившиеся манускрипты «Писем» Плиния Младшего. Оно привело к гибели трёх городов — Помпеи, Геркуланум, Стабии, нескольких небольших селений и вилл. В процессе раскопок выяснилось, что в городах всё сохранилось таким, каким было до извержения - под многометровой толщей пепла были найдены улицы, дома с полной обстановкой, останки людей и животных, не успевших спастись. Сила извержения была такова, что пепел от него долетал даже до Египта и Сирии, - разворачивая свое повествование, Оливия параллельно рисовала схемы основных построек того времени, украшая края листков предметами быта и одежды. Рассуждая о прошлом, она могла позволить себе забыть о недавней трагедии, но взамен этого воображение подкинуло картину того, как на нее неумолимо наползает необъятных размеров пыльное чудовище, и она пропадает в его пасти, захлебываясь в грязи и пепле. Воздуха в легких стало не хватать, и девушке даже пришлось прокашляться, дабы убедиться, что здесь, в реальности, ей ничего не угрожает. Сиэль оказался благодарным слушателем, но ей следовало помнить о том, что граф еще слишком юн, чтобы выдержать ее полную лекцию - а болтать об античности она могла часами. Поэтому, когда голова Сиэля окончательно уехала вниз и она услышала умильное детское сопение, Оливия позволила себе встать, разминая затекшую спину. Выйдя в коридор, она почувствовала запах гари. Сопоставив в голове два факта - приезд сэра Клауса и то, что Себастьян ушел по делам, ей не трудно было догадаться, что остальные явно занимались порчей имущества, что происходило ровным счетом всегда, когда дворецкий отвлекался и выпускал этих недотеп из виду. Пока для девушки оставалось загадкой, что заставляло графа держать их на службе, но свое недоумение держала при себе - юный Сиэль был хитрее многих взрослых, поэтому она просто ждала случая, чтобы одним махом раскусить эту тайну. К тому же, у нее накопилось порядочно вопросов к Себастьяну. Она активно тренировала себя в вопросах целомудренности и, надо признать, ей это неплохо удавалось. Вот только развидеть, как контуры дворецкого в редкие минуты гнева были словно растушеваны старой, широкой и жесткой кистью, она не могла. На полпути к кухне она поняла, что ее сердце не выдержит жалостливого вида обугленного мяса, и она решила направиться сад, где в общем-то, застала полную разруху. Со стоном закрыв руками лицо, Оливия развернулась и поняла, что все ее дороги, до ужина, по крайней мере, ведут в библиотеку. Она заочно была влюблена в архитектора этого дома, сделавшего достаточно широкие подоконники, чтобы она, неуклюже сгибаясь (а точнее, не сгибаясь вовсе) в жестком корсете, могла спокойно разместиться почти в любом уголке дома с книгой. Не везде, правда, было относительно безопасно из-за непутевых слуг (только сегодня Финни едва не опрокинул на нее бюст, хорошо, что успел спохватиться и вернуть громадину на место). Небрежно скинув томик Шекспира со стола, и носком туфли закинув его под стол, ибо терпеть не могла его творений (уж слишком всезнающим он ей представлялся), она остановилась на "Утопии" Томаса Мора. Вообще, идеи всеобщего счастья находили лишь саркастический отклик в ее душе, но она периодически почитывала произведения подобного рода, дабы убедиться, что в этом жанре все стабильно приторно-счастливо, все трудятся для общего блага, а зло, не выдержав этой слащавой эпопеи, ссохлось и сдохло еще в начале книги. Приезд сера Клауса ее не впечатлил - обычный засаленный мужчина средних лет, отпускавший снисходительные шутки для Сиэля и бросавший отвратительные похотливые взгляды на Оливию. Зато как Себастьян умело скрасил последствия бытовой катастрофы, учиненной слугами, стоило похвалы. Но от комментариев она воздержалась, лишь многозначительно кивнула, поймав на секунду его взгляд. Девушка стоически ковырялась палочками в своей тарелке, сосредоточившись на столовом этикете, иначе она не смогла бы ручаться за то, что не нашла бы иное применение этой жалкой китайской пародии на ложки. На самом деле она уже придумала, куда воткнет эти палочки Клаусу, если тот не умерит свой пыл, но позволяла себе лишь улыбаться говядине на блюде, что мужчина, естественно, списал на стеснительность из-за его ослепительной натуры. После его отъезда Оливия с Сиэлем вздохнули с облегчением и, не откладывая дело в долгий ящик, опробовали свежую заграничную игру. Ей она показалась слегка простоватой и излишне кричащей, словно все дети вокруг были умственно отсталые, и поэтому была рада, когда граф раздраженно смел все фигурки в кучу, нарушив тем самым ход игры и очередность. *** События легко вернулись на круги своя, подчиняясь строгому расписанию Себастьяна. Каждое утро он заходил к ней с горячим ароматным чаем (заваренным особым, хитроумным способом, что делало его в тысячи раз вкуснее того, что она пробовала в сотнях чайных по всему миру), широко распахивая шторы. - Доброе утро, миледи, - поначалу только так, неэмоционально, даже не оборачиваясь на нее, лишь оставляя напиток и покидая комнату еще до того, как девушка толком откроет глаза. Потом приветствие сменилось на "просыпайся, Оливия" и пару минут на незначительное обсуждение появившихся за ночь новостей и правок в расписании, которые он мог ей, конечно, сообщить и позже, но предпочитал заходить раньше обычного, чтобы лично налить ей чашечку чая и подтрунить над ее мятым и заспанным видом, потому что Оливия наверняка ночью заснула в обнимку в книгой, которые она таскала из библиотеки не хуже, чем цыган - мелочь. Только в эти утренние полчаса Себастьян мог почувствовать себя свободным: лишь красивая девушка в постели, всегда смотрящая своими янтарными глазами, полными интереса, прожигая на теле невидимые узоры, хороший чай, мягкое кресло и непринужденная беседа - все же английский образ жизни даже ему прочно въелся в подкорку. И однажды, когда ей это окончательно опротивело, она буркнула, прячась от безжалостных утренних лучей солнца: - Лив. - Что, прости? - девушка придерживалась достаточно либеральных взглядов и не считала нужным мучить людей, с которыми она делила кров, всеми этими титульными условностями, разрешив называть себя как угодно, но только в пределах приличного благоразумия, разумеется. - Чего слышал, Себастьян, эх. Зови меня Лив, хоть иногда. Тошнит от имени, созвучного с оливкой. Так хоть на "жизнь" похоже.* - она сладко потянулась, но из-под одеяла показались только ладошки с напряженными пальчиками, все остальное было запрятано под теплую ткань, где девушка ловила остатки сна. Поначалу она планировала уезжать из поместья на выходные домой, в Лондон, но после пожара задумка оказалась немного неосуществима. Тогда она решила узнать стоимость восстановительных работ, и, после, сравнив размеры сметы с нынешними ценами на дома, решила, что дешевле и проще будет купить новый, и занялась поисками продавцов недвижимости, но дело двигалось слабо, с учетом того, что теперь она выбиралась в город лишь в компании графа, и то в основном по выходным, где найти рабочий люд было задачей из разряда невыполнимых. И вот, однажды, без приключений совершив очередной променад в столицу, где девушка без сожаления отдала приличную сумму на прекрасное изумрудное платье, они вернулись домой, где их ждало такое буйство розового цвета, что Оливия даже ощутила, как у нее на зубах скрипит что-то сладкое, но это была лишь излишняя мнительность да буйное воображение. На деле оказалось: невеста Сиэля, что повергло девушку в глубочайший шок (12 лет, а уже, бедняга, повязан по рукам и ногам расчетливым браком), решила сбежать из-под присмотра и устроить знатный бал в поместье жениха. Баронесса, увидев, в каких "ми-и-илых" зверюшек и принцесс были обряжены слуги, расхохоталась, утирая слезы. Она буквально планировала помереть со смеху, наблюдая, как сереет граф, находящийся в глубокой тоске от приезда этого розового комка излишнего жизнелюбия, к тому же, лицо Себастьяна, обряженного в чепчик дамы глубоко за сто, но сохранившей юность души, только добавлял ей смехотворных колик в животе. Подойдя к нему, она игриво поправила ему завязки, выдыхая слова чуть ли не прямо в его губы: - А тебе идет, - ей нравилось наблюдать, как темнеют от злости его глаза, становясь еще более притягательного цвета. Избегая расправы, она убежала наверх, приговаривая, что раз женская натура пожелала платья, значит, она в сговоре с интуицией, а это как нельзя более верная примета - значит, будет бал. Отловив Мейлин и заставив ее помогать затягивать шнуровку на платье, Оливия не учла, что подготовится слишком быстро, поэтому ей пришлось искать, чем бы занять себя до вечера. Не решившись спускаться в холл, где все по-прежнему было тошнотворно - розовым (и когда Элизабет успела только развести такое безобразие?), она заглянула в кабинет Сиэля, и тут же захлопнула дверь обратно - она решила, что все же успела тронуться умом в этом всеми забытом поместье. Девушка помотала головой и похлопала себя по щекам, но по-прежнему была уверена, что только что имела ужасную возможность лицезреть, как граф и Себастьян лихо отплясывали вальс - собственно, даже за пару секунд она успела оценить скованность и неловкость Сиэля, то и дело наступающего на ноги партнеру. Впрочем, убежав оттуда со скоростью испуганной лани, она надеялась, что ее не заметили, и кара минует ее любопытный нос. - А я всегда говорила, что самое приятное в ожидании - само ожидание, - заключила пару часами позже она, когда все же дождалась начало действа. После небольшой драмы из-за фамильного кольца ее ждал прекрасный комедийный мюзикл с женихом, стоически державшим улыбку, и невестой, едва ли не пускающей пузыри от счастья, невозмутимого дворецкого в роли скрипача, и ряженных дурачков в подтанцовке на заднем плане. Она же отвоевала себе самое тяжелое и вычурное кресло, отказав Барду в танцах, устроилась, вальяжно закинув ногу на ногу, опустошая бокал за бокалом идеально выдержанного вина, благо, кроме нее на этот подарок виноградной лозы никто не зарился, поэтому предаваться греху алкоголизма она могла в полной и свободной мере. Даже когда Себастьян дал команду "отбой", все разбежались, кроме нее, решившей во чтобы то ни стало опустошить бутыль - не пропадать же добру. И вот, когда она, уныло подперев подбородок одной рукой, в другой крутила давно пустующий бокал, в него внезапно заструилась новая волна сока благодатных южных плодов. Она опять не заметила, как Себастьян подошел к ней чуть ли не вплотную, наслаждаясь, что она, слегка опьяненная, не напряглась, как обычно, от излишней близости, а лишь вольно откинув голову назад, заглядывалась на него своими подернутыми поволокой, блестящими в отсвете свечей глазами, соблазнительно (хотя, скорее, непроизвольно) закусив губу, прошептала, проводя самыми кончиками пальцев по его руке, жаждущая вызвать волну мурашек: - Кто ты? Или что ты? - и продолжала пристально следить за ним. Себастьяну хватило выдержки никак на это не отреагировать - буквально через пару минут девушка проиграла битву взглядов и уснула, едва держа бокал в расслабленной руке. Бережно вытащив посудину, он легко поднял Оливию с кресла, бормоча ей в волосы: - А теперь... Нужно готовиться к завтрашнему дню.