***
Итачи с самого начала не нравилась эта затея. По правде говоря, он и сам не понимал, зачем ввязался во все это и почему не отказался от своей «доли» сразу же. Девчонка яростно, отчаянно сопротивлялась, выкрикивала что-то гневно, все время норовила побольнее ударить нукенина в грудь острым локтем. Впрочем, на эти пляски Учиха внимания не обращал. Совсем рядом, за плотной стеной из вековых деревьев, послышалось до боли знакомое глухое рычание. Через мгновение – еще и звучный девичий стон. Итачи сворачивать с намеченного пути не стал. Он и не думал подсматривать за напарником, но в какой-то момент нескончаемая череда деревьев как нельзя удачно прервалась – и взору Учихи и его пленницы открылась весьма интересная картина. Кисаме безжалостно, отчаянно драл свою избранницу прямо на траве. Та явно не была против: визжала довольно, бесстыдно вскидывала бедра, негласно прося, умоляя о продолжении. С каждым толчком все теснее прижималась к Хошигаки, беспрестанно гладила его крепкую, широкую спину. Тот в ответ лишь сдавленно, глухо рычал, продолжая бешено вбиваться в распластанное-разложенное под ним девичье тело. Учиха никогда не видел сокомандника таким: диким, необузданным, совершено не сдерживающим себя и, кажется, напрочь позабывшим обо всем на свете. Парочка была настолько увлечена своим занятием, что даже не заметила чужого присутствия. Итачи украдкой взглянул на свою пленницу: лицо ее было бледно, с явным отпечатком испуга, смешанного с удивлением и, что куда интереснее, неподдельным любопытством.***
Он выбрал темное, надежно скрытое среди частых деревьев место. Неяркий солнечный свет тут и там пробивался сквозь мутно-зеленое небо из раскидистых древесных крон, шелестящих тысячами трепещущих листьев. Учиха осторожно опустил девчонку на траву, сухую и жесткую, практически лишенную живительного солнечного света. Сакура не сопротивлялась: то ли сил противиться уже не осталось, то ли недавнее зрелище произвело на нее столь неожиданный эффект. Уселась кое-как, поджала под себя озябшие ноги, прислонилась спиной к шершавой, неровной коре дерева. Посмотрела на Итачи исподлобья вопросительно, выжидающе. Учиха молчал. Он и сам толком не понимал, зачем притащил сюда свою пленницу. Да и зачем вообще ему понадобилось брать эту куноичи в плен, не понимал тоже. Мозг отказывался работать в нужном направлении: казалось, мысли просто-напросто перемешались, слились в единый, целостный ком. Перед глазами как назло стояла недавно увиденная картина: разъяренный, ошалевший напарник, беспрепятственно имеющий светловолосую девицу-бесстыдницу. Итачи уже не мог думать ни о чем другом. Какого черта? Чем он, гений клана Учиха, хуже собственного сокомандника? И почему он не может поступить со своей избранницей точно так же, как Хошигаки недавно поступил со своей?***
Сакура знала, что все закончится именно так. И даже не удивилась, когда ее, все еще связанную и беспомощную, силой уложили на землю. Не сопротивлялась: понимала, что бесполезно вырываться и кричать, тщетно пытаться освободить руки от злополучных веревок. - Я не хочу, - лишь сказала спокойно, когда ладони нукенина заскользили вверх по ее бедрам, бесцеремонно задирая легкую юбку. - Это ничего не изменит, - послышалось коротко в ответ. – Смирись. Сакура невольно вздрогнула и зажмурилась, чувствуя, как с нее медленно, но верно стаскивают обтягивающие лосины вместе с бельем. - Нет... Не нужно! Пожалуйста, не нужно… - попыталась сжать дрожащие ноги она. Стянуть с девчонки лосины не представлялось возможным: мешали сандалии, обутые на босу ногу. Пришлось оставить как есть – спущенными до предела, до тонких лодыжек. Хватило и этого. Учиха неспешно расстегивал на себе плащ. Руки его не слушались, дрожали мелкой, едва заметной дрожью. И Итачи совершенно внезапно осознал, что волнуется. Волнуется, как не волновался, наверное, уже давно. - Ты меня отпустишь, если я… - донесся до слуха нукенина шепот, - если я… Не буду сопротивляться? Черно-красная материя волной легла на траву, приминая ее, накрывая собою. - Отпущу, - заверил пленницу Итачи. А через секунду опустился на девчонку сверху – та едва слышно ахнула. Задрожала всем телом, задышала часто и прерывисто, ощущая, как сильные мужские руки гладят-ласкают ее обнаженные бедра, как чужие холодные пальцы скользят по горячей коже. - Раздвинь ноги, - теплое дыхание обожгло щеку, раскрасневшуюся, румяную от стыда и смущения. – Не бойся. Сакура повиновалась: кое-как развела в стороны дрожащие колени, попыталась хоть чуточку расслабиться. Но стоило твердому члену Учихи мазнуть по её бедру – снова сжалась, заметно занервничала, заёрзала голой спиной по траве. Итачи медленно, но верно начинала надоедать эта дурацкая игра. Казалось, еще чуть-чуть, еще пару минут – и он не выдержит: возьмет девчонку силой. И даже не станет вслушиваться в ее слезные мольбы и истошные крики-визги. Потому что всему есть предел. И, казалось бы, безграничному терпению Учихи - в том числе. - Так не пойдет, - еле-еле процедил сквозь зубы он, чуть приподнялся на руках над распластанной под ним пленницей, а затем и вовсе встал. – Поднимайся, - бросил слегка раздраженно. Харуно удивленно захлопала глазами, села кое-как, подтянула колени к часто вздымающейся груди, но подниматься на ноги все же не спешила. Не понимала, не догадывалась, должно быть, насколько шатко и опасно ее положение. И даже не шелохнулась, не сдвинулась с места, когда Учиха повторил свою просьбу, уже тише и настойчивее. Все так же неподвижно сидела и смотрела на него снизу-вверх. И тогда, неожиданно для самого себя, Итачи сорвался. Сакуре еще ни разу в жизни не приходилось делать минет. Не просто не приходилось: даже подумать о подобном занятии было как-то неловко и стыдно. И оно всегда воспринималось ею как нечто чересчур неправильное и запретное, слишком пошлое и развратное для благопристойной, уважающей себя куноичи. Каково же было удивление Харуно, когда ее бесцеремонно притянули за волосы к стоящему колом члену; когда блестящая от смазки, влажная головка ткнулась между ее приоткрытых, пересохших от волнения губ. - Давай, - послышалось шепотом откуда-то сверху. Широкая ладонь легла на затылок, цепкие пальцы тут же запутались в мягких розовых волосах – и не отстраниться, не вырваться уже. Оказалось, достаточно было всего-то украдкой облизнуть губы и открыть рот: твердая плоть тут же сама легко заскользила внутри, горячая, влажная от слюны. Сочащаяся смазкой головка мягко тыкалась то в щеку, то в заднюю стенку горла при каждом движении бедер Учихи. Сакура и не заметила, как начала, причмокивая, старательно работать языком, гладя и обхаживая им член Итачи. Учиха был явно доволен работой своей избранницы: он вздыхал и вскидывал бёдра, подаваясь навстречу прикосновениям мягких девичьих губ. - Хватит… Отстранить девчонку от собственного достоинства оказалось не так-то и просто. Та, должно быть, вошла во вкус: присосалась так, что вырваться из подобного захвата теперь не представлялось возможным. Пришлось несильно потянуть ее за волосы, чтобы хоть как-то угомонить, остановить. Сакура, судя по всему, уже совершенно ничего не соображала: уставилась непонимающе, вопросительно на стоящего перед ней Учиху. Ее тусклый, потерянный взгляд бесцельно блуждал по лицу нукенина. И не было уже в этом взгляде ничего особенного или хоть сколько-нибудь примечательного, ровным счетом никаких эмоций: ни страха, ни смущения, ни нежности, ни страсти. Итачи больше не мог терпеть: ноги подкосились сами собой – и он опустился на траву, подался вперед стремительным рывком. Схватил свою пленницу за плечи трясущимися от возбуждения руками, нетерпеливо притянул к себе, усадил верхом. Девчонка что-то невнятно, горячечно шептала Учиха и не вслушивался-то особо, был занят другим: гладил-ласкал её между ног липкими от смазки пальцами, растирал и массировал круговыми движениями клитор. Подготавливал ее как мог. И добился своего: Харуно задышала чаще, запрокинула голову, тихо застонав, и в какой-то момент стала сама подаваться навстречу прикосновениям. Медлить более было ни к чему. Сжав бедра куноичи трясущимися руками, Итачи без особого труда чуть приподнял ее и буквально «надел» на себя до основания, ворвался внутрь резким, быстрым движением… Он ожидал от нее реакции. Реакции какой угодно, но только не такой. - Пожалуйста… Пожалуйста, еще! И Учиха не стал заставлять свою избранницу ждать, не стал медлить. Он легко приподнимал и опускал ее, связанную; все резче и быстрее, все глубже насаживал на свой член. И целовал ее, вконец разомлевшую и, кажется, совсем потерявшую голову. Целовал неумело, но очень старательно, так страстно, как только мог. И совершенно неважно было, что всего несколько минут назад эти самые губы, мягкие, теплые и такие податливые, обхватывали его же член. Плевать. Он хотел получить ее всю без остатка, впитать запах ее тела каждой клеточкой; он чувствовал ее желание, ее возбуждение. Он томился и маялся, ощущая, как медленно-медленно разливается по венам живительное тепло, как нестерпимо быстро, так непривычно часто бьется в груди усталое, измученное невзгодами и страданиями сердце. Сакура стонала и выгибалась, подавалась навстречу и вздрагивала от только что полученного оргазма. Давилась немым, беззвучным криком, рвущимся из обожженных частым дыханием легких. И закрывала глаза в сладкой истоме: расслаблялась, усталая и довольная, чувствуя, как растекается-разливается внутри нее горячее семя. Он бережно укрыл ее своим плащом. Плащом до боли привычным и даже родным: черным с алыми облаками, мягким и теплым. Плащом по-своему новым и незнакомым: безбожно измятым под весом двух тел, с налипшими-прицепившимися к плотной ткани сухими листочками. Сакура умиротворенно спала, тихо посапывая и изредка вздыхая во сне. Уходя, он легко, едва касаясь кончиками пальцев, погладил ее по теплой, чуть румяной щеке.***
*** - Наконец-то Тоби нашел вас! – радостный вскрик огласил всю поляну. С дальней ветки шумно вспорхнула растревоженная птица. – Тоби ничего не пропустил? Хидан уже около получаса расхаживал вокруг да около своей пленницы. Смотрел на нее, как паршивый кот смотрит на свежайшую сметану, но трогать не трогал: все ждал, пока преподобный Дзясин, наконец, изволит явиться к нему и принять сию жертву. Но языческий бог все так же молчал и выходить на контакт отчего-то упорно отказывался. - Опоздал ты, недалекий, - с притворным сожалением в голосе заметил бессмертный. – Всех девок уже давным-давно разобрали… - Ему все равно не понадобилась бы, - заверил напарника Какузу. - Тоби тоже хочет! Тоже хочет девку! Над поляной повисла неловкая, напряженная тишина, нарушаемая лишь негромким шелестом листьев. Через секунду на горе-нукенина устремились сразу три удивленных, недоумевающих взгляда.